1942 г, #Небольсин Если бы я мог в тот момент дотянуться до пи | Дневник партизана Дзяковича и другие воспоминания о войне
1942 г, #Небольсин
Если бы я мог в тот момент дотянуться до пистолета — убил бы и Малофеева и себя! Я уже не выдерживал такого наглого, изощренного издевательства, сердце работало на пределе. Прав был Андрей Панченко, который на прощание сказал: «Ох, как хочется дожить до конца войны, Митя, хотя на Родину возвращаться страшно!» Наконец, я не выдержал:
— Вот, что, лейтенант, я отказываюсь отвечать на твои дурацкие вопросы, — заявил я с намеренным вызовом, переходя на «ты», — от меня больше не услышишь ни одного слова. Хватит морочить мне голову, я плюю на твои обвинения!
Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы в тот момент в комнату не вошел сутулый полковник, начальник отдела, пожилой, хмурый, недобрый на вид. К сожалению, фамилия его не запомнилась, хотя, сутулая спина, походка, выражение лица полковника впечатались в мою память навсегда. Он вошел в кабинет и, не глядя на меня, холодно спросил подскочившего со стула Малофеева:
— Как дела, лейтенант?
— Дела неважные, товарищ полковник, — нервно пожаловался Малофеев, растерянно пряча пистолет, — Военнопленный не признается в своих грехах, а сегодня вообще отказался отвечать, говорит, лучше расстреляйте. Упорствует, товарищ полковник.
— Даже так? — полковник поднял брови и окинул меня тяжелым взглядом, — Значит, в грехах сознаваться не желает? Так я вас понял, лейтенант? — и, не дожидаясь ответа, добавил, — Вы можете быть свободны, лейтенант Малофеев. Ступайте. Я побеседую сам.
Следователь пожал плечами, хотел что-то сказать, но полковник перебил его:
— Идите, идите, лейтенант. Я разберусь сам.
Малофеев явно растерялся, что-то буркнул и, с недовольным видом, вышел из кабинета. Полковник поглубже уселся в кресло и спокойно сказал:
— Ну, сынок, рассказывай, что с тобой случилось?
С его лица исчезла та грубоватость, с которой он зашел в кабинет, глаза, как мне показалось, стали добрее. Честно говоря, я не ожидал такого обращения: «сынок».
— Свои показания я несколько раз излагал подробно следователю, товарищ полковник, он все, все записал, — ответил я.
— И все же, еще раз придется все вспомнить. Я слушаю, — потребовал полковник, тоном, не терпящим возражений.
Он ничего не записывал, просто сидел, положив руки на подлокотники кресла, много курил и внимательно слушал, стараясь не пропустить, как мне казалось, ни единого слова. Примерно через час, когда я закончил рассказ, полковник поднялся с кресла и стал ходить из угла в угол, что-то обдумывая. Потом остановился напротив меня и распорядился:
— Отправляйся-ка вот туда, — он указал рукой в окно, — там солдаты хозвзвода забивают скот, поживи с ними, подкормись. Когда нужен будешь — Вызову. Старшине передай мое устное распоряжение. Ясно?
— Ясно, товарищ полковник, — ответил я и с тяжелым сердцем вышел из кабинета.
