В 1869 году вышли «Сочинения» Тургенева, на тот момент живого | ReadMe.txt

В 1869 году вышли «Сочинения» Тургенева, на тот момент живого классика. Ивану Сергеевичу слегка за 50, его на литературном Олимпе теснят Толстой и Достоевский, критика и публика не очень благосклонно приняли его «Дым», сочли его, как сказали бы сегодня, скорее бумерским брюзжанием.

Тургенев обращается к прошлому. Для собрания сочинений он пишет литературные воспоминания — о Жуковском, Лермонтове, Крылове и других. Начинает, конечно, с Гоголя.

Рассказывает, как ездил к ужасно осунувшемуся Гоголю на Никитский бульвар (называя его, правда, почему-то Никитской) в 1851 году, как через полгода сел на месяц за некролог Гоголю, запрещенный цензурой и после сослан в орловское поместье. Уточняет: «Но все к лучшему; пребывание под арестом, а потом в деревне принесло мне несомненную пользу: оно сблизило меня с такими сторонами русского быта, которые, при обыкновенном ходе вещей, вероятно, ускользнули бы от моего внимания».

После Тургенев делает интересную оговорку. Он-де и сам забыл, что вообще с Гоголем познакомился сильно раньше, когда Тургенев слушал лекции Гоголя (!) по истории. Приведу этот кусок целиком:

Уже дописывая предыдущую строку, я вспомнил, что первое мое свидание с Гоголем происходило гораздо раньше, чем я сказал вначале. А именно: я был одним из его слушателей в 1835 году, когда он преподавал (!) историю, в С. -Петербургском университете. Это преподавание, правду сказать, происходило оригинальным образом. Во-первых, Гоголь из трех лекций непременно пропускал две; во-вторых, даже когда он появлялся на кафедре, — он не говорил, а шептал что-то весьма несвязное, показывал нам маленькие гравюры на стали, изображавшие виды Палестины и других восточных стран, и все время ужасно конфузился. Мы все были убеждены (и едва ли мы ошибались), что он ничего не смыслит в истории — и что г. Гоголь-Яновский , наш профессор (он так именовался в расписании лекций), не имеет ничего общего с писателем Гоголем, уже известным нам как автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки». На выпускном экзамене из своего предмета он сидел, повязанный платком, якобы от зубной боли — с совершенно убитой физиономией — и не разевал рта. Спрашивал студентов за него профессор И. П. Шульгин. Как теперь вижу его худую, длинноносую фигуру с двумя высоко торчавшими — в виде ушей — концами черного шелкового платка. Нет сомнения, что он сам хорошо понимал весь комизм и всю неловкость своего положения: он в том же году подал в отставку. Это не помешало ему, однако, воскликнуть: «Непризнанный взошел я на кафедру — и непризнанный схожу с нее!» Он был рожден для того, чтоб быть наставником своих современников; но только не с кафедры.

Гоголь действительно год — с 1834 по 1835 гг. — занимал должность адъюнкта по кафедре истории Петербургского университета. Гоголю было чуть меньше 25.

Любопытно, что сохранилась программная записка Гоголя «О преподавании истории». В ней он предлагаем писать учебники по истории по сути как художественные книги, смотрите сами:

Интерес необходимо должен быть доведён до высочайшей степени, так, чтобы слушателя мучило желание узнать далее; чтобы он не в состоянии был закрыть книгу или не дослушать, но если бы и сделал это, то разве с тем только, чтобы начать сызнова чтение; чтобы очевидно было, как одно событие рождает другое и как без первоначального не было бы последующего. Только таким образом должна быть создана история.

Описывает Гоголь и каким должен быть учитель:

Слог профессора должен быть увлекательный, огненный. Он должен в высочайшей степени овладеть вниманием слушателей. Если хоть один из них может предаться во время лекции посторонним мыслям, то вся вина падает на профессора: он не умел быть так занимателен, чтобы покорить своей воле даже мысли слушателей.

Однако, если верить воспоминаниям Тургенева, у самого Николая Васильевича выполнить эту программу не очень получилось!