Арен и книги

2022-01-13 19:02:00 ​​(Продолжение)

Лагерь поменял Алымова. Там он больше не мог жить раздвоенной жизни, он мог жить только одной унизительной жизнью. Он рано «пошел на повышение»: его перевели в культурно-воспитательный отдел лагеря. Алымов занимался написанием восторженных стихов о перековке заключенных из обычных людей в советских и успешном строительстве канала. А в 1932 года он даже подал начальнику лагеря рапорт с предложением написать книгу о Беломорстрое. В том же году типография лагеря напечатала сборник «Моря соединим! Стихи и песни на Беломорстрое». Так бывший революционер, путешественник, романист и переводчик Джойса превратился в лагерного заключенного, который ради сокращения срока сочинял такие стихи:

…страна расцветает,
Один за другим
Гиганты
Вступают
В строй.
Присоединяется
Радостно
К ним
Новый гигант
БЕЛМОРСТРОЙ!

В августе 1933 советские писатели отправились в печально знаменитое путешествие по Беломорканалу. Остались свидетельства, как чекисты разносили им копченую колбасу и пиво, а заключенные устраивали концерты и театральные представления. Многие писатели ни о чем не догадывались. Даже когда в одном из бараков встретили автора знаменитой песни «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед» — Сергея Алымова. Они обступили его, расспрашивая, как он сюда попал. Один из писателей не удержался и ответил за Алымова: «Сережу прислали таскать тачку по долинам и по взгорьям». Алымов, по воспоминаниям, забрался на нары и заплакал.

По следам путешествия советские писателя написали книгу об истории строительства Беломорканала. В число авторов вошел лагерный песенник Алымов. Он увидел свое имя рядом с именами Максима Горького, Всеволода Иванова, Валентина Катаева, Виктора Шкловского, Михаила Зощенко. Во многом благодаря этой книге Алымов был досрочно освобожден.

Правда, оставшиеся годы он вел непримечательную жизнь. Во многом потому, что уже в 1937 году один из главных героев книги о Беломорканале — нарком Генрих Ягода — был объявлен врагом народа и расстрелян. Сама книга была изъята из обращения и почти полностью уничтожена. Из трех ее редакторов своей смертью умер только Горький.

Алымов дожил до 1948 года. Он погиб в автодорожном происшествии. В его честь был назван пароход, ходивший когда-то по реке Волге. Открыть/Комментировать

2022-01-13 19:02:00 Если вы откроете №20 «Литературной газеты» за 1929 год, то найдете там вторую пробу перевода на русский язык «Улисса» Джеймса Джойса. Перевод фрагментов из романа выполнили сразу двое людей: Михаил Левидов и Сергей Алымов.

Левидов был известным в советские 1920-е писателем, драматургом и журналистом-международником. Он сотрудничал с ЛЕФом, одно время был корреспондентом ТАСС в Лондоне и написал образцовую по тем временам биографию Джонатана Свифта; в 1941 он был арестован за «шпионаж в пользу Великобритании», в 1942 — расстрелян; реабилитирован посмертно.

Если с Левидовым все более-менее понятно, то со вторым переводчиком, Сергеем Алымовым, все куда интереснее. Алымов родился в Харьковской губернии, в 1911 г. за участие в революционной деятельности был сослан в Енисейскую губернию, откуда бежал в Китай, а затем — в Австралию. В Австралии он сменил около 16 рабочих профессий, от лесоруба до мясника на скотобойне, изучил английский язык, посещал вечерний университет, читал Шекспира и начал писать стихи. В 1917 году он вернулся на Дальний Восток, жил какое-то время в Харбине и был участником футуристической группы «Творчество».

В 1926 году Алымов переехал в Москву и занялся литературой: написал сценарий фильма «Клеймо креста», роман «Нанкин-Род», а также ряд рассказов и очерков из китайской и корейской жизни. Но более всего он прославился песнями, которые сочинял для Красной армии: «Бейте с неба самолеты», «Песня о Сталине» и др. Можно сказать, что он жил раздвоенной жизнью — в поисках себя писал сценарии и романы, а в поисках благополучия — песни для Красной Армии. Дос Пассос встречался с ним в те годы и описывал его как «отличного парня», «яростного патриота России», который «марксистскую идеологию ни в грош не ставил» и дома у него «всегда хватало копченой севрюги, хорошего хлеба и водки, а за столом говорилось обо всем на свете».

