Вроде культурный человек

2021-08-31 12:46:06 «Зами: как по-новому писать мое имя» Одри Лорд вышла недавно в издательстве No Kidding Press. Это история поиска молодой черной женщины — поиска смысла и места, сексуальности и пути, решимости и покоя в самом сердце хаоса.

Я по классике рекомендую её всем, кому не хватает крутых, рефлексивных, красивых и богатых на язык ( ) лесбийских текстов на русском.

Так вот, язык. Лорд пишет тягуче, размеренно, с огромным количеством деталей, за которыми нельзя не последовать. Картины её жизни так и встают перед глазами, а еще начинают пахнуть, звучать, наполняться красками и трепетать. Этот текст хрустит, звенит, шумит, орёт, плачет, оргазмирует, хлопает дверьми и стучит бутылками. В нем играет музыка, шорты-бермуды елозят по ногам, солнце слепит, под грудью собирается пот.

За главы о Мексике хочется отдать свою офисную работу нуждающимся, купить билет в один конец и отправиться на поиски красивой эмоционально закрытой сорокапятилетней женщины с полугодовым запасом текилы и кабриолетом.

Лесбийская история. Если вам не хватает лесбийской истории (а кому её хватает, будем честны), то вторая половина «Зами» — для вас (нас). Лорд рассказывает про свою жизнь в Нью-Йорке, про лесбийские бары и культуру 50-х, но через всегда присутствующую Черную линзу — она ходит в бары, где белые лесбиянки отыгрывают буч/фем роли, продолжая традиции общества, из которого вне этих пространств они исключены. Там же сохраняется и патриархальная модель отношений и расовая нетерпимость. Среди белых лесбиянок из рабочего класса Лорд чувствует себя чужой: она недостаточно хорошенькая или пассивная, чтобы быть фем, недостаточно заносчивая и суровая, чтобы быть буч.

Она остается в стороне: «Нетрадиционные люди кажутся опасными даже нетрадиционному обществу». И рефлексирует о том, как безо всяких теорий и диалектики они (Черные лесбиянки) пришли к пониманию, которое посетит «массовый» феминизм спустя десятки лет: угнетение есть угнетение, откуда бы оно не исходило.

Еще она — опытным, не академическим — путем приходит к пониманию фрагментарности, сложноустроенности идентичности. Быть женщинами сообща — недостаточно. Быть лесбиянками сообща — недостаточно. И так далее: «наше особое место было именно домом разнообразных различий, а не убежищем для какого-то одного из них», пишет Лорд, и дает, о чем подумать, даже в двадцать двадцать один.

Канон. Одри Лорд — важная феминистская, лесбийская и Черная писательница, поэтесса и активистка. Её литературный вес сложно переоценить: true classic.

Мощь. «Зами» — сильный и эмоциональный автофикшен («биомифография», как назвала жанр книги сама Лорд — сотворение мифа из собственной биографии), который из глубоко личной истории порой становится историей коллективной. Так персональное, биографическое превращается в общественно-важное, опыт, который невозможно не учесть и не заметить.

От себя скажу, что это книга, с которой можно случайно заиметь очень близкие персональные отношения, и для меня это невероятно ценно: через время, пространство, абсолютно инаковый опыт находить с кем-то близость.

Я подчеркнула половину рыжим пастельным карандашом для рисования, и теперь в этом тексте есть что-то мое — скобочки, звездочки, размазанные линии и неровные восклицательные знаки. Что и вам советую: поэтому ловите промокод lobby на 10% скидки в магазине издательства (действует на все книги и мерч, но не действует на предзаказы, подписку и бандлы.

Кстати, там у них до конца августа еще и бесплатная доставка, спешите пользоваться). Напоминаю, что там еще есть «Аргонавты» Мэгги Нельсон и «Инферно» Айлин Майлз Открыть/Комментировать

2021-08-31 12:46:05 Написала про еще один важный роман «этого лета» (тм) — «Зами: как по-новому писать мое имя» Одри Лорд. От некоторых глав этого романа-биомифографии хочется детей, а такое, как известно, встречается очень редко. Открыть/Комментировать

2021-08-26 18:10:52 «Красные части» Мэгги Нельсон (No Kidding Press) — пока лучшее мое чтение этого лета.

Это «история одного суда», на котором в 2005 году судили подозреваемого в убийстве, совершенном тридцать пять лет назад. Убили молодую девушку Джейн — сестру матери самой Нельсон.

