Вроде культурный человек

2022-07-12 13:16:33 Видео, которое отлично состарилось. 2018. Открыть/Комментировать

2022-06-24 19:48:45 Продолжаю читать Бергера.

«Когда индивида заставляют пристально всматриваться в зеркало, специально сделанное так, что на него оттуда смотрит злобное чудовище, но должен немедленно приняться за поиски других людей с другими зеркалами, если, конечно, он не забыл, что когда-то у него было другое лицо. Иначе говоря, обладать человеческим достоинством можно лишь с дозволения общества».

Сказанное так же верно и в случае, если зеркало криво в другую сторону и показывает картину сильно лучше/значительнее, чем есть на самом деле. Открыть/Комментировать

2022-06-17 17:12:39 Наткнулась на отличное интервью Юдина про политфилософию в Шанинке (можно было бы перестать вешаться на идею академии, но я че-то пока не готова, видимо). В другом мире оно делалось, конечно, но все это вот — ровно то, что мне в гуманитарной академии и нравится.

1. О том, что политфилософия позволяет критиковать то, что считается нормальным и фантазировать новые порядки:

Дело в том, что политическая наука исходит из ограниченного набора институтов (как правило, это институты либеральной демократии) и смотрит, как устроены закономерности внутри этих институтов или отклонения от этих институтов. В ней зашита довольно жесткая нормативная модель, которую она обычно не рефлексирует: грубо говоря, в норме мир устроен так, как устроены современные либерально-демократические режимы, и нормальный человек — это человек с мотивациями, привычками и эмоциями гражданина либерально-демократического государства. Остальное — отклонения.

2. Про необходимость академической шизофрении:

Как исследователь ты должен уметь одновременно удерживать несколько позиций и переключаться между ними. Одна из этих позиций связана с тем, какие последствия будет иметь твое исследование. Другая связана с твоей возможностью, как говорил Эдмунд Гуссерль, «заключить мир в скобки», ввести инъекцию сомнения в вещи и представить их себе как бы несуществующими или модифицируемыми — а что было бы, если бы все было по-другому, если бы переменились вещи, которые для тебя, например, эмоционально или ценностно важны? Умение «заключить мир в скобки» дает важный ресурс, которого за пределами исследования нет. Когда ты входишь в исследовательскую ситуацию, ты можешь увидеть что-то, что в ситуации активной вовлеченности незаметно, попадает в зону “слепого пятна”. Поэтому нужно учиться искусству переключения, модуляции, перехода между этими установками и умению зафиксировать свои интересы, стремление, мотивации, а потом приостановить их, выполнить исследование и вернуться к ним. Это постоянное переключение, которым мы занимаемся.

3. Про мотивацию в исследованиях:

Когда я объясняю, как устроено исследование, мне больше всего помогает модель, которую ввел американский прагматист Джон Дьюи. Он говорил, что исследование всегда обусловлено какими-то противоречиями в нашем опыте. Человек стремится к какой-то цельности, объясняющей ему мир. Это не значит, что его мировоззрение обязательно будет непротиворечивым, но человек не должен постоянно об эти противоречия спотыкаться. Когда это происходит, у него возникает желание исследовать. Мы начинаем так действовать с детства: когда мы ждем Деда Мороза, а потом обнаруживаем, что в соседней комнате приклеивает бороду какой-то знакомый дядя, возникает противоречие. Мы начинаем исследовать, что происходит, идем к родителям, спрашиваем, как такое может быть. Так устроено любое исследование. Когда появляется противоречие в опыте, мы идем и исследуем. Точно так же и в социальной науке — должен быть какой-то стимул, какое-то противоречие, которое мотивирует тебя проводить исследование. Противоречие хорошо бы зафиксировать — откуда оно появилось, почему меня что-то не устраивает, что меня коробит. После этого нужно перейти в режим конкретного исследования, когда ты говоришь себе — мне нужно успокоиться, заняться, возможно, длительным исследованием, и это поможет мне разобраться с тем, что меня исходно интересует.

4. Про борьбу с историей в России:

Собственно историческое в истории — это понимание случайности, необязательности и контингентности того, что происходит. Понимание, что вещи могли произойти иначе и могут быть устроены иначе в дальнейшем, что всегда существуют альтернативы. А стремление вычесть альтернативы приводит к тому, что история представляется чем-то неподвижным, то есть мертвой историей. Мы всегда с кем-то воевали и продолжаем воевать, ничего не меняется, история стоит на месте. Открыть/Комментировать

2022-05-23 19:33:55 Все наши маркеры сознательности — типа взрослый, зрелый, адаптированный, здравомыслящий — тоже социально обусловлены: адаптированным можно быть к конкретному обществу; здраво мыслить значит разделять его когнитивные предпосылки; в терапии мы думаем, что открываем о себе некую истину, хотя на деле просто подстраиваем себя под определенный контекст.

