Вроде культурный человек

2021-05-21 13:09:39 Хотела написать пост про Форсаж-9 (ха), но вместо этого почему-то написала пост про работу, за которую не платят. А именно — практически за всю работу в современном мире, и чем дальше — тем хуже / меньше за неё платят.

Среди развитых индустриальных стран доля ВВП, которая приходится на оплату труда, падает в течение 70 лет. Например, в США это выглядит вот так, а за фразу «благосостояние россиян падает», кажется, сразу отправляют в музей штампов.

Этот график (грубо) значит, что собственники капитала (которые обычно принадлежат к старшим поколениям) несутся вперед быстрее всех. В конце 90-х, когда американские бэби-бумеры подходили к своему тридцатнику, они владели 21% благосостояния домохозяйств США. Сейчас миллениалы в том же возрасте владеют только тремя процентами (а один только Марк Цукерберг — двумя процентами). При этом этот перекос никуда не денется, когда старшее поколение умрет — грядет большой поколенческий передел денег, но в нем выиграют только те, у кого уже есть богатые родители.

Кроме какой-то эмоциональной составляющей здесь есть социальный смысл: экономическая власть труда падает. Попадание на вершину экономической пирамиды сейчас зависит от правильных родителей, а не успехов в работе. Эта же статистика показывает, что меритократия (система, в которой все получают деньги не в зависимости от каких-то социальных данностей, а только по собственным заслугам и способностям) — это миф. Капитал собирается вокруг наследственных элит. (О том, что меритократия — это сказочка либерального капитализма, рассказывает еще Кэролайн Криадо Перес в «Невидимых женщинах», она берет другой набор статистики, так как смотрит на гендерные перекосы — но в общем меритократии нет нигде, какой лупой не ищи).

Этим же и объясняется такой бум альтернативных карьерных траекторий: современные миллениалы (и за ними — зумеры) ищут новые способы зарабатывать деньги, пока традиционные корпоративные структуры складывают капитал в одни и те же лукошки и поддерживают героические нарративы о «выходцах из деревни», «бросивших универы» и прочих андердогов, сколотивших состояния. Хотя на самом деле такая культура взращивает только невротиков, которые работают по десять часов в сутки, но никогда не заработают достаточно денег, чтобы купить себе свободу (зачеркнуто) чулан в столице или фанерный домик в пригороде. Что-то напоминает, конечно...

Я об этом много в последнее время думаю, во-первых, потому что сама пытаюсь выбраться из-под власти культурного диктата идеи «много работай и будешь молодец» (спойлер: нет, будешь просто очень уставший и денег никогда не будет хватать, кек), и, во-вторых, потому что это, конечно, очень многое объясняет с точки зрения глобальных трендов в работе, занятости и меняющийся условий жизни нас всех.

Хотя в основном, конечно, такая оптика помогает видеть булшит и отбивать аргументы типа «ты просто мало / плохо / не туда стараешься». Такой вот путь к персональному счастью через социологию

(Про Форсаж-9 напишу еще обязательно!) Открыть/Комментировать

2021-05-17 13:25:50 Однажды девочка открыла вроде бы классический британский роман и задумалась: а что может быть жанровым приемом, а что — нет?

Итак, Джонатан Коу, «Дом сна»: книга про сон, заменяющий реальность, и про отсутствие сна. Главная героиня Сара страдает нарколепсией — она путает сны с реальностью и вообще, говорит нам автор, странненькая, ибо год стоит 1980-какой-то, и что такое нарколепсия никто не знает. Еще в книге есть Роберт, который в Сару беззаветно, обсессивно, криповато и, конечно, навсегда влюблен, но Сара решает встречаться с девочками. Спустя десяток лет их друг Тэрри попадает в клинику исследований сна, которой заведует безумец, и история начинает собираться в крепко связанный пучок сюжетных линий.

На самом-то деле не суть. Роман этот очень закупоренный: все участники истории — явно единственные люди на земле, и вы можете быть уверены, что любой передающий соль герой будет как-то с ними связан. Из-за этого в тексте есть бешеная динамика: с выверенной регулярностью читатель будет думать «а, агааа», и это поддерживает интерес, но большая часть этих ага-моментов — искусственно сконструированные автором совпадения.

