Дневник партизана Дзяковича и другие воспоминания о войне

2022-04-26 19:52:19 1942 г, #Небольсин
На следующий день, как и предполагал Студент, в лагерь явились гестаповцы. Они чинно прошлись вдоль строя военнопленных, внимательно разглядывая каждого, обошли территорию лагеря, заглянули в аптеку, на кухню и, не сказав ни слова, ушли. Обыскивать не стали. Что привело их к нам? Трудно сказать. Во всяком случае, не сахарный песок. А может, это были не гестаповцы? Но почему тогда на рукавах у них были повязки со свастикой? Прошло больше недели прежде чем мешки с сахарным песком, спрятанные на чердаке комендатуры, вновь перекочевали в лагерь.
Обычно дневная смена заканчивала работу в 7 часов вечера и возвращалась в лагерь. После ужина отводился час на туалет и посещение санчасти. Затем поверка — Все ли на месте (у нас было принято называть проверку поверкой). Потом запирались двери, закрывались окна. В 10 часов вечера — отбой. Гасился свет и только одна тусклая электролампочка всю ночь горела в углу барака над парашей.
Долгие вечера пленные коротали по-разному: одни сразу же ложились спать, другие при свете самодельных коптилок и свечей мастерили детские игрушки, матрешек, курочек, «ванек-встанек,» их охотно покупали немцы, третьи делали зажигалки, кольца, четвертые — шили брезентовые сапожки, тапочки, фуражки и многое другое. Материала было достаточно, в основном, это были отходы производства, отвозимые на заводскую свалку. Но и со свалки брать ничего не разрешали. Приходилось рисковать — Воровали. Правда, немцы: рабочие, мастера, охранники — на это смотрели сквозь пальцы, поскольку все делалось для них, по их заказам. А рукодельничать пленные умели — среди нас были классные мастера. Взамен от немцев мы получали марки, хлеб, сигареты.
Не обходилось и без «культпросвета». Были свои доморощенные артисты, вокруг которых собирались военнопленные и слушали, как те «травили» анекдоты или рассказывали забавные истории про любовь. Тогда, забыв обо всем на свете, мы неудержимо хохотали от всей души и никто не пытался нас остановить. Вспоминали прошлое, мечтали о будущем и, конечно, о женщинах, которых так не хватало в неволе.
Нередко возникала потребность исповедоваться друг перед другом, открыть свои горькие тайны, словно мы хотели успеть, пока живы, высказать все, что тревожило наши необлегченные души. Чувство вины за плен тяготило многих и каждый хотел эту безвинную вину искупить перед Отчизной.
В плен попадали по-разному, одни — В жесточайших сражениях, другие — без боя. Например, дивизия ленинградских ополченцев в первые же часы на фронте попала под бомбовый и танковый удар немцев и оказалась почти вся в плену. И такие были в нашей рабочей команде. Открыть/Комментировать

2022-04-25 14:48:37 1942 г, #Небольсин
За час до подъема меня разбудил Андрей:
— Митя, вставай! Одевайся и на выход. Есть срочный разговор.
В тамбуре, прислонившись к косяку, нас ожидал Студент.
— Надо немедленно обговорить «сахарный» вопрос, — сказал Андрей, — айда в санчасть, там и посоветуемся.
К слову сказать, во многих делах Андрей часто обращался ко мне за советом, хотя во всех отношениях он имел гораздо больший жизненный опыт, нежели я.
В санчасти «доктор» Ефим уже проснулся и, сидя на постели, смачно зевал. Первым заговорил Студент. Переводил Андрей. Вахтман обеспокоен тем, что военнопленные на заводе могут разболтать о мешках с сахарным песком. Надо очень серьезно предупредить всех, чтобы нигде в разговоре не упоминали об этом, тем более на завод прибыло гестапо и оно интересуется русскими военнопленными.
— Откуда герр Студент знает об этом? — спросил я.
— Маленькая птичка на хвосте принесла, — чуть улыбнувшись уголками губ, вежливо ответил Студент и я понял, что мой вопрос был неуместным.
— Хорошо, — согласился я, — на утренней поверке, Андрей, ты дашь мне слово перед строем и я поговорю с ребятами. А Студенту на всякий случай напомни, что песок мы взяли с разрешения господина, который подходил к нам во время работы.