И еще этот «отличный парень» перевел фрагмент из «Улисса». Во времена, когда завершается деятельность русской формальной школы, ЛЕФ распадается, а литература из русской превращается в пролетарскую, переводить Джойса — ну, почти преступление. Но Алымов с Левидовым, кажется, не вполне отдавали себе в этом отчет. В предисловии к переводу они пишут, что Джойс «является одной из самых интересных фигур послевоенной западно-европейской литературы», что «необычайная новизна и свежесть его литературных приемов <…> создали ему славу “сумасшедшего гения”», что «“Улисс” <…> являет собой индекс действий, настроений, воспоминаний, мыслей и вкусов дублинского еврея Блума», а задача автора «показать полную работу человеческого мозга за день — скачущий поток мыслей — без всяких купюр и изъятий». Но мне больше всего понравилась вот эта фраза: «Весьма возможно, что это произведение будет признано далеким от интересов и запросов советского читателя».

А затем — то ли в декабре 1929, то ли в январе 1930 — Алымова арестовали. Мы не знаем, за что именно. Возможно, за шпионаж в пользу Китая или Японии. Возможно, за что-то еще. Ему дали 10 лет по 58-й статьей и отправили в Карелию на стройку Беломорканала. Это только начало 1930-х, до Большого террора еще несколько лет, но в лагерях Карелии уже гибнут десятки тысяч людей: по официальным данным, на стройке канала погибло больше 12 тысяч осужденных, а историки говорят о 50 тысячах погибших; по сей день не найдены все кладбища с телами погибших. И вот Алымова этапируют в этот лагерь, в Белбалтлаг. Открыть/Комментировать

2022-01-11 19:12:52 Читаю по работе «Московский дневник» Ромена Роллана. Книга интересна хотя бы с т. зрения описания быта советской элиты или портрета престарелого Горького, у которого Роллан проживал. Там еще есть очень смешные истории из жизни советских людей 1930-х, вот, к примеру, фрагмент из беседы Роллана с Горьким:

«Завтрак с Горьким. Он рассказывает о том, что у русских крестьян суеверный ужас перед телефоном и электричеством. Когда они завели в деревне граммофон, старики попросили механика: «Ну, покажи его!» – «Кого его?» – «Дьявола!» – «Да нет тут никакого дьявола!» – «Он там, внутри». Сообразительный механик поставил пластинку с религиозными гимнами. Раз прославляют бога, это не может быть дьявол. Один из стариков молча встал, пошел домой, попросил жену: «Приготовь мне смертную рубаху!» – лег в кровать и больше не двигался, а через восемь дней умер.

Когда в Нижнем Новгороде (на родине Горького) пустили первый электрический трамвай, какой-то мужчина, осенив себя крестным знамением, закричал: «Ну, дави меня!» – и бросился под колеса. Естественно, трамвай остановился. Толпа сделала вывод, что крест победил дьявола.

Монах аристократического происхождения (князь), которого Горький, кажется, знал лично, был приговорен своим братством к пожизненному заключению в холодном подвале. На двадцать втором году ему была дарована милость поставить в камере печку, чтобы греться. Он чуть не сошел с ума, стал огнепоклонником. Выйдя из тюрьмы, увидел в домах электрические лампы. Закричал: «Как вы осмелились его туда посадить? Освободите немедленно!..» Открыть/Комментировать

2022-01-09 16:02:00 «Когда я умирала» был прочитан на одном дыхании, но я не назову этот роман моим любимым романом Фолкнера (любимый — это «Свет в августе», перевернувший мои представления о прозе). Зато нет никаких сомнений, что «Когда я умирала» — самая пессимистичная книга Фолкнера и, как мне показалось, такая же поворотная, как и «Шум и ярость». А еще — это не самый удачный перевод Виктора Голышева.

По следам прочитанного набрел в ютубе на авторскую читку одной из вступительных глав романа. Южанский акцент Фолкнера — это просто чудо, музыка, а не речь, только послушайте:



Открыть/Комментировать

2022-01-06 14:32:17 «В 1939 году Фолкнер опубликовал рассказ «Поджигатель», в котором один из главных героев — ковер, который то уродуют, то крадут, то не возвращают. Такая же печальная участь постигла ковер из фильма «Большой Лебовски» (1998). Но прежде всего этот фильм — очень оригинальная экранизация еще одной классики «крутого детектива», романа «Глубокий сон» Рэймонда Чандлера. <...> Круг замыкается, когда мы обращаемся к первой экранизации «Глубокого сна», снятой Говардом Хоуксом в 1946 году, — одним из голливудских сценаристов этого фильма выступил не кто иной, как Уильям Фолкнер».

В прошедшем году пересмотрел много фильмов моих любимых братьев Коэн и понял, что в современном кинематографе, возможно, не отыскать других режиссеров, которые так часто украшали свои фильмы литературными пасхалками или реминисценциями. Это отчасти объясняется тем, что Коэнов нельзя отнести к синемафилам в духе Трюффо, Скорсезе или Тарантино (они об этом часто говорят в интервью). Вместо кино два брата часто предпочитают фикшн: классические нуары Хэммета или Чандлера, романы Фолкнера или Фланнери О’Коннор, а то и философские тексты Витгенштейна, о котором Итан Коэн писал диссертацию в Принстоне.