НУ ДА НА САМОМ ДЕЛЕ НЕ СУТЬ, хочу-то я поговорить об ориентации героини как сюжетном инструменте.

Дальше начнутся спойлеры к сюжету романа, поэтому если для вас это важно — НЕ ЧИТАЙТЕ ПОСТ, ЧИТАЙТЕ КНИГУ, ПОТОМ ОБСУДИМ.

Итак: в начале книги главная героиня отношается с мудаком, расстается с ним и встречает прекрасную девушку: умную, красивую, амбициозную, творческую феминистку с глазом горящим. Все по науке. Начинает встречаться с ней, не заметив подкатов со стороны милого и чувствительного друга, с которым они аж дважды душевно поговорили. А потом она расстается с девочкой из-за идеалов комунизма (на самом деле нет, на самом деле да) и говорит ему — мол, все в тебе хорошо, конечно, вот был бы ты девочкой... Проходят годы, героиня выходит замуж (разумеется), разводится (ну конечно), решает, что секс это вообще не главное (ну да) и мучается, мол, где же где же Роберт. Потом она понимает, что все это время любила только его. Но есть нюанс: Роберт уже сделал операцию по смене пола, потому что был уверен, что пол — это единственное, что она не могла в нем полюбить.

И с точки зрения структуры сюжета это неплохой ход. Когда мы понимаем, что одна из героинь — на самом деле Роберт, мы такие — «а, агааа». Ориентация героини — просто сюжетный стоппер, непреодолимая преграда, которая объясняет, почему на этом этапе истории между ними не может быть любви. Нежелание вступать в отношения с Робертом — не решение героини, на которое можно (ну конечно!) как-то повлиять, переубедить, сделать ЖЕСТ — нет, это над ней, это данность, элемент жестокой реальности, который расстраивает её так же, как и его. Этот прием нужен, чтобы создать главный нерв романа. Непреодолимая преграда снимается, когда героиня проживает, преисполняется и понимает, он, только он! Но урон уже нанесен — Роберта нет, есть Клио, живи теперь как-то с этим (за пределами романа, конечно). Смена пола — не высказывание и не репрезентация, а лишь литературный прием, который показывает, на какие безумства может решиться человек, чье чувство долгие годы остается без ответа. Причем прием анекдотический — над ним предполагается посмеяться.

Здесь особенно заметна разница между ориентацией-как-приемом-или-жанром и репрезентацией. В предисловии Коу пишет, что планировал написать смешную книжку, где мужчина-гетеросексуал влюбляется в женщину-гомосексуалку, но все почему-то восприняли её серьезно. Это 1997-го год, и мы хорошо знаем, что в то время считалось нормальным смеяться над геями, лесбиянками, транс-персонами (и, кстати, ментальными расстройствами — нарколепсия, обхохочешься).

Причем конечно же юмор в теме ЛГБТ-репрезентации возможен, нужен и важен (и я много об этом пишу). Роман восприняли серьезно, потому что он тупо несмешной. Но неплохой при этом — вся линия про Сару и её возлюбленную в колледже прямо-таки хороша, хотела бы я почитать книжек сорок про них, спасибо-пожалуйста. Открыть/Комментировать

2021-05-14 19:49:11 Я несколько раз тут упоминала про свои попытки в художественную литературу — и теперь даже могу поделиться первым артефактом этих попыток.

В журнале «Дружба народов» вышел мой рассказ — «Мелкая моторика рук»: про отсутствие любви, страх открыться другому, важность коммуникации друг с другом и про то, насколько наше восприятие мира, отношений и других людей зависит от того, каким языком мы об этом говорим. И, да — это рассказ про жестовый язык, насколько возможно было жестовый язык переложить в формат текста.

Опыт первой публикации вышел отчасти non-event — может быть, потому что это мой Первый Серьезный Рассказ, публикации которого мне пришлось ждать полгода, и за эти полгода я написала еще несколько Серьезных Рассказов, которые мне уже кажутся и круче, и интереснее, чем Первый.

А может, потому что факт публикации не очень-то изменил мои отношения с писательством — а они пока, ну, такие, шаткие. В общем, надо как-то в себе и в них разбираться, а публикация — это такой осколок достигаторского мира, из которого я медленно, но верно (и уверенно) отползаю.