— Как? — удивился Андрей, — разве вам разрешили?
— Да. Это могут подтвердить все наши ребята, которые работали там. Да и Чех об этом знает. Да и Студент там тоже был. Господин, похожий на большого начальника, указал нам на кучу сахарного песка, которую мы могли взять себе. Однако затарить для себя не успели, так как объявили воздушную тревогу. И поэтому в машину побросали первые попавшие под руку мешки.
— Твое объяснение, Митя, вряд ли примут всерьез, — заметил Андрей.
— Не примут, но учтут, — пояснил я.
— Как сказать. Взяли не то, что разрешили.
— Ну и что? — Возразил я, — Второпях не разобрались. Я не вру, а говорю правду, как было. Спроси у Студента.
Студент сидел молча и пристально посматривал то на Андрея, то на меня, пытаясь уловить, о чем идет речь.
— Сахар надо вынести за пределы лагеря, — предложил я, — Пока Студент исполняет обязанности коменданта мешки надо спрятать на чердаке комендатуры — там наверняка искать не станут.
Андрей перевел.
— А что? — оживился Студент и посмотрел на меня, будто видел впервые, — предложение очень хорошее. Надо подумать и сегодня решить.
Мы пожали друг другу руки и молча разошлись. Опасения Студента были не напрасны. Утром, сразу после подъема, весь лагерь заговорил о сахаре — шило в мешке не утаишь. Все хотели, как можно скорее получить свою долю, особенно больные и слабые, таких было немало. Операция «Сахар» прошла, как нельзя лучше. Сахарный песок перепрятали вовремя и надежно. Открыть/Комментировать

2022-04-24 21:00:41 1942 г, #Небольсин
Первая волна американских бомбардировщиков прошла над нами, к земле устремились яркие ракеты и громадный костер мгновенно полыхнул над городом. Чудовищные взрывы потрясли воздух и землю. Взрывная волна дошла и до нас. Затем еще и еще... Сотни бомб рвали, корежили, сносили с земли все, все, все. Огненный вихрь и черные облака дыма закрыли город. Это было ужасно. Даже находясь за несколько километров от бомбардировки можно было сойти с ума. Неприятно колотилось сердце. А каково было людям в том пекле? Каково было земле? Ведь она тоже живая.
— Что ж это такое? — дрожащим голосом взмолился Чех, — когда же это все кончится?
— Война, господин вахман, докатилась и сюда, — ответил я, — как у нас говорят, это еще цветочки, а потом будут ягодки. Держись, а то умрешь от страха раньше времени.
Налет продолжался долго. Бомбили «коврами», накрывая целые кварталы города. Наверняка гибли люди, может быть, заживо горели такие же, как и мы, военнопленные из рабочих команд, запертые в деревянных бараках. Когда прекратилась бомбежка, Студент подозвал меня и спросил:
— Почему пленные зачастили в кусты, один за другим просятся в клозет? Со страха или много сожрали сырца? Ты-то как?
— У меня, герр вахман, все болит, кроме живота, — ответил я, а у ребят понос, нажрались сладкого с грязью и заболели.
— Я предупреждал. А вы меня собакой обозвали. Да? Мол себе не берет и нам не дает. Так я говорю?
— Извините нас, герр вахман, мы думали, что сытый голодного не разумеет. Понимаете меня? У нас в России есть такая поговорка.
— О! Я понял. Я все хорошо понимаю. Русским пленным я не враг. Песок, который мы везем, будет вашим, разделите на всех...
Вот это новость! Мешки с сахаром, на которых мы сидим, Студент отдает нам. Я удивился и спросил Студента:
— Герр вахман, вы не боитесь гестапо?
— Боюсь! — резко ответил Студент и добавил, — бояться волков — В лес не ходить. Это тоже пословица русская, но и у нас так говорят. Передай пленным, чтобы мешки не портили. Если кто это сделает, прикажу песок отправить на базу обратно. И еще. На заводе про песок никому не рассказывать — язык держать за зубами. Все понял?
— Так точно, господин Студент! — ответил я.
В Рибниц-Дамгартен приехали в полночь. Единственного солдата, охранявшего лагерь в нашем отсутствии, Студент отправил на завод проверить ночную смену. Теперь нам никто не мешал. Мы быстро разгрузили автомашину и упрятали мешки за фундамент лагерной столовой, после чего нам открыли барак и мы разошлись по своим местам. Я уснул сразу, успев лишь отдать своему напарнику котелок с сахарным песком, который «увел» со склада.
