Дневник партизана Дзяковича и другие воспоминания о войне

2022-06-30 21:21:12 1942 г, #Небольсин
Был с ним и такой случай. В боях на Кавказе его ранило в ягодицу. Несколько суток Исаков мучился и не обращался в санбат, надеясь на скорое заживление. И только, когда рана сильно воспалилась, волей-неволей, пришлось вызывать медсестру. Запоздалое лечение дорого ему обошлось. Его чуть не обвинили в злонамеренном членовредительстве. Это могло повлечь за собой большие неприятности, вплоть до трибунала. А дело-то было проще пареной репы. В ту пору молодой, стеснительный лейтенант Исаков был знаком с молоденькой медсестрой медсанбата, влюбился в нее (в дальнейшем, она стала его женой) и, постеснявшись, как он рассказывал, показать ей раненое место, решил заняться самолечением. Только и всего!
Несмотря на то, что Исаков числился рядовым я его называл «товарищ капитан», а когда роту пополнили, назначил своим заместителем. Впоследствии, за взятие крупного немецкого аэродрома на берегу Балтийского моря, весь личный состав роты был реабилитирован, однако звания капитану не восстановили. За эту операцию несколько человек, в том числе Исаков и я получили медали «За боевые заслуги». Для штрафников и эта медаль была кстати. Говорили, что командир и начальник штаба полка, а так же, полковой писарь, за якобы непосредственное руководство этой операцией, были отмечены орденами «Боевого Красного Знамени». Хотя, никакого участия в бою не принимали. А произошло вот что.
Наша дивизия развивала наступление вдоль побережья Балтийского моря. Подвижные ударные группы дивизии, посаженные на броню танков, бронетранспортеров и трофейные мотоциклы, не ввязываясь в бои с отступавшим противником, стремительно двигались на Запад. Наша разведрота, преобразованная из штрафной, находилась на самом острие переднего края.
По сторонам шоссе отступали немецкие роты, батальоны, а мы, не обращая на них никакого внимания, полупьяные, на полной скорости двигались вперед. Немцы не стреляли, по-видимому, поняли бесполезность сопротивления.
До города Рибниц-Дамгартен оставалось рукой подать, когда нашу роту нагнал начальник разведки полка:
— Небольсин! Правее Рибниц-Дамгартен находится крупный немецкий аэродром. Смотри сюда! — майор развернул карту...
— Товарищ майор, извините, — перебил я его, — Это место и аэродром мне знакомы, как свои пять пальцев, я там был в плену.
— Тогда слушай! Нам приказано взять аэродром так, чтобы ни один самолет взлететь не успел. Приказал не кто-нибудь, а сам командующий Рокоссовский. Ясно?
— Ясно, товарищ майор!
— Тогда действуй, младший лейтенант! Я тебя подменять не стану.
На захват аэродрома двинулись две полуроты: одну повел я, другую капитан Исаков. Немцы не ожидали нашего появления. Они настолько были растеряны, что не оказали нам ни малейшего сопротивления. Аэродром и с полсотни самолетов «Хенкельс-111», вместе с экипажами, мы взяли без единого выстрела. Ни одному самолету не удалось взлететь...
Так кончилась моя война. Открыть/Комментировать

2022-06-29 21:11:00 1942 г, #Небольсин
Штаб батальона оказался недалеко от того места, где я ночевал. Несмотря на ранний час, комбат Иванов уже бодрствовал. Я вытянулся и хотел по всей форме доложить о своем прибытии, как положено, но комбат, улыбнувшись, протянул мне руку и сказал:
— Мне звонил начальник штаба полка, так что я в курсе дела. Ты до плена кем был?
— Начальником связи дивизиона, потом командиром роты, — ответил я.
— Ну-ну! — протянул он, — тогда мы с тобой повоюем!
Так состоялось наше первое знакомство с командиром батальона капитаном Ивановым. Темноволосый, с большими карими глазами и улыбчивым лицом, он походил на болгарина. Теперь мне стало ясно, почему у него фамилия произносится не по-русски. Он подтвердил мое предположение. Война его тоже не баловала, несколько раз был ранен, лежал в госпиталях и опять попадал в самое пекло.