Но буду рада, если прочитаете и поделитесь обратной связью в личке или чате канала. А я пойду дальше рассказы писать. Ибо нефиг. Открыть/Комментировать

2021-05-06 14:47:11 Отметки 18+ на книгах — это отменный и репрессивный бред, я вот хочу, чтобы были узаконены отметки «Вы потеряете сон» или «Будете гыгыкать, как гиена». Реально иногда обходила бы по кругу такие книжки (нет).

За пару дней прочитала «Тринадцатую сказку» Дианы Сеттерфилд и «Тайну леди Одни» Мэри Элизабет Брэддон.

Первая книжка — добротный неоготический семейно-драматический детектив, успешно апеллирующий ко многим слабостям моей девичьей души. Наивная героиня, которой книги дороже людей, демоническая писательница и хранительница страшных тайн, сгоревший особняк, темные тени в саду, криповатые рыжие девочки-близнецы и, понимаете, ВОТ ЭТО ВОТ ВСЁ — оно способно захватить и закружить, если не ждать многого.

В читательской практике главное — не ждать многого.

Сюжет простой: главная героиня всю жизнь сидит и читает книжки на чердаке отцовского книжного магазина. Таинственная писательница бестселлеров зовет её, чтобы та написала впервые озвученную Честную и Правдивую историю своей жизни — ну и ЗАВЕРТЕ.

Аннотации и рецензии на книжку говорят, что «Тринадцатая сказка» — это ШЕДЕВР и ПРОДОЛЖЕНИЕ ТРАДИЦИИ сестер Бронте, и это обманчивое обещание накручивает читательские ожидания. Мол, сейчас как прочитаю, да как в сознании своем преисполнюсь! И конечно, есть риск почувствовать себя обманутым, ведь эта книжка играет на твоих простых человеческих эмоциях: ощущении кошмара и страха, незамысловато сконструированном детективном интересе и так далее.

Есть большая связь между тем, что мы, читатели, думаем и ожидаем от текста, и тем, что мы в нем видим и как его трактуем. Например: в признанной классике мы скорее не увидим минусов, ляпусов и простоты, но увидим громкость идей и «ну конечно, ведь это великий текст»; в популярном бестселлере мы скорее будем видеть ляпусы и простоту и не получим удовольствия, ведь собирались становиться более образованными людьми, а тут оказывается просто текст для наших приземленных человеческих удовольствий! Хороший пример принципа «ожидания определяют впечатления» — когда «Грозовой перевал» вышел как роман «неизвестного автора», он был признан «мощным и оригинальным», «брутальным и жестоким», а автор считался «грубым моряком». Когда открылось, что роман написала Эмили Бронте, фокус сместился: роман стал любовным и мистическим, а автор — наивным и явно переводящим на бумагу какую-то внешнюю силу. Часто неважно, что в тексте написано, важно наше восприятие и наши ожидания.

У меня ожиданий не было и мне понравилось.

«Тайну леди Одни» упоминали героини «Сказки», а мне так понравилось это ощущение стилизованной викторианской загадки, что я, конечно, сразу же и купилась. «Тайна» — именно что викторианский роман про адвоката-раздолбая, который ищет пропавшего друга, чья жена (вроде бы?) умерла. А может — и не очень умерла. Бродит тут какая-то мутная леди Одли, а дружок пропал, когда пошел с ней знакомиться…

«Тайна» проще «Сказки» — у читателей на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков запросы к нарративу были попроще (вынуждена я всех расстроить, мы тут с вами вовсе не мельчаем как общество на фоне Великих Жителей Канонизированных Времен). Мотивация героев сводится к авторскому велению, — они должны отыграть историю до конца, за что я им деньги плачу?? — а концовка и вовсе сладостна, как сахарная вата на ярмарке. О чем тот же автор честно и заявляет:

Надеюсь, никто не станет возражать по поводу того, что всех этих добрых людей, участников моей истории, я привела к счастливому концу. Мой жизненный опыт невелик, но многообразен, и я смело могу подписаться под словами Давида — могущественного царя и великого философа, утверждавшего, что ни в юности, ни в зрелости он «не видал праведника оставленным и потомков его — просящими хлеба».