— Ешь, Саша, это тебе.
В нашем рабочем лагере не было полицаев-капо, которые, как правило, назначались в концлагерях для поддержания внутреннего порядка и распорядка. Так в русском секторе шталага-2А, к которому была приписана наша команда, полицаями-капо назначались западные украинцы, в большинстве своем знавшие немецкий язык. По жестокости им не было равных. В рабочем лагере за всем следил свой же военнопленный, старший по команде, он же являлся и переводчиком. В нашем случае, это был Панченко Андрей, через которого решались все лагерные проблемы. Поэтому, как только мы приехали в лагерь, Студент поднял на ноги Андрея и рассказал о наших скрытых мешках с сахарным песком. Открыть/Комментировать

2022-04-21 21:48:08 Нудный дождь моросил весь день, а мы, укрывшись пустыми мешками, работали не покладая рук: расчищали завалы, затаривали сахарный песок в мешки, грузили в машину. Особенно доставалось тем, кто носил и грузил тяжеленные мешки. Поэтому чередовались, менялись местами, помогая друг другу. Фронтовой закон — сам погибай, а товарища выручай, оставался законом и в плену. Сильные помогали слабым. Несмотря на возникший конфликт между нами и охраной, мы все же надеялись, что Студент после работы позволит взять с собой одну или две пригоршни сладкого чудо-продукта.
От тяжелых мешков болели все мышцы спины, рук и ног. Мне казалось, что еще немного и я не выдержу, лягу на землю и не встану.
Чех видел, что мы устали, и все чаще и чаще подавал команду: «Перекур»! Промокшие, уставшие, мы сразу же бросались под уцелевшие липы и, едва коснувшись земли, проваливались в короткий, глубокий сон. Через десять-пятнадцать минут принимались вновь за работу.
К концу рабочего дня появился Студент, пропадавший где-то с самого утра. Вместе с ним пришел хорошо одетый господин, видно какой-то начальник. Осмотрел рабочую площадку и разрешил нам забрать кучку отходов, в которой было больше пыли и битых стекол, нежели сахарного песка. Ну, что ж и на том спасибо, подумали мы, растворим, процедим — сладость останется.
Однако затарить указанные отходы нам не удалось. Как нарочно, завыли сирены. Воздушная тревога! Работавшие невдалеке от нас немцы, поляки и французы, побросали инструмент и быстро исчезли в проемах разрушенных зданий. Машина, на которой нас привезли из лагеря, подрулила к нам. Шофер-поляк торопился. А сирены выли по всему Ростоку, предвещая большой воздушный налет.
— Все ко мне! — крикнул Студент, — Шнель! Шнель! Грузите в машину! — он указал на затаренные мешки.
Через несколько секунд все восемь мешков, стоявшие возле нас, были заброшены в кузов машины. Мы уселись наверх и грузовик, объезжая завалы, устремился из города. Ни один патруль не остановил машину. Город замер. Все живое в смертельном страхе затаилось в подземельях. Где-то ухнули зенитки и замолкли. Одинокий прожекторный луч скользнул по серому вечернему небу и погас. На Росток надвигалась еще невидимая сила, надвигалась смерть.
Только на выезде из города водитель сбавил скорость. Машины, велосипедисты, толпы людей с тележками, узлами, чемоданами заполняли дорогу. Все, кто мог, бежали из города.
Но вот со стороны Рибниц-Дамгартен появились блески сигнальных ракет, а чуть позже замелькало множество огоньков, плывущих прямо на нас. И, наконец, мы услышали рокочущий гул самолетов, который постепенно нарастал и становился сильней и отчетливей. Вдруг вечерние сумерки озарились множеством осветительных бомб и мертвенно-белый свет охватил землю.