Нельсон рассказывает, как этот суд крошит жизнь её семьи. Но еще, и это важнее — она пишет, почему эта история так притягивает взгляд и как она решает стать свидетелем, который не может ничего изменить, но чья роль — смотреть, запечатлевать, не позволять истории исчезнуть. Она называет это «заскоком на убийстве» — полу-отрешенным состоянием, в котором ни мораль, ни чувства не задевает её каждодневный поиск рифм к словам «пуля» и «череп».

«Она говорит, что не рассказала, потому что ей было стыдно. Я говорю, что стоило об этом рассказать хотя бы потому, что это произошло».

В «Частях» много от тру крайма — жанра-любимчика массовых аудиторий, который позволяет прикоснуться к ужасающему, непостижимому, но такому неотвратимо реальному, из комфорта пижамки с пингвинчиками. У Нельсон картинка сложнее — она рассказывает, что бывает, если ты существуешь бок о бок с этим непостижимым насилием на протяжении всей своей жизни, как и пришлось жить её семье. Мертвая Джейн не покидает их — её следы виднеются в отношениях родителей Нельсон, в её отношениях с сестрой, в том, какими людьми они выросли. И Нельсон раз за разом выбирает продолжать смотреть — на то, как убийство, суд и её детство переплетаются и превращаются в место, _«где страдание, в сущности, бессмысленно, где настоящее проваливается в прошлое без предупреждения, где нам не избежать участи, которая страшит нас больше всего»_. Она выбирает признать, что жизнь рядом, над, под и внутри насилия неизбежна, время не лечит, потому что его перед лицом вечного горя нет, и удовлетворительной развязки ни для кого не предполагается.

Я люблю Нельсон за то, что она (уж не знаю, легко ли ей это дается, буду надеяться, что да) отказывается от того, чтобы рассказывать историю — и позволяет себе писать текст, где главным средством управления вниманием служит нечто совсем другое.

«Мои стихи не рассказывали истории. Я стала поэтом отчасти потому, что не хотела рассказывать историй. Насколько я могу судить, истории, может, и помогают нам жить, но также они ограничивают нас, приносят нам феноменальную боль. В попытке найти смысл в бессмысленных вещах они искажают, кодифицируют, обвиняют, возвеличивают, ограждают, пренебрегают, предают, мифологизируют и всё такое. Мне всегда это казалось поводом для сожаления, а не хвалы. Как только какой-нибудь писатель начинает говорить о «человеческой силе повествования», я обычно ловлю себя на желании выйти вон из зала. Потому что иначе кровь приливает к лицу и начинает кипеть».

В этом мне видится единственный способ писать текст, помогающий искреннему сближению и спасению от одиночества, побуждающий интерес к опыту другого, а не к тому, насколько стройно выстроены мотивации героев и достаточно ли достоверна развязка. «Наивная надежда на катарсис», которую Нельсон чувствовала, пока писала книгу стихов о Джейн, еще до событий, описанных в «Частях», больше её не посещает — она отказывается от писательского эгоизма, толкающего к вере в то, что правильно написанный текст поможет «успешно отгоревать», что достовернейшим образом собранные детали о смерти (какого цвета был плащ? а колготки? а что она читала?) помогут сделать эту смерть объяснимой, перевести в неопасный статус рационально познаваемого события. В «Частях» она находит другой ответ — человеческая близость и любовь, единственное, что может спасти от ужасающего одиночества смерти.

И цитирует Айлин Майлз: «Нуждайтесь друг в друге так сильно, как только можете вынести. Где бы вы ни были в этом мире».

И это просто очень красиво.

Еще книга круто переведена и напечатана — рекомендую не отказывать себе в тактильном кайфе чтения в бумаге, поэтому ловите промокод almost на заказ в интернет-магазине издательства (действует на все книги и мерч, не действует на бандлы, предзаказы и подписку). Открыть/Комментировать

2021-08-25 13:48:59 Я постоянно нахожусь в поиске новых приемов, которые помогут мне писать (художественные) тексты — мне это дается прямо-таки тяжело, очевидно, там накручено много ожиданий от себя, неуверенности, самозванчества и прочего. Я почти никогда не могу войти во что-то даже отдаленно напоминающее состояние потока, отвлекаюсь, критикую каждое свое слово и заведомо считаю написанное дрянным куском дрянины.

И тут, кажется, я нашла способ войти в писательское состояние. Это даже не прием «ну бля короче» — это какой-то новый уровень самообмана.

