ReadMe.txt

2022-04-29 09:01:22 И о корнях проблемы. Отрывок из «Рудина» Тургенева, 1855 год:

— Это что еще? хорош поэт! — возразила Дарья Михайловна, — разве вы знаете по-малороссийски?
— Нимало; да оно и не нужно.
— Как не нужно?
— Да так же, не нужно. Стоит только взять лист бумаги и написать наверху: «Дума»; потом начать так: «Гой, ты доля моя, доля!» или: «Седе казачино Наливайко на кургане!», а там: «По-пид горою, по-пид зелено’ю, грае, грае воропае, гоп! гоп!» или что-нибудь в этом роде. И дело в шляпе. Печатай и издавай. Малоросс прочтет, подопрет рукою щеку и непременно заплачет, — такая чувствительная душа!
— Помилуйте! — воскликнул Басистов. — Что вы это такое говорите? Это ни с чем не сообразно. Я жил в Малороссии, люблю ее и язык ее знаю… «грае, грае воропае» — совершенная бессмыслица.
— Может быть, а хохол все-таки заплачет. Вы говорите: язык… Да разве существует малороссийский язык? Я попросил раз одного хохла перевести следующую, первую попавшуюся мне фразу: «Грамматика есть искусство правильно читать и писать». Знаете, как он это перевел: «Храматыка е выскусьтво правыльно чытаты ы пысаты…» Что ж, это язык, по-вашему? самостоятельный язык? Да скорей, чем с этим согласиться, я готов позволить лучшего своего друга истолочь в ступе… Открыть/Комментировать

2022-02-28 09:13:57 ― Только, извините меня, ваше замечание напоминает мне торжествующие указания наших несчастных журнальцев во время Крымской кампании на недостатки английского военного управления, разоблаченные «Тэймсом». [И. С. Тургенев. Дым 1867] Открыть/Комментировать

2022-02-22 14:07:13 Кто мог сказать про Толстого: «Лев Николаевич мне завидует»? Даже как-то и не приходит на ум сразу никто. Тем не менее, такой человек жил в конце XIX века. Звали его Иван Семенович Ивин. Это был писатель и поэт.

Важно пояснить, что наряду с высокой литературой, которую мы теперь знаем по школьной программе, в XIX веке в России параллельно существовала так называемая «лубочная литература», ориентированная на самых простых людей. Это было что-то среднее между комиксами, народными сказками и беллетристикой.

Многие крупные издательства, включая, например, Сытина, издавали огромные тиражами эти лубочные книга, тогда как знакомые нам с детства романы и повести расходились тиражом в несколько тысяч экземпляров. Для этого в промышленных масштабах искали авторов, которые готовы были бы писать тексты для «народа», и Ивин был одним из главных ремесленников-подрядчиков. Он написал больше (!) ста книг не только для Сытина, но и для других издателей.

Ивин родился в семье грамотного крепостного крестьянина, который служил кассиром у помещика. Поэтому Ивин печатался под псевдонимом Н.Кассиров.

Интересна история его знакомства и общения с Львом Толстым (в сторону замечу в трилогии про «Детство» тоже были Ивины).

Познакомились они в 1887 году, когда Ивину было всего 20. Толстой тогда записал в дневник:

После обеда Ивин. Пишет жизнь Христа. Замечательный человек. Вот образец того, как челов[ек] с призваньем выбьется ото всюду. Только не будь нашего ложного просвещенья, они бы сделали больше.

Через два года они продолжили общаться. Виделись часто, чуть ли не каждый день. Говорили о православии.

Постепенно интонация в дневниках Толстого меняется. Вот характерная запись: «Ивин все пристает с православием». В кругу друзей Ивин говорил: «Я заставлю Льва Николаевича быть православным!»

Толстой в свою очередь начинал сердиться. Вот как это описывает сам Ивин:

Он меня несколько раз рекомендовал своим знакомым как замечательного богослова и самого плодовитого писателя, которого читают миллионы русского народа, и при этом говорил, что «Вы могли бы проводить с успехом истинное христианское учение в народ, даже более, чем я сам, потому что меня меньше читают в народе». А я ему говорил, что я именно и провожу истинное православное учение, а ваше учение не истинное». По этому поводу Амфитеатров в «Новом времени» справедливо заметил, что Лев Николаевич завидует мне, и зависть эта «имеет резон; ибо если Саула — Толстого читают тысячи, то Давида — Ивина читают тьмы».