Толпы людей бросились прочь с дороги. Наш грузовик свернул в сторону и остановился. Низкие облака, заслонявшие землю весь день, словно испугавшись, вдруг исчезли с неба, открыв на погибель многострадальную землю. Открыть/Комментировать

2022-04-20 21:41:16 1942 г, #Небольсин
Такие охранники, как Студент и Чех, конечно, встречались нечасто, но они были. Однажды человек двадцать военнопленных под охраной Чеха и Студента, исполнявшего в то время обязанности начальника лагеря, отправили в Росток на расчистку складов, разбитых при бомбежке. Моросил противный осенний дождь, с моря дул порывистый холодный ветер. Территория базы, куда нас доставили, была исковеркана невероятной силой разорвавшихся бомб. Среди беспорядочных нагромождений из глыб камней и битого кирпича, искореженных металлических конструкций, обгоревших деревянных столбов, повсюду были разбросаны порванные мешки с сахарным песком желтовато-бурого цвета.
Это был песок-сырец. Студент куда-то исчез, не сказав ни слова, а с нами остался Чех, который укрылся от дождя в чудом уцелевшей будке, делая вид, что не замечает, как мы горстями запихиваем в рот сладкий песок и наполняем им свои карманы. Кое-кто стал сыпать даже за пазуху, а Петька Молчанов, перевязав штанину, сыпал прямо в прореху штанов, забыв, что впереди предстоит целый день тяжелая работа.
Невдалеке от нас работали немецкие солдаты, военнопленные поляки и французы, разбиравшие завалы на улице. Внезапно, откуда не возьмись, появился Студент.
— Вы что? С ума сошли, доннер ветер? — заорал он и разразился целой серией русских и немецких ругательств, — Вывернуть всем карманы и высыпать песок! Быстро! Быстро! У кого найду песок — застрелю!
Не понимая, что случилось, я, как мог, переводил его брань. Мы сразу не могли понять, почему Студент так изменился и взбеленился. Почему не разрешает взять пару горстей грязного песка, разбросанного повсюду под ногами? «Вот тебе и Студент, — подумал я, — Все вы хороши проклятые фрицы!» А кто-то произнес:
— Проклятая собака!
— Что-о-о? Собака? — Взорвался Чех, — Я покажу вам собаку! А ну, выходи, кто сказал! — и он со злобой передернул затвор винтовки.
К счастью, все обошлось. Песок мы вытрясли из карманов, а Петьке Молчанову пришлось снимать штаны. Открыть/Комментировать

2022-04-19 21:22:09 1942 г, #Небольсин
И хотя одноглазый комендант после нашего ультиматума стал более сносно относиться к пленным, мы не могли ему простить прошлые обиды и издевательства. В наших глазах он так и остался сволочью.
С приходом в охрану двух новых солдат Чеха и Студента (так окрестили их пленные) наша жизнь немного полегчала. Но самое важное событие произошло для нас неожиданно.
Как-то во время поверки за опоздание в строй комендант ударил по лицу пленного Василенко. Кровь ручейком побежала из носа. И вдруг, охранник Студент, находившийся здесь, перед строем, оттолкнул коменданта и, не говоря ни слова, влепил ему звонкую пощечину. Такого еще не бывало! Немецкий солдат поднял руку на своего начальника! Мы остолбенели, ожидая непредсказуемой реакции коменданта. Но взрыва не последовало. Комендант зло прошипел и быстро ушел из лагеря. Студент, пересчитав пленных, приказал разойтись по своим местам.
На другой день Студента арестовали. Но вскоре он вернулся, а кривого коменданта перевели в другой лагерь. Конечно, за такой поступок Студенту грозил военно-полевой суд. Однако Студента не судили — его отец занимал высокую должность в Берлине. Вообще, Студент был для нас загадкой. Андрей, который с ним имел, как переводчик, более тесный контакт, рассказывал, что Студент до войны действительно был студентом, затем офицером немецкой действующей армии. На фронте, за какой-то проступок, он был разжалован в рядовые, а после ранения и госпиталя направлен в охрану.
О Студенте я вспоминаю не просто, как о порядочном человеке. Нет. Дело в том, что он, рискуя собой, помогал в трудное для нас время, прямо скажу, выжить. Мы звали его просто Студентом и он охотно отзывался на это прозвище.