Спорить сложно, потому что книжка отличная, история простая и хорошая, я кайфанула. Мне очень мало нужно в последнее время от книг — чтобы было интересно и не бесило. Если тронет струны души — так это просто НЕВЕРОЯТНАЯ УДАЧА (но почти никакая классика и никакой ШЕДЕВР на это способен не был, хех). Открыть/Комментировать

2021-04-27 20:02:30 Так, я посмотрела сериал Run («Беги») и у меня есть мысли.

Стало быть, сюжет: мальчик и девочка в колледже договариваются, что если в один прекрасный день кто-то пишет другому «БЕГИ», а второй отвечает, они встречаются в поезде из Нью-Йорка в Чикаго и, собственно, сбегают от своей жизни на неделю. Что и происходит, когда она становится скучающей домохозяйкой при нелюбимом муже и детях, а он — облажавшимся мотивационным спикером.

В этом сериале удивительно много всего происходит, несмотря на очень сжатый хронометраж (всего семь серий по двадцать пять минут). На экране постоянно крутится какой-то жанровый винегрет — это вроде принято называть драмеди, но я не уверена, что это даже оно, и что жанровые категории тут вообще как-то помогут описать происходящее.

И это ровно то, что удивило меня больше всего: история эта настолько сильная, чувства в ней настолько мощные, что они попросту перевешивают любые жанровые ожидания.

Как строится стандартная история в кино или сериале? Берем жанровое лекало и заполняем пустоты. Тут у нас аудитория смеется, тут должна поплакать, тут катарсис, тут тоже смеется. Персонажи уверенно лавируют от одного этапа к другому, полностью соответствуя каждому этапу истории. Заполняем, заполняем событиями, не стоим, двигаемся!

В Run как будто бы вообще не так: вот герои толкают искренние речи про жизнь, про любовь и про то, как много они друг для друга значат, а нам…страшно? Вот герои смеются и бесятся, а нам…грустно? Вот герои в отчаянии, а нам…смешно?

Это сериал о том, как много и часто мы врем другим и себе: потому что закрываемся в броне собственных историй о себе, как будто бы рассказать другому (или, опять же, себе) правду — это невероятно убийственный опыт.

И вот эти все жанровые условности — обманчивая уверенность в чем-то, что на самом деле правдой не является; какие-то рельсы, по которым катится твоя жизнь, а ты ничего не решаешь или боишься решить; и так далее. Всегда, когда герои вдруг попадают в жанр (романтическая комедия; криминальная комедия; любовная драма; детектив; etc) они становятся глупыми, смешными, пустоватыми, какими-то оболочками себя настоящих, которые существуют только в жанровых трещинах: там, где, простите, жизнь обосновывается и говорит — а теперь извольте и меня уважить.

И, кстати, концовки, катарсиса, разрешения — ничего не будет. Потому что откуда оно возьмется? Все эти жанры заканчивают истории по-разному, а в жизни никаких ровненьких концовочек вообще не бывает.

Фиби Уоллер-Бридж (которая, кстати, играет в сериале лесбиянку-таксидермистку и детектива-любительницу AND YES PUN INTENDED — она попросту, честно говоря, GOALS) и Вики Джонс снова делают какую-то космически крутую теле-историю, хотя я Fleabag не до конца еще осознала, несмотря на сто миллионов постов. Давайте еще. Открыть/Комментировать

2021-04-08 13:51:59 Некоторое время Джейн Остин на обложках своих книг вместо имени указывала «By a Lady», «Написано женщиной».

Она писала и публиковалась в то время, когда не было принято, чтобы женщина писала что-то кроме личных писем и дневников, и уж конечно совсем не принято, чтобы она публиковала написанное. Поэтому женщины, которые все же и добирались через все социальные преграды к профессиональному писательству, часто публиковались анонимно или под мужским псевдонимом. Остиновское «By a Lady» показывало, что роман написан женщиной (никаких мужских псевдонимов!) и что эта ситуация настолько необычна, что её стоит вынести на обложку романа. Не мужское имя, не отсутствие имени, а «By a Lady» — заявляло: под обложкой будут другие темы, другая перспектива. Это не взгляд одной конкретной женщины, не победившее эго мужского письма. «By a Lady» сообщало читателю, что этот текст могла написать любая женщина. А если любая женщина может написать роман, как так получается, что женщин в литературе совсем нет?