Здесь, у комбата я узнал причину необычной тишины. Оказывается, немцы ночью оставили город и отступили к морю. Нам приказано было немедленно начать преследование противника. Комбат познакомил с обстановкой, набросал схему предстоящего движения. Потом выпили за знакомство по сто грамм и я, не дожидаясь провожатого, бегом отправился в свою роту. На душе стало легко и радостно от крепкого рукопожатия командира. Я впервые почувствовал себя полноценным офицером Советской армии.
Не мешкая ни минуты, я собрал весь личный состав. В строю оказалось полсотни солдат. Знакомство было коротким. О себе сказал несколько слов, а про роту я уже был информирован. В нее направляли фронтовиков, осужденных за большие и малые грехи. Роту бросали на самые опасные боевые задания и, естественно, она несла большие потери, командиры менялись чуть ли не каждый день. В день моего прибытия в роте не было ни одного среднего командира. Вернее, один был, разжалованный в рядовые, капитан Анатолий Исаков. Вся его вина заключалась в том, что, будучи командиром пулеметной роты, во время боя в лесном массиве, его придавило верхушкой дерева, срезанного снарядом. Наши, как на грех, в это время отступили, а Исаков не смог без посторонней помощи выбраться из-под ветвей. В пылу боя никто не обратил внимания на его крики о помощи и только подошедшие немецкие солдаты вытащили Анатолия из ловушки.
Так он оказался в плену. А рота, понеся тяжелые потери, сдала важную позицию. Через месяц капитану посчастливилось бежать из неволи. Его судили. В итоге, с учетом прошлых боевых заслуг и ранения, высшую меру наказания заменили отправкой в штрафную роту. О своих фронтовых неудачах бывший капитан рассказывал с присущим ему юмором, судьбу не проклинал, все воспринимая, как должное. Говорил, чуть-чуть заикаясь, без улыбки, делая при этом большие удивленные глаза, как будто спрашивал: «Что тут смешного?» А солдаты хохотали до слез. Открыть/Комментировать

2022-06-27 22:26:38 1942 г, #Небольсин
В нашей коробке тоже стало темно и уже трудно было опознать, кто где. Солдаты примолкли и, само собой, растворились среди обломков и завалов. Старший сержант отдавал вполголоса какие-то распоряжения. Потом он перебрался ко мне и спросил:
— Что прикажите делать, товарищ младший лейтенант? — и объяснил, — В роте я самый старший по званию и по возрасту. Были старшие лейтенанты, лейтенанты, сержанты — кто убит, кто ранен, другими словами, из командиров я остался один. Утром в роте было сорок четыре человека, как раз на один взвод, сколько осталось — посчитаем утром.
От старшего сержанта я узнал, что штрафная рота вместе с первым батальоном полка вела бой за город вторые сутки. Очистила от немцев две улицы и сейчас занимает четыре больших дома.
— Вы есть-пить хотите? — спросил он меня.
— Спасибо. Не хочу. Утром перекусим. Завтра меня познакомите с солдатами. А сейчас давайте отдыхать — я тоже очень устал.
— Вы правы. Утро вечера мудренее. Я буду рядом с вами.
— А как с охраной? Не прижмут ли немцы нас, спящих?
— Не беспокойтесь. Все в порядке. Пьяных нет. Ребята надежные. Не первый день воюют.
Не знаю, действительно ли пьяных не было, хотя возможность напиться реально существовала. Водка не была дефицитом. Но, что старший сержант был совершенно трезв, я нисколько не сомневался. Несмотря на усталость, я не мог долго заснуть. Сказывалось и нервное перенапряжение.
В уличных боях мне не приходилось участвовать. И, честно скажу, что в кромешной темноте, среди развалин и нагромождений, в окружении непонятных ночных шорохов, скрипов и вздохов, тем более, по соседству с врагами, я чувствовал себя не ахти смело. Казалось, стоило заснуть и в спящих полетят гранаты. Я лежал, не думая ни о чем, прислушивался и, как слепой, смотрел в темноту. Старший сержант спал, тихо похрапывая, спал спокойно, видно, привык ко всему. В конце концов, сон одолел и меня. Проснулся от резких толчков в плечо.
— Товарищ младший лейтенант, проснитесь! вас разыскивает посыльный от командира батальона, — старший сержант указал на стоящего рядом солдата.
Было достаточно светло. Главное, что меня поразило — это тишина. Тишина какая-то особая: ни выстрелов, ни взрывов. Я быстро вскочил на ноги.