Второй солдат, по прозвищу Чех, словак по национальности, как и Студент, относился к нам доброжелательно, быстро стал понимать по-русски. Однако разговорная речь его воспринималась плохо, во-первых, потому что он не говорил, а быстро-быстро тараторил, до смешного коверкая наши слова, а во-вторых, его речь перемежалась русскими, словацкими, польскими, украинскими словами. Обычно Чех старался не замечать наших «вольностей» таких, как частые перекуры на тяжелых работах, наши воровские вылазки за зону лагеря за картошкой, сахарной свеклой. Открыть/Комментировать

2022-04-18 21:35:51 1942 г, #Небольсин
Но однажды американские истребители появились на низкой высоте и с бреющего полета обстреляли завод. Несколько пуль продырявили и наш барак. К счастью, никто не пострадал, хотя возможность быть убитым или заживо сгореть в бараке была реальной. После этого случая мы предъявили ультиматум коменданту рабочего лагеря: прекратите запирать нас во время воздушных тревог, иначе разнесем и бараки, и охрану.
— Что такое? Русские предъявляют ультиматум?! — Взбеленился комендант, — Какая наглость! Да вы знаете, проклятые собаки, что я с вами могу сделать? — на его одноглазом лице застыла жестокая улыбка.
Мы стояли молча, сверля коменданта ненавидящими глазами. Но вот из строя вышел Вася Кирпичников и обратился к переводчику:
— Андрей! Скажи коменданту, что мы требуем приезда начальства или возвращения нас в концлагерь! Нам терять нечего!
Андрей перевел. Эти слова и наша решимость отрезвляюще подействовали на коменданта. Он тут же приказал разойтись и, круто повернувшись, удалился восвояси. Однако, комендант понял, что крупно ссориться с военнопленными нет резона, так как начальство, разогнав команду военнопленных, его, коменданта, тоже не оставит на месте, может перевести в горячую точку, вроде Берлина или Ростока, где каждый день бомбят и стреляют. Этого он не хотел. Поэтому с того конфликтного дня между комендантом и военнопленными установилось негласное перемирие. Бунт не состоялся.
Теперь во время воздушных тревог бараки не запирались, более того, и в дневные воздушные тревоги комендант разрешал нам, не дожидаясь охраны, уходить с завода в лесное укрытие вместе с немцами, военнопленными французами, поляками и острабочими (цивильными украинцами). Мы обещали коменданту не использовать предоставленную нам «свободу» для каких-либо отлучек и, разумеется, для побега.
В лесу мы расходились кто куда: к французам за куревом, к украинским девчатам повлюбляться — Ведь молодость-то светила и в плену. После отбоя, конца воздушной тревоги, мы собирались все до единого в условленном месте и шли обратно на завод. Претензий со стороны охраны не было, ибо за порядком следили мы сами и, упаси Бог того, кто мог его нарушить — судили сами. Комендант знал, что мы никуда не денемся, не убежим. Было бы безумием решиться на побег за сотни и за тысячи километров от своей Родины, от линии фронта. Это во-первых.
А во-вторых, за каждый побег в ответе были все товарищи, вся команда. Нет! У нас не расстреливали каждого пятого или десятого, как это было в сорок первом, сорок втором годах. Команду просто жестоко наказывали. Был такой случай. Из нашей команды бежал Сергей. Фамилию не помню. Жили мы с ним в одном бараке: высокий, худющий, вечно кашляющий. Не выдержал парень, решился бежать. Его поймали на второй же день и отправили в Нёйбранденбург шталаг 2А, где, после отсидки в карцере, он умер.
Так вот, он бежал, а команду наказали. Четверо суток сидели на одной воде. Утром и вечером обозленный комендант устраивал построение на коленях — чуть шелохнулся и тут же следовали удары палкой по спине, голове, почем попало. Полгода держали на строгом режиме. Открыть/Комментировать

2022-04-17 21:22:01 1942 г, #Небольсин
На следующий день все повторялось заново. Земляк находил деньги: брал в займы, продавал суп, хлеб, поскольку он всегда был сыт и вновь садился играть в «очко». Ко мне Земляк относился дружелюбно, хотя в картежном экстазе он не признавал никаких авторитетов — требовал продолжать игру до конца. Нередко мы с ним оставались наиболее удачливыми, обыграв соперников. И тогда судьба денег решалась между нами. Были случаи когда я проигрывал, но чаще было наоборот.
Зная примерно наличие денег у Земляка и подсчитав свои возможности, я выбрасывал деньги на кон и предлагал Земляку бить по всему банку. Вот здесь-то накал страстей достигал предела. Вокруг нас, как всегда, толпились любопытные и болельщики, которые воодушевляли идти «во банк» то Земляка, то меня. Земляк не сразу решался на мой вызов, раздумывал, однако соблазн выиграть все сразу брал в нем верх над осторожностью, заставляя бить по всему банку.