Об этом — и вообще о литературных мотивах в фильмографии двух братьев — рассказываю в статье, на которую потратил много замечательно проведенных часов.

https://esquire.ru/movies-and-shows/311083-nuar-uilyam-folkner-i-vethiy-zavet-kem-vdohnovlyalis-bratya-koen/#1 Открыть/Комментировать

2022-01-01 00:02:00 Едем дальше! Открыть/Комментировать

2021-12-28 19:02:00 ​​В прошедшем году снова читал все подряд — старые и новые книги, фикшн и нонфикшн. Все перечислять нет смысла, отмечу только лучшие.

Из хорошо известных книг впервые прочитал «Братьев Карамазовы» Достоевского и «Путешествие на край ночи» Селина, а из современных больше всего впечатлил диптих «Автопортрет»/«Самобуийство» Эдуара Леве. Как и год назад, много читал на русском и английском Роберта Боланьо и Хавьера Мариаса, а также часто возвращался к детективным романам Фридриха Дюрренматта и Жоржа Сименона.

Не могу, увы, похвастаться, что в прошедшем году много читал наших современных авторов; скорее, часто возвращался к авторам из прошлого, скажем, к Достоевскому и Геннадию Гору, Довлатову и Владимиру Кормеру.

В паузах между художкой читал, как всегда, много нон-фикшна — как плохого (нон-фикшн — это новый палп-фикшн), так и хорошего — скажем, «Из Египта» Андре Асимана или «Дневник» Элен Берр, или «На плечах Дарвина» Жан-Клода Амейзена, или «Пульчинеллу» Джорджо Агамбена. Но наибольшее удовольствие, как и всегда, получил от классических текстов, вроде «Поэтики» Аристотеля и «Послания к Римлянам» апостола Павла — к ним буду возвращаться ещё не раз.

Сейчас читаю скандальные «Циничные теории» Плакроуз и Линдси, а в отпуске и на январских каникулах собираюсь перечитать «Царя Эдипа» Софокла, прочитать «Когда я умирала» Фолкнера и наконец взяться за «Канта» Манфреда Кюна. Открыть/Комментировать

2021-12-21 19:02:00 ​​Хосе Ортега-и-Гассет вряд ли нуждается в широком представлении. Философ и публицист, автор знаменитой книги «Восстание масс», один из главных интеллектуалов Испании первой половины ХХ века. В 1914 году, задолго до академической славы, он опубликовал первую работу — «Размышления о Дон Кихоте».

Эту книгу нельзя назвать анализом романа Сервантеса. «Дон Кихот» — отправная точка собственных размышлений Ортеги-и-Гассета: о любви и ненависти, культуре и политике, прогрессе и традициях. Конечный пункт этих размышлений — стиль Сервантеса. Стиль он понимает не в художественном, а в экзистенциальном значении. Стиль — это некое фундаментальное условие, без которого невозможно написание великих книг (например «Дон Кихота»). Кроме того, без стиля невозможно исполнение предназначения личности и нации вообще. И Ортега-и-Гассет постоянно затрагивает тему Испании, ее исторической роли, говоря об этом романе и стиле Сервантеса. «Мы вновь и вновь, — пишет он, — ищем в «Дон Кихоте» ответ на свой главный вопрос: «Боже, что же такое Испания?»

Здесь, на мой взгляд, просится сравнение сразу с двумя книгами. Во-первых, с лекциями Мамардашвили о Прусте. В них автор также не анализирует книгу писателя, а описывает вместо этого его мышление, или стиль, который позволил писателю эту книгу написать, т.е. личностно исполниться. Из романа Пруста Мамардашвили, как и Ортега-и-Гассет с Сервантесом, выводит собственные экзистенциальные и социально-политические философские идеи.

А во-вторых, книгу Ортеги-и-Гассета нельзя не сравнить с «Пушкинской речью» Достоевского. Это самая знакомая нам попытка осмыслить роль нации посредством писателя или поэта. Как Ф.М.Д. объясняет идею русскости через судьбу и произведения Пушкина, так Ортега-и-Гассет обращается к Сервантесу, чтобы разобраться в завещанной им тайне, «извлечь высокий архетип подлинного испанца, наш чисто испанский ужас перед бездной хаоса».

Таких попыток интеллектуалов связать личность и нацию в одно целое посредством литературы предпринималось очень много в 19-20 вв. и даже раньше. Но надо заметить на примере Ортеги-и-Гассета — образцового, на мой взгляд, публичного интеллектуала — что ту же Испанию эти попытки не уберегли от исторических катастроф, Гражданской войны или режима Франко. Схожие трагические события произошли в 20 веке и в России, и в Грузии, и во многих других странах.