Похоже, мне помогает писать по-английски. С годами отсутствия языковой практики он у меня перешел в статус пассивного навыка — я хорошо читаю и воспринимаю на слух, но вот говорить/писать мне дается чуть сложнее, приходится иногда искать подходящие версии слов, которые крутятся на уровне ассоциаций («ну было че-то такое, ну, ТАКОЕ»), спотыкаться об артикли, сверять времена, ошибки вижу не с первого взгляда. Ну в общем, есть в этом еще какая-то деятельность, кроме писанины.

И вот тут у меня получается — и поток, и фокус, и какая-то более отстраненная работа, а не резьба по самооценке ржавым садовым ножом.

В общем, буду иногда писать полу-литературные эссе автотеоретического толка на Медиуме, видимо, чтобы, так сказать, расписаться.

Например, такие. Открыть/Комментировать

2021-08-23 17:41:44 Многие сейчас пишут про «Белый лотос» — новый семисерийник HBO и Майка Уайта (уже продленный на второй сезон). Ну и я напишу — правда, выйдет не так хвалебно.

Кратко: «сатирическое драмеди» с камерным сеттингом. Несколько семей (1. жена-бизнесвумен, муж с проблемами с самооценкой, просвещенная и безэмоциональная зумерка-дочь, её небогатая, черная и подстраивающаяся подружка, сын, уткнувшийся в гаджеты 2. молодожены: богатенький муж, нарцисс, эгоист и взрослый ребенок, бедненькая жена, которая еще не поняла, что всю жизнь будет трофеем при муже-истерике 3. богачка с расстроенными нервами, алкоголизмом и прахом матери-абьюзерки в сундучке) приезжают в лахури голд вэри вип гавайский отель. Там их встречает персонал с услужливыми робо-улыбками, голосами и жестами: местное население, вынужденное работать в отеле и изображать «гавайское дружелюбие», превращать собственную культуру в шоу для потребления, и их белый гей-менеджер, вечно фрустрированный из-за того, что ему в этом шоу привилегий достался шиш.

И начинается представление: социальные условности трескаются, разгорается борьба за власть — как между конкретными персонажами, так и, учитывая жанр сериала (социальная сатира), между социальными группами. Молодая жена пытается бороться за право на агентность в семье, где женщине предполагается быть красивой и удобной; молодой муж пытается самоутвердиться в борьбе за лучший сервис от отеля — то, что ему положено по праву; осознанная дочка троллит мать и её «феминизм имени Хиллари», но не предлагает никаких продуктивных мыслей, только самодовольную критику; подружка дочери вступает в отношения с сотрудником отеля и, видя, как он вынужден танцевать «традиционный гавайский танец» перед белыми людьми за ужином, не придумывает ничего лучше, чем предложить ему ограбить богачей; и далее, и далее.

Присутствует рамочный сюжет, хоть и условный: сериал начинается с того, что молодожен сидит в аэропорту в конце отпуска, и в самолет грузят гроб с чьим-то телом. Однако искать детективные зацепки бессмысленно — их просто нет (разве что одна, но она появляется в последней серии и совсем уж топорно, как будто разнорабочий посреди театральной постановки в оранжевом комбинезоне вышел на середину сцены и с кряхтением повесил там ружье). Это не детектив, убийство, заявленное в начале — просто вывеска. «Белый лотос» — исследование характеров и отношений в контексте межрасовых противоречий и наследия колониализма.

Это неплохой сериал с безумно красивыми видами, блестящей музыкой и отличной игрой актеров.

Но в нем есть одно удивительное «но» — а именно ограниченность выбранного приема. Сериал о критике белой привилегии остается сериалом о белых привилегированных людях. Все гавайские и черные персонажи — разменные монеты, повод для белой рефлексии, мы так и не услышим и не узнаем их историй, ибо история Белого и Богатого Человечества остается центральной и неизменной. Персонажи, которые якобы пережили трансформацию и что-то про себя узнали, в конце сериала остались теми же людьми, вернулись на стартовые точки (кроме одного персонажа, заслужившего романтизированно-идеалистическую концовку возвращения «неестественного человека западной цивилизации» к жизни наедине с природой и простому варварскому счастью, ну тоже, откровенно говоря, такое). «Белый лотос» будто бы сам хлопает себя по плечу, гордясь собственной интроспективностью и умом, странным образом не замечая, что на высмеивании именно такого поведения он и построен. Сериал про глупость и непродуктивность «белой осознанности» сам по себе является главным примером глупости и непродуктивности «белой осознанности» — причем, судя по интервью Майка Уайта, этого он не осознает (на вопрос, мол, не странно ли, что вы такие сериалы снимаете, он ответил — что ж мне теперь, сериалов не снимать, что в некоторым смысле сделало его героем собственного сценария). История об ограниченности белой оптики страдает от ограниченности белой оптики.