В общем, все кончилось тем, что Толстой однажды взорвался, сказал убедить им друг друга не удастся и прогнал Ивина. Ивин же позже стал учителем и даже священником. И умер в 1918 году (как именно, неизвестно). Открыть/Комментировать

2022-02-22 09:16:22 Письмо Антона Чехова, где он описывает донецкую дорогу в родной Таганрог — мимо Дебальцева, Славянска, Лисичанска, Луганска и проч. Обратите внимание, что он пишет про местных жителей Открыть/Комментировать

2022-02-21 20:11:58 Самое время открыть последнюю страницу пушкинского «Бориса Годунова»:

Народ в ужасе молчит.

Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь!

Народ безмолвствует.

Конец. Открыть/Комментировать

2022-02-16 12:48:57 В 1869 году вышли «Сочинения» Тургенева, на тот момент живого классика. Ивану Сергеевичу слегка за 50, его на литературном Олимпе теснят Толстой и Достоевский, критика и публика не очень благосклонно приняли его «Дым», сочли его, как сказали бы сегодня, скорее бумерским брюзжанием.

Тургенев обращается к прошлому. Для собрания сочинений он пишет литературные воспоминания — о Жуковском, Лермонтове, Крылове и других. Начинает, конечно, с Гоголя.

Рассказывает, как ездил к ужасно осунувшемуся Гоголю на Никитский бульвар (называя его, правда, почему-то Никитской) в 1851 году, как через полгода сел на месяц за некролог Гоголю, запрещенный цензурой и после сослан в орловское поместье. Уточняет: «Но все к лучшему; пребывание под арестом, а потом в деревне принесло мне несомненную пользу: оно сблизило меня с такими сторонами русского быта, которые, при обыкновенном ходе вещей, вероятно, ускользнули бы от моего внимания».

После Тургенев делает интересную оговорку. Он-де и сам забыл, что вообще с Гоголем познакомился сильно раньше, когда Тургенев слушал лекции Гоголя (!) по истории. Приведу этот кусок целиком:

Уже дописывая предыдущую строку, я вспомнил, что первое мое свидание с Гоголем происходило гораздо раньше, чем я сказал вначале. А именно: я был одним из его слушателей в 1835 году, когда он преподавал (!) историю, в С. -Петербургском университете. Это преподавание, правду сказать, происходило оригинальным образом. Во-первых, Гоголь из трех лекций непременно пропускал две; во-вторых, даже когда он появлялся на кафедре, — он не говорил, а шептал что-то весьма несвязное, показывал нам маленькие гравюры на стали, изображавшие виды Палестины и других восточных стран, и все время ужасно конфузился. Мы все были убеждены (и едва ли мы ошибались), что он ничего не смыслит в истории — и что г. Гоголь-Яновский , наш профессор (он так именовался в расписании лекций), не имеет ничего общего с писателем Гоголем, уже известным нам как автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки». На выпускном экзамене из своего предмета он сидел, повязанный платком, якобы от зубной боли — с совершенно убитой физиономией — и не разевал рта. Спрашивал студентов за него профессор И. П. Шульгин. Как теперь вижу его худую, длинноносую фигуру с двумя высоко торчавшими — в виде ушей — концами черного шелкового платка. Нет сомнения, что он сам хорошо понимал весь комизм и всю неловкость своего положения: он в том же году подал в отставку. Это не помешало ему, однако, воскликнуть: «Непризнанный взошел я на кафедру — и непризнанный схожу с нее!» Он был рожден для того, чтоб быть наставником своих современников; но только не с кафедры.

Гоголь действительно год — с 1834 по 1835 гг. — занимал должность адъюнкта по кафедре истории Петербургского университета. Гоголю было чуть меньше 25.

Любопытно, что сохранилась программная записка Гоголя «О преподавании истории». В ней он предлагаем писать учебники по истории по сути как художественные книги, смотрите сами:

Интерес необходимо должен быть доведён до высочайшей степени, так, чтобы слушателя мучило желание узнать далее; чтобы он не в состоянии был закрыть книгу или не дослушать, но если бы и сделал это, то разве с тем только, чтобы начать сызнова чтение; чтобы очевидно было, как одно событие рождает другое и как без первоначального не было бы последующего. Только таким образом должна быть создана история.

Описывает Гоголь и каким должен быть учитель:

Слог профессора должен быть увлекательный, огненный. Он должен в высочайшей степени овладеть вниманием слушателей. Если хоть один из них может предаться во время лекции посторонним мыслям, то вся вина падает на профессора: он не умел быть так занимателен, чтобы покорить своей воле даже мысли слушателей.

Однако, если верить воспоминаниям Тургенева, у самого Николая Васильевича выполнить эту программу не очень получилось! Открыть/Комментировать

2022-02-14 11:37:47 Сколько платили русским писателям в журналах, в рублях за печатный лист (из материалов книги Рейтблата «От Бовы к Бальмонту…». Бирюзовым отмечен школьный канон, розовым — писательницы.