Можно наспех заявить, что от идей Ортеги-и-Гассета (или Достоевского, или Мамардашвили) не было никакого толка, поскольку их нации все равно столкнулись с такими несчастьями. Но надо иначе на это взглянуть, возразив: как раз эти усилия интеллектуалов уберегли их нации от еще худших катастроф. Испания будет жить, пока будут попытки объяснения «Дон Кихота»; и мы будем жить, пока будут попытки разгадать тайну Пушкина; и любая нация будет жить, пока есть неразгаданный литературный канон.

Книга была издана в 2014 году в издательстве Grundrise и в переводе Александра Матвеева и Бориса Дубина. Открыть/Комментировать

2021-12-15 19:03:00 ​​«История одного супружества» Эндрю Шон Грира (издательство Popcorn Books) — хороший пример современного романа, который читается на одном дыхании, но не вызывает этим отторжения.

Автор, Шон Грир, пишет легким, лаконичным слогом, его сюжет петляет, не давая читателю наскучить, но в целом от романа исходит настроение медленно надвигающегося несчастья.

Время действия — послевоенная Америка, место действия — Сан-Франциско, главная героиня — молодая женщина, недавно вступившая в брак с мужчиной, который недавно вернулся с войны. С ним ей предстоит пройти через проверку своих чувств, о которых, как выяснится, она мало что знала. Начитанный человек воскликнет: ах, опять мадам Бовари! Да, отвечу я, изъезженная вдоль и поперек история, согласен. Но, как мне недавно напомнил дорогой мне человек, важно не то, что ты повторяешься, а то, как ты повторяешься. О Шон Грире я скажу, что он знает, как.

Здесь нужна оговорка. Я пишу, что роман современный, но у меня деформированное чувство времени; на самом деле, этот роман был опубликован еще в 2007 году. Может, поэтому в нем отсутствует туполобая манифестация самых важных проблем, как это делается в современной американской беллетристике. Тогда, еще задолго до Трампа или #metoo, американская литература рефлексировала на другую, самую главную, после Гражданской войны, историческую трагедию — 9/11, конечно же.

И в те годы, в начале нулевых, чуть ли не каждый американский романист считал своим долгом так или иначе высказаться на тему 9/11. Шон Грир — не исключение. Он проводит историческую параллель современной Америки с послевоенным временем. Мы попадаем в 1953 год, «время страха, похожего на войну». Центральная проблема того времени — это страх, который должен был остаться в прошлом (ведь война/теракт кончились), но почему-то он все еще пребывает с нами (война/теракт кончились, но память о войне/теракте — еще с нами). «Мы прятали свои страхи, — говорит главная героиня. — Как мама пря­тала локон волос ее умершего брата у горловины воскресного платья с высоким воротом, в специально пришитом кармашке». О таком страхе на примере людей, недавно вступивших в брак, роман и повествует.

Роману, на мой вкус, не хватает образной связности. Да, здесь полно нехитрых метафор или фабульных тайников, но им не хватает цельности, которая подарит роману иной, невидимый слой. Может, в дальнейшем автор пришел к этому; я не читал его последний роман «Лишь», за который он отхватил пулитцер в 2018 году.

В общем, если вам близки романы Ричарда Йейтса и Джона Ирвинга или, например, стилистически близок сериал «Безумцы», то этот роман также может понравиться. Открыть/Комментировать

2021-12-08 18:03:00 Не помню, когда впервые открыл Библию, и даже не помню, в каком сознательном возрасте это произошло. Мне кажется, я сначала прочитал «Жизнь Иисуса» Эрнеста Ренана, потом растворился в религиозной вселенной позднего Толстого, а уже затем впервые открыл Новый Завет. С Ветхим Заветом все еще сложнее, но помню точно, что меня очень вдохновил Фолкнер, который часто заимствовал названия, имена, сюжетные мотивы и многое другое из книг Бытия, Исхода и Царств.

Это я к тому, что довольно известный библеист и религиовед Андрей Десницкий написал научно-популярную книгу о Библии, точнее, о том, что было «на самом деле» в Ветхом Завете. Ее, мне кажется, будет интересно прочитать и тем, кто Библию никогда не открывал, и тем, кто ее читает на постоянной основе. Десницкий анализирует содержание Ветхого Завета и восстанавливает историю Древнего Израиля, сравнивая библейское повествование с современными археологическими находками. В целом у книжки просветительский пафос: она направлена как против фундаменталистов, читающих Библию буквально, так и против радикальных атеистов, не умеющих выйти за границы естественно-научного подхода. Чуть подробнее, как обычно, разобрал ее содержание на Горьком.

Кстати, Десницкий обещает написать продолжение книжки, уже об истории, что было «на самом деле» в Новом Завете, и это, думаю, должно быть еще интереснее.

https://gorky.media/reviews/bibliya-kak-metafizicheskaya-poema/ Открыть/Комментировать