Ну не диво ли. Открыть/Комментировать

2021-08-17 20:59:36 Вчера методом тыка выбрала и засмотрела сериал «Миссис Флетчер» (есть на Амедиатеке) — всего семь серий по полчаса. Сериал про мать-одиночку, чей сын уезжает в колледж, и в ней открывается бездна нежелания быть хорошей и правильной мамашей — она открывает для себя порно, мастурбацию, фантазии о женщинах из продуктовых магазинов и влечение к девятнадцатилетним пацанам. Это крепенькое драмеди про очень харизматичную женщину — в общем, чистое (даром что короткое) удовольствие.

Но мне больше всего понравилась (если можно так сказать) линия её сына — девятнадцатилетнего долбоеба, который был популярным пацаном в школе, буллил умных мальчиков, обращался с девочками, как с мусором, и потом с таким майндсетом приехал в колледж, ожидая лишь продолжения банкета. Надо ли говорить, что сын — белый цисгендерный гетеросексуальный привилегированный мальчик? Наверное, нет, и так понятно.

Эта линия получилась очень, на мой взгляд, неоднозначной (в отличие от всех остальных в сериале, которые интересные и очень какие-то живые, но при этом довольно, ну, понятные). Мальчик в целом не испытывает никаких жизненных трудностей — если девушка обижается на него, он делает бровки домиком и отправляет ей смску типа «жаль, что тебя здесь нет» и дикпик, и вот она уже в его постели. Мама любит его больше жизни (что, конечно, и есть основная завязка сериала). Классная девчонка с гуманитарными интересами (группа помощи родственникам людей с аутизмом), друзьями-геям и в целом, ну, интересной личностью влюбляется в него, эдакого ебаната. Консент — просто унылая обязательная лекция. В общем, все хорошо.

Но его картинка реальности постоянно дает трещину: чуваки из футбольной команды обсуждают климатический кризис, и он не может вписаться. Задрот из комнаты напротив проводит гиковские вечеринки, пока наш герой сидит один и тупит в телефон. Сосед по комнате тусит с парнем и учится. Классная девчонка, опять же, не прыгает к нему в постель после первой милой улыбочки.

Здесь поймано, на мой взгляд, очень странное чувство (и для героя, и для зрителя). С одной стороны, у чувака все хорошо, хотя он и конченный мудак. Его понимают, принимают, выдают ему ништяки. Но для героя это некомфортная ситуация, потому что он, привыкший ко всем своим привилегиям, вдруг попадает в окружение людей, которые интереснее, глубже, многоуровневее (простите), чем он. Их жизни сложнее устроены, у них есть какие-то искренние стремления и ценности. А он — ребенок по сути, хочет просто чиллить и кайфовать и ни за что не нести ответственность. Но мир вдруг оказывается СЛОЖНЫМ! И говорит ему — чувак, ты скучный, как палка, нам интересно про другое. И чтобы ему в этом мире быть популярным, ему нужно признать эту сложность и самому стать больше, чем он был — а ему и так ок, он не хочет меняться, он хочет, чтобы старые приемы работали. При этом мир он больше не звезда, но и полностью изгоем ему не стать — ведь про всю эту неоднозначность ему так или иначе говорят представители всяких властных меньшинств — расовых, сексуальных, гендерных. Мир все еще заточен под него, ему все еще в нем удобно, но уже не классно, он уже его не обслуживает. Это классный ракурс, такая неожиданно чуткая мерка с реальности. Для нашей же зрительской привычки к сюжетам аля «мудака жестоко наказывают» это непривычно — хочется ему больше несчастий, чтобы вот прям мучился и корчился. Но он не будет страдать от страшного наказания — он будет проходить трансформацию (может быть; а может — и нет), и это будет его переламывать.

Теоретически. Сериал закончился одним сезоном, так что мы ничего не узнаем. (Вообще он снят по одноименному роману Тома Перротты, что меня особенно зацепило — мужчина пишет про такой сугубо женский опыт, interesting, но читать его я не планирую, so).