— Вы командир роты, товарищ младший лейтенант? — спросил посыльный.
— Да, я.
— Вас срочно вызывает комбат.
— Как же ты меня нашел? — удивился я.
— Язык до Киева доведет, товарищ младший лейтенант, — ответил солдат и похвастал, — глотка у меня луженая, голос за семь верст слышно. Ваш старший сержант услыхал и отозвался. Вот так и нашел. Открыть/Комментировать

2022-06-26 22:20:14 1942 г, #Небольсин
По дороге и прямо по полю со стороны города тянулись пешие раненые в белоснежно-окровавленных повязках, тяжелораненых везли на конных повозках, на автомашинах, а навстречу им, на передовую, молоденькие лейтенанты вели свежих бойцов — пополнение. На каждом шагу: в овражках, кустах, отрытых траншеях можно было увидеть огромное скопление военной техники, орудий, минометов, ведущих по городу беглый огонь. От одного только грохота можно было сойти с ума. А в небе кружили наши самолеты.
Последние метры до крайних домов я уже не шел, а передвигался короткими перебежками, вместе с солдатами какой-то части. Потом солдаты повернули вправо, а я, дойдя до немецкой кирхи, залег около церковной ограды между кучами битого кирпича. Мне надо было оглядеться и найти свою роту.
Впереди шел бой: гремели выстрелы, рвались гранаты, мины, рушились и горели целые кварталы. Мимо меня санитары проносили раненых. Неподалеку, справа короткими очередями били автоматы. По ту сторону церкви, за оградой, редкой цепочкой пробежали люди в пятнистых буро-зеленых плащ-палатках. Поди разберись, свои или чужие?
От развалин к развалинам, от дома к дому пробирался я туда, откуда доносились пока еще непонятные слова команд и отборная матерщина «братьев-славян». Наконец-то, я увидел наших солдат, человек пять или шесть, которые, стреляя на ходу и что-то крича, пробежали шагах в двадцати от меня и скрылись в проеме большого дома. Я бросился следом за ними, перескочил через завал и мигом очутился внутри полуразрушенного, полусгоревшего здания. Потолков и крыши уже не было, они рухнули на первый этаж. Стояли только толстые кирпичные стены. Приладившись к оконным проемам, солдаты стреляли по невидимым мне целям. В ответ залетали пули и, попадая в железные балки и камни, с визгом рикошетили в разные стороны.
Я тоже подобрался к оконному проему, выглянул и только тогда увидел немцев, бегущих прямо на нас. Я поднял автомат и послал в передних первую длинную очередь. Страха не было ни капли, не то, что тогда, в начале войны, когда одно слово «немцы» приводило в ужас. Сейчас во мне кипела отчаянная злость, я не думал, что меня могут убить, но я твердо знал, что в плен меня уже не возьмут.
Небывалой силы взрыв покачнул стены, я ударился лбом об угол окна и чуть не потерял сознание — В стену попал снаряд, возможно, фаустпатрон.
— Лейтенант посторонись! — крикнули сзади. Я отпрянул в сторону и увидел двух солдат, тащивших ручной пулемет. Секунда... две... И вот, «дегтярев» ударил смертельной россыпью по немцам. Когда отбили атаку и наступило затишье, один из солдат, обратив на меня внимание, удивленно воскликнул:
— Никак к нам свеженький приблудился! Ты кто такой? — грубовато обратился он ко мне и, увидев лейтенантские погоны, удивленно воскликнул:
— Кажись, младший лейтенант!
— Да, я младший лейтенант. Подскажи-ка мне, как найти батальон Иванова или штрафную роту?
— Это раз плюнуть, — отозвался пожилой боец, оказавшийся старшим сержантом, — Считайте, что вам крупно повезло, товарищ младший лейтенант. В такой свалке не то, что роту — дивизию можно не найти. Мы, как раз, и есть штрафная рота 273 стрелковой дивизии, особая рота, сама по себе воюет, без командиров.
— Меня назначили к вам командиром роты, — отрекомендовался я.
...Между тем, стрельба и взрывы поутихли, город постепенно погружался в сумерки, сквозь которые пробивались отблески пожаров, да взлетавшие осветительные ракеты на несколько секунд выхватывали из сумерек изуродованные дома и улицы умирающего города. Открыть/Комментировать

2022-06-25 22:23:52 1942 г, #Небольсин
В штабе полка разговор был коротким. Мною, как личностью, никто не интересовался.