Почему я играл? Потому что деньги помогали жить, деньги пахли супом с немецкой кухни, пачкой французских или польских сигарет и, конечно, пайкой хлеба. Но счастье иногда отворачивалось, марки не возвращались — я проигрывался начисто и тогда мы с Сашей Истоминским «клали зубы на полку». Ничего не поделаешь. Шельмовать я не мог.
Лето 1943 года началось с массированных бомбардировок немецких городов. Армады американских воздушных крепостей появлялись со стороны Балтийского моря, у города Рибниц-Дамгартен, как раз над нами, делали разворот и, разделившись на большие группы, косяками уплывали бомбить Берлин, Гамбург, Росток и другие города Германии.
Воздушные тревоги следовали одна за другой, дико выли сирены, нагоняя ужас на все живое. Люди прятались в бункера, бомбоубежища, бежали в лесные укрытия. И только мы оставались запертыми в деревянных бараках и, как подопытные кролики, безропотно ожидали своей участи, вслушиваясь, как на десятикилометровой высоте, сотрясая глубины неба, накатами стонали моторы.
Завод Бахмана, где мы работали, долгое время оставался целым и невредимым. Очевидно, он не имел большого значения, а может быть, до него не доходила очередь. Открыть/Комментировать

2022-04-16 21:41:47 1942 г, #Небольсин
Земляк был одним из самых заядлых «очкарей». Постоянно играли: Золотухин Федя, Коваленко Вася, Мишка-сапожник, Валька-танкист, приходили поразмяться в карты и мои «французские» друзья Панченко и Бетхлов. Одно время игрой в «очко» увлекался и я.
Играл с переменным успехом, однако, чаще мне везло, за ночь выигрывал сто, двести и даже пятьсот марок — целое богатство. А однажды, Лешка часовщик проиграл мне аккордеон, приобретенный за ремонт очень дорогих часов. Выкупа я ждать не стал, а с согласия Леньки, подарил аккордеон Бетхлову, который знал толк в этом инструменте.
В «очко» резались с позднего вечера до раннего утра — Всю ночь. Сначала играли посреди барака рядом с печкой, а после отбоя — В углу, рядом с «парашей», где горела дежурная электролампочка. От «параши» тянуло вонью, но мы, как-то, забывали об этом в азарте игры. Не спал и Саша Истоминский, мой «адъютант» и «казначей». Сам он не играл, но за меня болел в полном смысле этого слова и, чтобы я не продулся совсем, а такие моменты бывали, припрятывал часть денег.
— На сегодня хватит, Митя, кончай играть, спать пора. Завтра добьешь, — Волновался Саша.
— Последний раз отбанкуюсь и все. Дай десятку, — просил я.
В конце концов, Саша сдавался, выбрасывал мне десяток марок и уходил спать.
Земляк чаще проигрывал и, продувшись окончательно, начинал во весь голос орать, извергая потоки мерзкой брани, не считаясь с тем, что время позднее и люди спят. Успокоить его мог только сибиряк Федя Иванов, единственный, кого, с некоторых пор, Земляк стал уважать и даже бояться. Произошло это в один из воскресных дней.
Земляк решил потешиться, покуражиться. Заломив на затылок куцую кепку, он браво расхаживал по территории лагеря, предлагая помериться с ним силой. Однако охотников не находилось.
— Эх, вы, мазурики, туды вашу мать, — гремел Земляк, — неужели нет смелых побороться со мной? вы не мужики, а цыплята жареные, вояки сопливые!
— Я буду бороться с тобой, каланча Вавилонская, — к Земляку подошел Федя Иванов, — здоровый ты, да бестолковый.
— Это ж почему такое? — усмехнулся Земляк.
— Потому, что ты обожрался на немецких харчах, а мы, как волки, голодные ходим. И ты равняешь себя с нами? Сравнил тоже мне хрен с пальцем! Понял? Я согласен бороться с тобой при условии: если поборю — гони пять мисок немецкого супа и две пайки хлеба!
Такого Земляк не ожидал:
— А если не поборешь, что я буду иметь с тебя? — спросил он.