Несмотря на то, что Остин показывала, настолько системна и масштабна проблема вокруг женщин в писательстве, литературный канон умудрился сделать Остин примером того, КАК РЕДКО и КАК СЛУЧАЙНО вышло, что женщина писала такие хорошие романы. Книги, написанные by a lady, были написаны вовсе не by a lady, говорит нам канон, потому что вовсе не любая женщина способна написать романы, достойные того, чтобы стоять на одной полочке с великим писателями. Они написаны единственной и уникальной Джейн Остин, и эта ситуация настолько необычна, что, скажем так, скорее всего не повторится.

Это — одна из практик исключения книг, написанных женщинами, из литературного канона.

Даже если романистку признают, методы исключения никуда не денутся. Многие восхищаются Джейн Остин, считают её книги эталонными, уникальными и неповторимыми, но, тем не менее, — это просто случайность. Остин нельзя стереть из литературы, но полностью включить её в канон нельзя.

На сигме перевели хорошее эссе Урсулы Ле Гуин (что-то судьба постоянно возвращает и возвращает меня к её текстам, хм) про стратегии исключения женщин-писательниц из канона. Процитировать его хочется примерно целиком, но я сдержусь.

В обсуждении романа автора-мужчины его полу редко уделяется пристальное внимание. В дискуссиях о романе женщины отсылка к её гендеру встречается постоянно. Мужчина — норма. Но женщина — отклонение от нормы, из которой она исключена.

Исключение и неодобрение практикуются как критиками, так и рецензентами. Например, критик вынужден назвать Вирджинию Вулф великой английской писательницей, исключением из правил, удивительной случайностью. Методы исключения и неодобрения разнообразны. Так, выясняется, что английская романистка не обретает широкой известности. Её письмо «уникально», но она никак не влияет на новые поколения писателей. Она (очаровательная, элегантная, точная, чувствительная) подобна хрупкому тепличному цветку, не способному конкурировать с (грубой, могучей, искусной) энергией мужчины-романиста.

Произведения Джеймса Джойса почти сразу же стали каноническими, но для Вулф это либо было невозможно, либо её всё же неохотно одобряли, но лишь спустя десятилетия. Пожалуй, её книга «На маяк» благодаря изящному и эффектному повествованию гораздо сильнее повлияла на романы нового поколения, чем «Улисс», который стал монументальным тупиком. Джойс выбрал «тишину, изгнание и искусность», вёл безопасную жизнь и отвечал только за собственные произведения и работу. Вулф вела полноценную жизнь у себя на родине, вращалась в кругах интеллектуально, сексуально и политически активных людей. Она всю жизнь общалась с другими литератор (к)ами, читала, рецензировала и публиковала их. Джойс — слабый человек, Вулф — суровая. Джойс — культовая фигура и большая удача, а Вулф — продолжительное плодотворное влияние, ключевое для жанра романа двадцатого века.

(Ладно, немножко не сдержалась). Открыть/Комментировать

2021-04-01 13:41:17 «Выгон» — автобиографическое повествование девушки, уехавшей когда-то с Оркнейских островов на севере Шотландии в Лондон, крепко там запившей и через десять лет вернувшейся домой. (прочитала я однажды вечерком на Горьком)

Сложно было не заинтриговаться такой задумкой, конечно.

Прочитала «Выгон» Эми Липтрот — кто-то скажет, что это классическое миллениальное нытье об усталости от города, сложной и шумной жизни, доведшей до зависимости, и о том, что пьянство в клубах и безбожный разврат губителен для слабых душ. В общем, этот кто-то будет безусловно прав — это очень современный текст, вполне соответствующий настроениям современной молодежи и тех, кто медленно, но верно современной молодежью быть перестает.

В книге нет привычной романной структуры или даже как такового событийного сюжета: Эми скользит по воспоминаниям, впечатлениям, страхам и саморефлексии, как морской котик по волнам. То уходит под воду — мрачное время, алкоголизм, маета, исключенность, тревога и ужас от своих поступков, — то выныривает — вот она гуляет по утесам шотландских северных островов и, кажется, держится, находит новые ориентиры. По ходу текста темноты становится все меньше, света — все больше, и мы вместе с героиней радуемся, что ей удалось выбраться из трясины куда-то туда, где, вполне может быть, она сможет построить для себя что-то счастливое и прочное.