— Младший лейтенант, принимайте роту, на месте разберетесь, что к чему. В прямом подчинении рота находится у командира полка. В настоящий момент она придана батальону капитана Иванова, — майор, начальник штаба, сделал сильное ударение на втором слоге. Я хотел было поправить, но майор не дал мне сказать, — Еще раз повторяю, — Врастяжку произнес он, — штрафная рота придается батальону капитана Ивáнова. Не Иванóва, а Ивáнова. «Какая разница, — подумал я, — Ивáнова так Ивáнова, не все ли равно?»
— Понял, товарищ майор, разрешите идти? — спросил я.
— Идите! Я сообщу капитану, чтобы встретил и объяснил. Желаю успеха.
Мне ничего не оставалось, как выполнять приказ. В сопровождении конопатого сержанта, с веселой, нагловатой физиономией я, захватив автомат с запасными магазинами, каску, лопатку и вещмешок, быстрым шагом направился к пылающему городу.
Там шел бой. Еще издалека можно было видеть горевшие дома, окутанные дымом, сквозь который пробивались отблески пламени. Чем ближе мы подходили к передовой, тем громче становилась канонада артиллерийской дуэли, тем отчетливее слышалась пулеметно-автоматная стрельба, тем чаще проносились над ухом шальные пули.
— Вот так каждый день, а то и по несколько раз на дню, сопровождаю офицеров в самое пекло, — пожаловался сержант, — вы, товарищ младший лейтенант, теперь сами дойдете. Держите курс вон на ту кирху — там штрафная рота. Я дальше не пойду, мне там делать нечего! — категорически отрубил он.
— Что? — удивился я, — А как же я найду роту? Ты что, сержант, приказа не слышал?
— Я показал, где должна быть штрафная и топайте туда, а мне, повторяю, там делать нечего, — злобно сузив глаза, пробормотал сержант, отойдя в сторону.
Такого обращения я не ожидал:
— Ах, вон оно что? — моя ладонь нервно скользнула по ложу автомата...
Если бы поблизости не было людей, не знаю, чем бы это могло кончиться. Я послал сержанта к такой-то матери и предупредил:
— Не дай Бог, если ты попадешь ко мне в роту — шкуру спущу! — и, плюнув в его сторону, не оглядываясь, пошел прямо на церковь. Открыть/Комментировать

2022-06-24 21:14:23 1942 г, #Небольсин
После бани я одел все чистое и новое: диагоналевые полугалифе, гимнастерку, к которой старшина сразу же приладил погоны, широкий офицерский ремень и новые скрипучие яловые сапоги, испускавшие приятный кожемятный запах.
Я долго любовался собой, не смея отойти от большого настенного зеркала. Так красиво я в жизни никогда не одевался! А старшина не торопил, с улыбкой наблюдая за мной. В этот же день, на попутной автомашине, я выехал в расположение назначенной мне дивизии, которая вела упорные бои в Восточной Пруссии. Из штаба дивизии меня сразу же отправили в полк. В полку дежурный офицер, проверив мои документы, доложил, а потом и пропустил к командиру полка.
В полуподвале полуразрушенного дома за столом сидели, увешенные боевыми наградами, изрядно навеселе, военные чины и пили водку.
— Товарищ майор, младший лейтенант Небольсин прибыл в ваше распоряжение для прохождения службы.
Майор, командир полка, поднял красное лицо, посмотрел на меня тяжелыми, мутными глазами, затем взял направление и, не читая, передал другому майору, начальнику штаба.
— Куда направим? — спросил командир полка.
— В штрафную роту, командиром. Там не осталось ни одного офицера.
— Давай, гони туда, — пьяно оскалился командир полка.
— Товарищ майор, — обратился я к начальнику штаба, — у меня нет никакого оружия.
— Этого добра у нас навалом, — и, обращаясь к дежурному офицеру, приказал:
— Найдите все, что надо и каску тоже!
События развивались с невероятной быстротой. Утром «СМЕРШ», баня, каптерка, старшина, пятидесятикилометровый бросок на автомашине, затем штаб дивизии, штаб полка и, наконец, ревущая передовая. И все в один день, без передышки. Хорошо, что заботливый старшина чуть ли не силком напихал мне с собой продукты: хлеб, сухари, колбасу, кусок копченого сала и даже фляжку с водкой. Так что голодным я не был — закусывал на ходу, к водке не прикасался.