А еще очень рекомендую концовку. Последняя серия — a thing beauty. Открыть/Комментировать

2021-08-15 20:16:51 Ну и что тут поделаешь, спрашивается. Открыть/Комментировать

2021-08-15 20:16:51 Посмотрела карантинный comedy special Бо Бернема «Inside» (есть на Netflix), который он весь 2020 снимал один, сидя дома.

Про Inside есть смешной тикток: мол, я сегодня поняла, что этот спешл вовсе не дико популярен, просто мы тут, в ментально нездоровом тиктоке, очень его любим, и он поэтому постоянно мне попадается .У меня та же ситуация: я тоже успела захватить многие кусочки спешла в тиктоке, которые зажили совсем своей жизнью, но целиком его посмотрела только сейчас (ладно, сейчас — месяц назад уже, если не больше).

Кратко суть: в Inside Бо Бернем на протяжении года сидит дома, пишет песни и всякую мету про социалочку и свое ментальное здоровье, снимает и монтирует это все, и медленно, но верно отползает кукушечкой.

Спешл производит неоднозначное впечатление — как, наверное, и задумывалось. Поэтому про него и достаточно сложно писать: с одной стороны, там очень много всякой социально-культурной критики того, как хреново все тут у нас устроено, в обертке веселых песен, что, как бы, невозможно не любить и не испытывать эдакой приятной вибрации во всех нужных частях мозга. Вот белые женщины, которые мифологизируют сами себя с помощью выхолощенных фоточек в инстаграме. Вот супер-стремный пандемийный секстинг. Вот интернет, который стал помойкой из бесконечных стимулов, где рецепт пасты и новость о мертвом ребенке может получить одинаковое количество внимания. Да, это все изобретательно, глубоко, иронично, но с персональными деталями, которые делают героев и героинь его пародий живыми (обращение к мертвым родителям в песне про фальшивую аутентичность инстаграма — I meeeeeeaaaaaan). Ну, в общем, круто.

С другой стороны, это история о том, как лирический герой сползает в пучину уныния, ада и персонального пиздеца. Чуваку ХУЕВО, и находить что-либо смешным или любопытным в его контенте, который он производит, чтобы не отъехать окончательно, кажется грешноватым. С другой стороны, разве не все мы примерно этим и занимаемся?

Я все думала, что мне это напоминает, все полтора часа — и поняла, что, во-первых, ну да, Ханну Гэтсби по уровню искренности и качеству написанного, а во-вторых — тот момент где-то в середине 2010-х, когда множественные селебы ютуба вдруг оказывались не персонажами имени самих себя, а неприятно и реалистично людьми: одни рассказывали про ментальные заболевания, другие рассказывали, что третьи абюзеры и мудаки, третьи рассказывали про ментальные заболевания, которые сделали их абьюзерами и мудаками. А ты в это время сидел и думал — ребят, але, вы должны были помочь нам ВЫБРАТЬСЯ из всего этого, а не загонять нас всех еще глубже.

Тогда я этого не понимала, а сейчас отчасти понимаю: это была история не только о том, как веселые чуваки по ту сторону камеры вдруг открывались с разных сторон, но и о болезненных отношениях, в которых эти чуваки находились со своей аудиторией и с иглой внимания, на которую они подсели. И которая вынуждала их с одной стороны строить бренд на своей личности, а с другой — отрезать от неё неприглядные куски, чтобы не мешались. Бернем тоже пришел в мир «большой славы» из ютуба — в одном из эпизодов спешла он пересматривает самого себя тех лет на большом экране, и становится понятно, что его борьба со своей же зависимостью от наличия аудитории, начатая уже давно, так ни к чему и не привела.

И все его мета-монологи превращают набор критически-иронических песенок в какой-то совсем другой разговор — не про высмеивание людских самообманов в упаковке «контента» (инстаграма, твича, видео-реакций и всего остального), и даже не про клаустрофобный и тревожный опыт пандемии, а про то, насколько невыносимо понимать, что всю эту ужасную, перемалывающую в труху наше внимание и здравый смысл махину интернет-социализации придумали мы сами, но мы совсем никак не можем ею управлять, и уже не мы ею рулим, а она — нами. И, что, пожалуй, самое страшное, она неспособна, совсем-совсем никак, избавить нас от одиночества, это попросту не работает, а пути назад уже нет. Равно как и пародии Бернема не могут стать самоспасительными — они никого не могут спасти, даже собственного лирического героя. Открыть/Комментировать

2021-08-07 10:22:12 Читаю «Хлопок одной ладонью: Как неживая природа породила человеческий разум» Николая Кукушкина и вспоминаю, что единственный нон-фикшен, который я люблю — это лирично-драматический нон-фикшен, откуда ты в итоге не вынесешь ни одного факта, потому что они в жизни тебе нафиг не уперлись, но вынесешь удивительно возвышенное созерцательное настроение.