Классическая наша литература была «журнало-центрична», то есть рассказы и романы сперва выходили в журналах и только потом отдельными книгами; именно гонорары в журналах, а не тиражи как сейчас позволяют сделать замеры популярности авторов.

Что можно сказать любопытного про то, что «порешал рыночек»:

— Достоевский никогда не был топовым писателем в моменте: в 1860-х его обходит украинская писательница Марко Вовчок с легкостью обходит его вдвое, а в 1870-х — Хвощинская (Крестовский);
— В целом женщин достаточно много, почему их нет в нынешнем школьном каноне — хороший вопрос;
— Чехов и Горький совершили сумасшедшие скачки по гонорарам;
— Из тех, кто хорошо оплачивался, но мало читается сейчас: Писемский, Потехин, Авдеев, Мельников, уже упомянутые Хвощинская и Вовчок, Салиас, Г. Успенский, Авсеенко, Боборыкин, Юшкевич. Открыть/Комментировать

2022-02-11 14:09:46 В романе Тургенева «Накануне» обратил внимание еще на такую деталь (до этого я искал дом болгарского революционера Инсарова между Поварской и Арбатом):

Почтенный этот человек жил не близко: Инсаров тащился к нему целый час на скверном ваньке, да еще вдобавок не застал его дома; а на возвратном пути промок до костей благодаря внезапно набежавшему ливню.

Я спросил себя: кто такой «скверный ванька»? И почему с маленькой буквы.

Разобраться в этом помогли дореволюционные путеводители по Москве. Если коротко, то до появление агрегаторов такси ситуация с извозчиками была следующая:

— одноконные извозчики (эконом), или «ваньки»;
— двухконные извозчики или коляски(комфорт), или коляски;
— «лихачи» (бизнес)

Для понимания. Проезд от вокзала до центра в 1913 году стоил бы вам 40-80 копеек на «ваньке», от полутора до трех рублей в коляске и «существенно больше» на лихаче. Тарифов не было, в каждом случае приходилось торговаться.

Но почему извозчики эконом-класса назывались ваньками? Это презрительное прозвище дали им их пассажиры (состоятельная публика) за их происхождение. Это были, прежде всего, отходники из деревень (особенно много зимой). То есть простые деревенские Иваны, которые приехали со своими захудалыми лошадками и в своей оборванной зачастую одежде в город на заработки.

Коляски и лихачи от них отличались драматически. Это были профессиональные городские извозчики. К «ванькам» же отношение было, повторю, как минимум пренебрежительное. Вот характерная цитата из воспоминаний современника:

Многие не любили рядовых извозчиков («ванек») за их грубость, запрашивание непомерных цен и за приставания с предложением услуг, а лихачей за развязность и за слишком свободное обращение с проходившими мимо биржи женщинами.

Слово ванька с маленькой буквы встречается многократно в русской литературе (не только у Тургенева):

— у Дельвига («Его конь опенен, его ванька хмелен»);
— у Лермонтова («На ваньке приезжал ярыгой, глуп и пьян);
— у Достоевского в «Записках из подполья» («Погоняй, извозчик, погоняй! ― закричал я на ваньку»);
— у Некрасова («Разве ванька проедет унылый»);
— у Чехова есть даже рассказ «Ванька» (не путать с рассказом о Ваньке Жукове);
— у Блока («... и ванька тумбу огибая напер на барыню»);
— даже у Набокова в стихотворении воспоминаний о Петербурге («убогий ванька, день-деньской на облучке сидящий криво»).

В том, что это была скорее оскорбительная кличка, которую можно сравнить в некотором роде с современным называнием гастарбайтеров «джамшутами» с маленькой буквы, можно убедиться по этому пассажу из другого дореволюционного путеводителя:

«Изменились и извозчики: стали чище, расторопнее, важнее и сообразительнее. Теперь уже не хватит духа назвать пренебрежительно ванькой! От прежних времен остался только костюм и характерная шляпа».

Рефлексировал ли Тургенев, когда называл мужика «скверным ванькой»? Считал это презрением к своему народу? Думаю, нет. Да и друг народа Некрасов не сильно переживал, называя извозчика «унылым ванькой».

К Набокову же с его «убогим ванькой» вообще нет вопросов. Он вообще это писал в 1921 году, когда «ваньки» заняли его дом на Большой Морской. Открыть/Комментировать

2022-02-08 14:17:53 Вот как сейчас эти дворы выглядят после перестройки 1890-х Открыть/Комментировать

2022-02-08 14:17:27 Карта 1852 года. Вопросительным знаком отмечен предполагаемый дом Инсарова Открыть/Комментировать