Это, безусловно, текст-атмосфера: ну кто, в конце концов, не мечтал никогда запереться с пледом в домике на краю света и все свои дни тратить, прогуливаясь по берегу моря и пересчитывая в небе чаек?

«Выгон» очень прямолинейно и честно не-старомоден: все время ловишь себя на мысли, мол, да ладно, разве можно так писать? Разве можно забросить всех персонажей, ни одного из них не сделав осязаемее призрака из небольшого воспоминания? Разве можно забросить событийный сюжет? Разве можно забросить детальность и вещественность, заменив фактуру выкройками из Википедии? Оказалось, можно. Вот тебе и пожалуйста,

Удивительно при этом встречать критику книжки — мол, она просто сидит с ноутом, что-то гуглит и пересказывает, как будто бы люди до сих пор ждут, что в эдакой сиюминутной, схватывающей «сейчас» во всей его однозначности, прозе героиня вдруг начнет искать ответы на свои вопросы в «Советской энциклопедии», цитировать Стендаля и участвовать в подробно расписанных диалоговых сценах с до миллиметра продуманным сеттингом. Как будто бы тот факт, что книжка посвящена современной проблеме и современным, в общем-то, решениям, и, более того, современным способам к этим решениям прийти, заключается её глобальный недочет.

И мне кажется, есть что-то в этом: мы очень привыкли читать книжки, написанные давно, или написанные по стандартам, придуманным давно, и это в некотором смысле сформировало наши ожидания от книжек в целом. Мы привыкли, что Книжки, Которые Принято Считать Хорошими, написаны определенным образом: нарратив, детали, сеттинг, диалоги, персонажи, ВОТ ЭТО ВОТ ВСЁ. А современность — ну а что современность, она вон куда ни плюнь вокруг нас валяется. А в книжках все должно быть так, как обычно в книжках бывает. Но жизнь стремительно ускоряется, меняется и усложняется, и она отрывается от классических текстов быстрее, чем меняются наши читательские ожидания и принципы каноничности литературы.

И в этом плане «Выгон» — хороший искренний текст-настроение, текст-эмоция о большой проблеме обычного человека. Если эта проблема или это настроение вам близко — и книжка зайдет. Не близко — вполне вероятно, не зайдет. Универсальности в литературе все еще нет. Открыть/Комментировать

2021-03-29 18:37:47 Есть такая теория — теория мужского идиотизма (Male Idiot Theory). В 2014 году в British Medical Journal вышло исследование высокорискового поведения (ничего поновее я не нашла). Согласно нему, мужчины более склонны к тому, чтобы делать опасные для жизни вещи, если награда неочевидна или вовсе отсутствует. Авторы исследования взяли данные Премии Дарвина за 20 лет — оказалось, что среди 318 награжденных 282 человека — мужчины, то есть 88.7%. Истории про мужчин, которые летят на джетпаках в водопады или на кайтах в ураганы и делают прочую опасную фигню просто так, ради респекта среди друганов или за компанию — это вот все оно.

Теория, собственно, в следующем: опасное / наглое / рисковое / вызывающее поведение считается социально престижным. Мальчиков с ранних лет учат рисковать и проявлять смелость, даже там, где это в общем-то не нужно или может быть опасно. Считается, что отвага или бравада — это «мужская» черта, как и соревновательность и борьба за социальный статус.

Более глубокая причина — эволюционная. Якобы рациональные существа-то мы всего пару сотен лет, но за спиной у нас — тысяча лет поведения, обусловленного жизнью в очень опасной среде. Кому-то нужно было бросаться на бивень мамонта и отмахиваться зубочисткой от медведя — ну и так далее.

Есть и другая интересная мысль, снова социо-культурная: мужчин воспитывают не только смелыми, но и, скажем так, меняющими мир. Они идут на риск, чтобы развивать общество: например, плыть в неизведанные земли и ковырять там золото со стрелой в жопе. Их риск всегда сопряжен с какой-то социальной значимостью — даже если это действительно полный и бессмысленный идиотизм.