Меня никто не торопил, торопился я сам, словно боялся упустить последний шанс реабилитировать себя, прежде всего перед самим собой. Нет! Не за то, что попал в плен в смертельном бою, выполняя приказ командования, в этом реабилитировать меня не надо — чувство вины и упрека оставалось в моей душе потому, что хотел я или не хотел того, а в плену работал на немцев. Это чувство сверлило мне мозг, болью обжигало сердце, и не только у меня, у миллионов наших военнопленных, которые до конца плена и жизни сохранили преданность Родине.
Ко всем матерям ото всех сыновей,Про плен эту песню слагаю.Ты, ветер, слова этой песни развей,Под силу тебе помогаю.Я жил у московских стен без забот,Был молод, счастлив и доволен.И весь наш свободный Советский народ
Любовью был к Родине полон.Мы честно сражались и били врага,
В атаку ходили мы смело,
Но видно такая уж наша судьба,
Предатель рабами нас сделал.Пускай мы в колючих объятиях сидим
На голод и смерть осуждены,
Победа придет мы уверены в том,
Ведь мы не для рабства рождены.
Эту песню, на мотив «Раскинулось море широко», пели мы в немецком плену. Написал ее, конечно, не поэт — скорее, полуграмотный солдат. Но песню эту пели со слезами на глазах, пели, веря, в победу советского народа. Открыть/Комментировать

2022-06-22 21:06:28 1942 г, #Небольсин
Вспомнилась заснеженная Москва, казармы в Краснокурсантском переулке, Петровка, где жила старенькая, маленькая тетя Соня, потерявшая в самом начале войны мужа и сына, ушедших в ополчение. Вспомнился Второй Черкизовский переулок, где жила знакомая девушка Тося Жеребцова, с которой случайно мы встретились на станции Павелец. Искал я тогда тот переулок, исходил все вокруг, а сам боялся встречи с Тосей — мои английские «буцы»-ботинки, да черные обмотки к ним были, ох, как далеки от жениховского наряда! А мне хотелось предстать перед Тосей настоящим, красивым командиром Красной армии. К «счастью», я ее не нашел и с «довольным» видом вернулся в казарму...
— Младший лейтенант, — голос полковника заставил меня очнуться от воспоминаний, — Нагляделся?
— Да, товарищ полковник, кое-что вспомнилось.
— Ну вот и хорошо. Сегодня же напиши письмо матери, ведь она почти три года, как потеряла тебя. Напиши, обрадуй.
Немного помедлив, полковник дал мне две бумаги: одну — направление в действующую часть, вторую — старшине на обмундирование.
— Напоследок хочу тебе посоветовать, — сказал он доверительным тоном, — никогда и никому не рассказывай о том, что ты воевал во Франции и что в твоем взводе были белогвардейцы. Кое-где тебя могут не понять. Надеюсь ты понял меня?
— Понял, товарищ полковник, — ответил я.
— Вопросы есть?
— Никак нет. Разрешите идти?
— Желаю тебе, младший лейтенант, вернуться домой живым и невредимым. Можешь идти! — полковник протянул мне руку.
Я выбежал на улицу, словно родившийся заново. Еще не исчезли совсем тоска и тревога, а на душе стало легче и спокойней, появилось чувство собственного достоинства. Старшина, здоровенный пожилой хохол, встретил меня радушно, как старого знакомого. Дело в том, что он неоднократно заходил на бойню, когда я там находился на «поправке». Он даже спросил меня однажды, не встречал ли я в плену Прохоренко Васю. Я ему ответил, что Васю не встречал, а вот с Прохоренко Петром жил в одном бараке.
— У меня сын, Прохоренко Вася, такой же хлопчик, як ты, молоденький, пропал без вести. Из-под Херсона мы.
Его каптерка с пола до потолка была завалена кипами обмундирования, коробками, касками, бумагой, сапогами — чего только там не было. Старшина выложил для меня все, что требовалось и спросил:
— В бане был?
— Вчера вечером помылся, — ответил я.
— В баню треба с чистым бельем ходить. Раньше солдаты перед сражением мылись и чистое исподнее белье надевали, — назидательно объяснил старшина.
— А зачем? — поинтересовался я.