— А вот что! — и Федя показал громиле фигу.
— Лады! Хрен с тобой! Я согласный! — пробасил Земляк, твердо уверенный в своей победе.
Оба разделись до пояса и схватка началась: полный с брюшком Федя — Земляк и тощеватый Федя-сибиряк. Нашлись и судьи.
Весь лагерь сбежался посмотреть на поединок, даже охранники и те пришли. Все болели за сибиряка, хотя мало кто верил в его победу, так как он уступал Земляку по весу, росту и возрасту. Боролись сытый с голодным. По уговору борьба шла до трех побед. И к нашей общей радости Федя-сибиряк под крики всего лагеря трижды положил соперника на лопатки. Такого финиша Земляк не ожидал!
С тех пор, куролесящего Земляка «успокаивал» Федя-сибиряк. Получив пару оплеух, Земляк, не сопротивляясь, с рычанием и проклятием уходил к себе на кровать, укрывался с головой одеялом и засыпал. Открыть/Комментировать

2022-04-14 21:48:55 1942 г, #Небольсин
Его звали Земляком. Никто не знал его настоящей фамилии, да и по имени — Федором — почти не называли. Даже немцы и те звали его Земляком.
Природа скроила Земляка странно: сутулое квадратное тело с длинными руками, крупная голова и короткая шея, вросшая в туловище, глубокие глазницы с колючими глазками и недобрый взгляд напоминали доисторического человека, сошедшего с картинок школьных учебников. Разговаривал Земляк громко и хрипло. Каждое слово сдабривал отборной матерщиной. Особенно, если начинал спорить. А спорить он любил, особенно, когда проигрывал в карты. В обращении Федор сам часто употреблял слово «земляк»: «Земляк, дай прикурить. Земляк, подвинься! Земляк, сыграем?» и так далее.
Поэтому и приклеилась к нему кличка — Земляк. В плену он оказался в первые дни войны. Его видели в разных лагерях военнопленных и везде он преуспевал. Так в Холмах, в одном из самых страшных лагерей, Федор подвизался в похоронной команде, в которой имелась возможность «подкалымить» лишний черпак баланды. В Нёйбранденбурге, шталаге-2А, Земляк попал в команду по заготовке крапивы и брюквы для лагерной кухни — опять около еды. И здесь, с первых дней пристроился, опять-таки, к кухне, на этот раз к немецкой, где вместе с инвалидом-немцем отвозил на мойку баки с пищевыми отходами.
Ему везло благодаря его патологической внешности — В какой-то мере, Земляк забавлял немцев. Когда немцы обзывали его дураком, свиньей или говном, Земляк насмешливо и глупо отвечал: «Я, я! Земляк гут! Хрен тебе в рот!.. твою мать! Чтоб ты подавился, падло!»
А немцы гоготали, не понимая, что говорил Земляк. По всему, Земляк мог бы стать видным полицаем, вложив в свой громадный кулак плетку или палку. Однако, когда одноглазый комендант предложил ему эту должность, Земляк наотрез отказался:
— Никс, никс, Гер комендант, за доверие благодарю, но не могу быть полицаем. вы как-нибудь без меня, я ведь неграмотный, — заблажил он не без юмора, — Андрей! — обращаясь к переводчику, — скажи ты этой одноглазой суке, что я не способен командовать и бить своих, чтобы он сдох тварь одноглазая... Хотя, подожди, про то, чтоб он сдох и про суку не переводи.
Каждый день Земляк, кроме всего прочего, приносил в барак чуть ли не ведерный котелок немецкого супа. О такой роскоши мы могли только мечтать. Делиться он ни с кем не делился, обычно забирался в свое логово и, не глядя ни на кого, пожирал добычу.
Остатки еды менял на табак, сигареты, которые мы получали по пачке на месяц или продавал за марки, изготовленные специально для военнопленных.
Деньги эти выдавались, как зарплата, пленным и имели хождение только в лагерях и рабочих командах военнопленных. На них можно было купить у некурящего пачку махорки, у французов или поляков — кусок мыла, пайку хлеба и кое-что другое. На марки играли в «очко», играли азартно, проигрывали иногда вместе с марками недельный паек хлеба, одежду, залезая бездумно в долги. Проигрывали все, каждый раз надеясь отыграться, что удавалось редко и не всякому. Открыть/Комментировать