С сегодняшней точки зрения интересно в теории Дарвина другое. Она не просто объясняет, как одни виды могут происходить из других: она объясняет, как все виды могут происходить из одного. Неважно какие: человек, птица, улитка, гриб, — все они в интерпретации Дарвина вдруг оказываются родственниками, параллельными ветвями одной и той же истории, начинающейся из одной точки. По Дарвину, все существующие виды — нынешние лидеры одной и той же бесконечной гонки за право не вымирать.

Теория Дарвина как бы добавила к человеческой картине мира дополнительное измерение. Раньше мы могли мыслить только текущим моментом, тремя измерениями пространства, в которых существует мир вокруг нас. Полтора века назад мы обнаружили, что у природы есть четвертое измерение — временнóе. От каждого из нас, как и от каждого живого существа на планете, в прошлое тянется нить, ведущая к началу времен. Только в этих четырех измерениях все вокруг и становится понятным.

Появление теории эволюции — это принципиальная отметка в истории человечества. Раньше люди были высшей формой жизни, а теперь они — одна из многих ее ветвей. Раньше мир был статичным: все многообразие существ просто существовало в той форме, которую ей когда-то дал Создатель. Теперь мир стал динамичным: не только за человеком, но за каждым живым существом, каждым их свойством и признаком в прошлое протянулась нить причинно-следственных связей, ведущая через тысячи поколений, через континенты и эпохи и в конечном итоге сходящаяся вместе с другими нитями к общему, единому первоисточнику всего живого. Эта совокупность равноценности и единства — переворот в отношениях человека и природы.

Британский биолог Ричард Докинз так описал значимость этого переворота:

"Разумная жизнь на той или иной планете достигает зрелости, когда ее носители впервые постигают смысл собственного существования. Если высшие существа из космоса когда- либо посетят Землю, первым вопросом, которым они зададутся, с тем чтобы установить уровень нашей цивилизации, будет: «Удалось ли им уже открыть эволюцию?»"

Сам факт того, что мы, люди, своим умом дошли до "четырехмерной природы", это триумф. Но триумф не столько нашего вида, сколько всей жизни на Земле. Его бы не произошло без бактерий, его бы не произошло без растений, его бы не произошло, если бы черви не умели копать или если бы рыбы жили на суше. Наше существование — результат непрекращающейся череды событий, последовательно происходивших с каждым из наших предков за миллиарды лет, прошедшие с зарождения жизни.

В конечном итоге теория Дарвина — о том, что наша судьба неотделима от судьбы наших предков. Мне кажется, это-то и убило Роберта Фицроя. Открыть/Комментировать

2021-08-04 21:39:23 Послезавтра последний день, когда мы принимаем тексты на опен колл! Срочно дописывайте и присылайте эссе и рассказы на writeyourownqueerstory@gmail.com.

За что те или иные тексты любит Катя Кудрявцева, соведущая подкаста «Нараспашку» и редакторка зина «На себя».

Искренние чувства. Люблю, когда текст цепляет чем-то честным: иногда одной меткой фразы достаточно.
Отсутствие лишних деталей. Избыточные описания локаций, предметов и людей пролетают мимо меня.
Юмор. Огромная удача, если во время чтения пару раз резко выдыхаешь через нос. Иронию и самоиронию я вообще ОБОЖАЮ.
Обман ожиданий, жанровые перевертыши, плот твисты. Если только это сделано «честно»: у читателя есть ключи к пониманию происходящего (обратная ситуация с «роялем в кустах» — big no-no).
Магический реализм: когда в пространстве текста все работает вроде как в реальности, но есть маленький нюанс.
Люблю, когда всем или очень грустно, или очень смешно.

И бонус:

Неоднозначные концовки.
Ненадежные рассказчи_цы.
Цитаты из Вирджинии Вулф.

Подробности нашего опен колла здесь! Открыть/Комментировать