— Затем, чтоб, если ранят, «антонов» огонь не приключился, стало быть заражения крови. А если убьют, чтобы перед господом Богом чистым предстать. Ты ведь не на свадьбу идешь, а в самое пекло. И когда ОНА, проклятая, кончится?
— Теперь скоро, товарищ старшина, больше ждали! — ответил я.
— Ну, да ладно. Бери полотенце, мыло и дуй в баню.
— А белье? — недоумевая, спросил я.
— Не надо белья. Возьми простыню, завернешься и пробежишь, тут же рядом. А я пока все подготовлю. Открыть/Комментировать

2022-06-20 21:13:49 1942 г, #Небольсин
В хозвзводе меня встретили доброжелательно, расспросами не докучали, уже по одной только сохранившейся лагерной робе, солдаты знали откуда я появился. Почти все они были в годах: по сорок-пятьдесят лет и старше. Одни из них прошли всю войну, повалялись в госпиталях, другие были недавно мобилизованы из освобожденных областей Украины, Белоруссии, Молдавии, а третьи, как и я, только что вернулись из плена.
Мяса на бойне было в изобилии и в любом виде: жареное, пареное, с гарниром и без гарнира, котлеты, шницеля, печень — что только душе угодно! И все такое вкусное! А я почти ничего не ел, каждый кусок становился поперек горла, несмотря на то, что в плену голодал, как собака. Я сильно переживал, с нетерпеньем ожидая вызова полковника.
— Ты, паря, не переживай, все перемелется — мука будет, не один ты горя хлебнул. Посмотри через дорогу, полный двор нагнали наших пленных. Ешь больше, набирай силу, — подбадривали меня солдаты.
Наконец, через пять дней, которые не доставили мне особой радости, явился дежурный офицер:
— Небольсин! К полковнику! — и, загадочно подмигнув, сообщил, — не волнуйся, все нормально.
В особняке, где размещался особый отдел, было тихо и лишь в какой-то комнате стрекотала пишущая машинка. Я постучал в полуоткрытую дверь.
— Разрешите войти? — спросил я.
— Войдите! — послышался голос полковника. — Здравствуй! Проходи. Садись.
Полковник, не торопясь, достал папку, вытащил из нее фотографию и показал мне.
— Узнаешь?
Я даже вздрогнул! С фотографии на меня смотрел восемнадцатилетний младший лейтенант Небольсин, сфотографированный в Москве после окончания трехмесячных курсов младших лейтенантов. Трудно было сдержаться! Вместо ответа я закрыл ладонями лицо и, как ребенок, заплакал навзрыд. Полковник не успокаивал меня. Он вышел из кабинета, оставив меня одного. Когда он вернулся, я его попросил:
— Разрешите, товарищ полковник, еще раз посмотреть на себя!
— Что ж, полюбуйся, — разрешил тот, протянув мне фото.
Полковник что-то писал, а я, как завороженный, не мог оторваться от фотографии, смотрел и смотрел на нее, вспоминая события трехлетней давности. Открыть/Комментировать

2022-06-19 21:51:14 1942 г, #Небольсин
Если бы я мог в тот момент дотянуться до пистолета — убил бы и Малофеева и себя! Я уже не выдерживал такого наглого, изощренного издевательства, сердце работало на пределе. Прав был Андрей Панченко, который на прощание сказал: «Ох, как хочется дожить до конца войны, Митя, хотя на Родину возвращаться страшно!» Наконец, я не выдержал:
— Вот, что, лейтенант, я отказываюсь отвечать на твои дурацкие вопросы, — заявил я с намеренным вызовом, переходя на «ты», — от меня больше не услышишь ни одного слова. Хватит морочить мне голову, я плюю на твои обвинения!
Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы в тот момент в комнату не вошел сутулый полковник, начальник отдела, пожилой, хмурый, недобрый на вид. К сожалению, фамилия его не запомнилась, хотя, сутулая спина, походка, выражение лица полковника впечатались в мою память навсегда. Он вошел в кабинет и, не глядя на меня, холодно спросил подскочившего со стула Малофеева:
— Как дела, лейтенант?
— Дела неважные, товарищ полковник, — нервно пожаловался Малофеев, растерянно пряча пистолет, — Военнопленный не признается в своих грехах, а сегодня вообще отказался отвечать, говорит, лучше расстреляйте. Упорствует, товарищ полковник.