Моя мысль следующая: все эти эволюционно мужские штуки, риск, агрессия, бравада — они устарели как мерило / источник социальной власти. Например, женщины постоянно рискуют — скажем, когда заводят детей, не будучи уверенными в своем экономическом будущем, или просто идут ночью до машины по парковке. Но этот риск не считается социально престижным. То же верно и в политике — женщинам нельзя в политику, потому что «ими управляют гормоны», но ведь мужчинами тоже управляют гормоны — просто другие. Но их поведение социально одобряемо.

И я вот думаю: эти самые мужские гормоны (кхм) у власти приводят к войнам, бешеным инвестициям в оружейную индустрию, экологическому пиздецу, техническому экстенсивному росту, захватническим амбициям и конфликтам. Может, future is female в том смысле, что нам пора перестать жить в ожидании некоего невиданного саблезубого пингвина, от которого нам придется отмахиваться? На самом деле нам не нужен Тони Старк с всегда готовой высокотехнологической боеголовкой, потому что никакой космический нёх не прилетит бомбить наши кофешопы. Напротив: все разрушения, с которыми нам нужно что-то делать, приносит та самая «мужская» политика, тот самый риск без очевидной награды, за которым виднеется потенциал очередного экстенсивного скачка. Нам не нужно оружие, чтобы отбиваться от инопланетян из космоса — оружие нужно, чтобы убивать других людей. И очень может быть, нам нужно начать учиться жить друг с другом, выстраивать новые социальные установки, которые не будут базироваться на захвате, покорении, браваде и прочем вот этом вот (социально, не персонально) мужском идиотизме. И, очень может быть — искать новую этическую цель (не норму!) для собственного существования. Открыть/Комментировать

2021-03-27 17:19:41 Заварила тут вкусненького чайку, взяла печенек имбирных, устроилась в креслице у окошечка с видом на свою загородную жизнь, десантировала кота на коленочки, открыла на планшетике полку «Премьеры ярмарки non/fiction» на Букмейте и с умным видом добавила половину книг себе в библиотеку, чтобы никогда их потом не прочитать.

Результат, короче говоря, тот же, что и обычно, но хотя бы нервы и кошелек в сохранности. Открыть/Комментировать

2021-03-25 18:25:06 Литературные эксперты и критики: получают образование, годами читают и пишут умные тексты, сражаются за экспертный статус в медиа и соцсетях, чтобы расширять читающую аудиторию и нести литературу в массы

Тиктокеры: подержи мое пиво

Это я к новости, что тренд в тиктоке вытащил вышедшую в 2012 году «Песнь Ахилла» Мадлен Миллер (и не только её) в бестселлеры — сейчас она продается лучше, чем в момент выхода.

Из любопытного тут пожалуй вот что: в тиктоке народ показывает свои эмоции от прочитанного. Они там плачут, смеются, грызут кулаки, кидаются книжками через всю комнату — в общем, реагируют на прочитанное, как настоящие, обычные, живые люди (тут можно порассуждать о том, что алгоритмы тиктока явно предпочитают спонтанные и эмоциональные видосы, а всякому церебральному и продуманному контенту за свое место под реками еще надо побороться, но чего мы будем занудствовать тут).

Им вообще неважно, когда книжка вышла, кто там и что про неё понаписал умного, они не разбирают её в формате — в одну стороночку плюсы, в другую — минусы, чтобы все ровненько было, а вот тут вот у нас мнение эксперта, заслужившего свои погоны в Битве под Янагихарой. Какая нафиг разница, если книжка вызывает эмоции? А люди реагируют на эмоции. Даже те, кто не читают или читают мало, могут среагировать на эмоцию и захотеть её разделить. Это искренняя реакция на что-то живое в книге, а не очередное заумное рассуждение о набоковщине и обществе, которое настолько обмельчало, что перестало считать насилие любовью (простите, это я так сдерживаюсь, чтобы не написать про срач вокруг «Моей темной Ванессы», но получается плохо).

В общем, так новая читающая аудитория (и читающее коммьюнити) и появляется. А многословные разборы текстов через измы, рассуждения о судьбах литературоньки, книжные ивенты и пр — это все еще развлечения для уже «готовеньких». Открыть/Комментировать