2021-01-27 09:34:47
Мария Федюнина: "По данным исследований в России 15% рождённых в 90ые не хотят иметь детей.
Этот тренд принято называть «вторым демографическим переходом», когда качество жизни растёт, а рождаемость падает.
Параллельно с этим у нас есть цифра в 20% — количество матерей, находящихся в послеродовой депрессии.
И дальше субъективное из опыта взаимодействия с матерями, не только с теми, у кого стоит диагноз ПРД.
Из десятков случаев, когда ко мне обращаются для «поговорить» в первый год после рождения ребёнка, я с трудом наберу 5-7% тех, кто чувствует себя в этом гармонично. Кто наслаждается заботой и получает удовольствие от первых месяцев взаимодействия с грудничком. Кто не считает часы до момента, когда он заснёт. Кто не страшится ночных просыпаний. Кто с готовностью принимает этого ещё совсем нового и не адаптированного человека в своём мире, в своём теле, в своей жизни, с готовностью меняясь для него.
Более того, сегодня запущен процесс нормативации (дискурсивное проживание вариантов нормального, то есть проговаривание и закрепление в языке: идея, получает имя и постепенно становится все менее «чужой», все более принятой, перестает вызывать отторжение) того, что материнство — это страдание.
Быть несчастной в раннем материнстве становится нормой.
И да, я готова спорить, что это не было нормой тысячу лет подряд «просто мы об этом не говорили».
Нет, я сейчас вижу в происходящем очень современный процесс коллективной утраты какого-то базового ключа к проживанию материнства, как обыденной, но при этом эмоционально богатой части жизни.
(...)
С точки зрения психодинамического подхода для того, чтобы иметь возможность принимать Другого (отличного от меня, с кем у меня ещё нет понятных и предсказуемых связей) мне необходим ранний опыт контакта с принимающей материнской фигурой.
И, кажется, что несмотря на то, что мы самое благополучное поколение ever. У нас, у большинства, с этим контактом какой-то провал.
«Психодинамические теории говорят об этом как о провале альфа-функции матери, абсолютно необходимой для того, чтобы аффективные бури раннего младенчества не вызывали аннигиляционных тревог [Бион]. Нормопатические (вследствие травматического опыта не выполняющие такой функции для своего ребенка) матери, о которых идет речь, обычно «чересчур хорошие» и сверхзаботливые в простом повседневном уходе, но полностью глухи к тому, что можно назвать «эмоциональным состоянием» ребенка. В этой связи хочется вспомнить феномен «интенсивного материнства», производящий впечатление тревожного «делания» вместо любви.
Д. Винникотт пишет по этому поводу: «Научиться материнству невозможно, и тревога не может служить заменой очень простой любви почти физического свойства».
Почему с нами так? Или с нашими матерями, которые вроде были «достаточно хорошими» и ни в чем таком не замечены?
Скорее всего потому, что самое сытое время — это долгожданная возможность прожить наконец (?) весь отложенный опыт потерь.
Поколения до нас воспринимали детскую смертность, как часть нормы, детские болезни, как то, что сопровождает каждую семью и не всегда проходит бесследно. Обезболивание появилось не так давно, а детские страдания были всегда.
И это часть опыта не только взрослого человека, но и коллективной фигуры Матери, которая как заданный алгоритм становится базовым кодом нашей личной материнской программы.
И сегодня в этом нашем супер благополучном мире роль матери попала под удар психических защит.
Огромный тотальный страх наполняет женщин.
Любое отклонение от нормы воспринимается как приговор.
Возможно ли, что эта коллективная фигура, архетип матери, всю свою историю вмещающая в себя не только радость безусловного принятия жизни, но и проживание любой возможной судьбы, сегодня не может так просто расслабиться и наслаждаться благами цивилизации?
Равновесие оказалось нарушено.
И как при ПТСР, когда всё уже позади и можно расслабиться, симптомы возвращаются и усиливаются, так и сегодня мы сталкиваемся с тем, что даже потенциальное материнство вызывает всё больше тревожных опасений, чем радостных предвкушений.
823 views06:34
О