— Даже так? — полковник поднял брови и окинул меня тяжелым взглядом, — Значит, в грехах сознаваться не желает? Так я вас понял, лейтенант? — и, не дожидаясь ответа, добавил, — Вы можете быть свободны, лейтенант Малофеев. Ступайте. Я побеседую сам.
Следователь пожал плечами, хотел что-то сказать, но полковник перебил его:
— Идите, идите, лейтенант. Я разберусь сам.
Малофеев явно растерялся, что-то буркнул и, с недовольным видом, вышел из кабинета. Полковник поглубже уселся в кресло и спокойно сказал:
— Ну, сынок, рассказывай, что с тобой случилось?
С его лица исчезла та грубоватость, с которой он зашел в кабинет, глаза, как мне показалось, стали добрее. Честно говоря, я не ожидал такого обращения: «сынок».
— Свои показания я несколько раз излагал подробно следователю, товарищ полковник, он все, все записал, — ответил я.
— И все же, еще раз придется все вспомнить. Я слушаю, — потребовал полковник, тоном, не терпящим возражений.
Он ничего не записывал, просто сидел, положив руки на подлокотники кресла, много курил и внимательно слушал, стараясь не пропустить, как мне казалось, ни единого слова. Примерно через час, когда я закончил рассказ, полковник поднялся с кресла и стал ходить из угла в угол, что-то обдумывая. Потом остановился напротив меня и распорядился:
— Отправляйся-ка вот туда, — он указал рукой в окно, — там солдаты хозвзвода забивают скот, поживи с ними, подкормись. Когда нужен будешь — Вызову. Старшине передай мое устное распоряжение. Ясно?
— Ясно, товарищ полковник, — ответил я и с тяжелым сердцем вышел из кабинета. Открыть/Комментировать

2022-06-18 21:51:55 1942 г, #Небольсин
Вскоре возвратились ушедшие вперед два танка. А между тем, на дороге снова появились беженцы, которые в начале, при виде советских танков, разбежались кто куда. От них отделился старик-немец, который одной рукой тянул тележку, другой держал за руку маленькую девочку. Он, подойдя к танкистам, попросил по-немецки:
— Солдаты, будьте добры, разрешите нам пройти.
— Что он сказал? — спросил младший лейтенант кого-то. Ответа не последовало. Тогда я перевел.
— Ты понимаешь по-немецки? — изумился танкист.
— Не совсем, но понимаю.
— Тогда скажи, пусть он подойдет поближе, мы не тронем.
Я перевел, но старик стоял, дрожа всем телом.
— Чего он шары-то свои выкатил? Не понимает? — спросил младший лейтенант и сам подошел к старику.
— Спроси у него, — сказал мне танкист, — откуда они идут и куда?
Потом еще задал несколько вопросов. Я перевел, старик ответил.
— Слушай, — сообщил мне танкист, — я решил тебя взять с собой. Переводчик нам нужен позарез, вот так, — и он выразительно провел рукой по шее, — я в этом деле не бельмес и мои хлопцы тоже ни шута не смыслят. С немцами объясняемся, как с немыми, на пальцах. Поехали!
Вот так, вместе с танкистами я дал большой круг по немецким тылам. Выполнив задание, танки возвратились в свою часть, а я оказался на сборном пункте Второго Белорусского фронта.
«Допрашивал меня лейтенант Малофеев, следователь «СМЕРШа». Его фамилию я не мог забыть, потому что страшная обида захлестнула тогда меня всего. Я готов был встать к стенке, под расстрел, лишь бы не слышать надуманных обвинений в предательстве, добровольной сдаче в плен.
Малофеев требовал, чтобы я чистосердечно раскаялся в этих преступлениях и подписал протокол допроса. Обычно, он вызывал меня поздно вечером и медленно, не торопясь, допрашивал почти всю ночь. На столе, за которым он сидел, лежали пистолет, чернильница и бумага. Мне предлагалось садиться на табурет, поодаль от стола, напротив Малофеева. Каждый раз, допрос начинался с одного и того же:
— Небольсин, ты зря упрямишься. Мы имеем сведения, что ты добровольно сдался в плен. Твой комсомольский билет и орден немцы использовали при засылке своих агентов в советский тыл. Признавайся чистосердечно и мы отправим тебя, без всяких последствий, на фронт, в штрафную роту. Это твой последний шанс искупить вину перед Родиной. Открыть/Комментировать