Социология не спасет, конечно, но может заставить задуматься: а что значит это наше новое открытие себя? А не выдумка ли оно, сфабрикрованное социальной ситуацией? Скорее всего — да, конечно. Открыть/Комментировать

2022-05-23 19:33:55 У Питера Бергера есть такой тезис: наше «истинное» понимание своего прошлого составляет нашу точку зрения сегодня — и, следовательно, может измениться. «Истина» — понятие не пространственное, а временнОе. Сегодня мы называем нечто ПРОЗРЕНИЕМ (или, как некоторые могут сказать, инсайтом), а завтра это наше очередное рационалистическое объяснение. «И так до самой смерти», оптимистично пишет Бергер. Спасибо, чел!

Здесь есть несколько интересных мыслей.

Географическая и социальная мобильность примерно одинаково меняют Я-образ: покинутая ступень / локация, которая раньше была важна, любима и ценна, становится назойливым напоминанием о том, как там нам было. Друзья детства, которые раньше были самым дорогим, становятся напоминанием и глупых юношеских идеалах — типа того.

В современном мире часто оказывается, что процесс взросления — это не просто возможность попасть в новое место или новую социальную ступень, это почти неизбежное перемещение в социальный мир, непонятный родителям. Приветы от массовой социальной мобильности.

Как следствие: мы вынуждены часто переписывать собственную биографию для легитимизации завоеванного в непростой борьбе статуса. Остепенившийся человек будет описывать свои прошлые романы как путь к нынешнему крепкому традиционному браку, хотя романы он крутил из совершенно других мотивов. Человек, пришедший к разводу, будет описывать свой брак как набор стадий, приведших к разрыву, хотя в ходе брака он все это мыслил совершенно иначе.

Мы постоянно правим фабулу своей жизни, чтобы подогнать её к текущей ситуации. Эти модификации, однако, локальны, и часто не затрагивают всю целостность Я-образа, не заставляют нас переосмыслить ВСЕ: мы как аргонавты, вечно меняем детали корабля на ходу, но оставляем то же название, хотя через какое-то время в нашем «Арго» не остается ни единого гвоздя, покинувшего порт в самом начале пути.

Есть случаи, когда трансформация Я-образа (всего целиком) желанна и совершается осмысленно: если мы меняем веру или идеологию. В этот момент вся прежняя жизнь удаляется в архив, который называется «подготовка к перерождению», и заканчивается она Поворотным Моментом, с которого начинается некий новый отсчет. В дзен для этого есть термин: сатори, «видение мира новыми глазами».

С идеологиями и прочими секуляризированными вариантами веры то же самое: перешел в коммунизм? Прежние ценности моментально трансформируются: там, где раньше были штуки, приносящие радость, теперь фу гордыня, неприкосновенность личности — фу чванливость.

Если кажется, что все это отчасти похоже на психотерапию — то на самом деле не кажется. Психоанализ по сути своей помог заменить и религию, и идеологию: с его помощью мы, неверующие и лишенные прочной политической основы, но Такие Умные, можем упорядочивать разрозненные фрагменты нашей жизни в осмысленную схему. Он якобы научен, и при этом способен убедительно объяснить нашу личность — без моральных запросов и социально-экономических требований. Бергер пишет: «По сравнению с христианством и коммунизмом психоанализ является более технологичным методом обращения в веру, но при этом достигается сходное переосмысление прошлого».

Минув веру, политику и психоанализ, мы сталкиваемся с Изменчивостью: с ужасным пониманием, что любое наше «обращение» не последнее. Мы остаемся наедине с «бесконечно накладывающимися друг на друга горизонтами потенциального бытия личности».

Ответ Бергера (частично) — социология. Не в том смысле, что уж она-то наконец-то ВСЕ ОБЪЯСНИТ. Но она может дать некое собирательное понимание: каждая картина мира социально обусловлена. Мы меняем нашу картину мира, перемещаясь из одного социального мира в другой. Мы перенимаем смыслы от других людей и хотим социальной поддержки, чтобы сохранить в них веру. Мы все нуждаемся в людях, которые будут поддерживать наш образ жизни. Открыть/Комментировать

2022-05-19 13:39:41 В теории хорошо звучит, конечно!

«Работа интеллектуала не в том, чтобы формировать политическую волю других, а в том, чтобы с помощью анализа, который он производит в своих областях, заново вопрошать очевидности и постулаты, сотрясать привычки и способы действия и мысли, рассеивать то, что принято в качестве известного, заново переоценивать правила и установления исходя из этой ре-проблематизации (где он отправляет свое специфическое ремесло интеллектуала) участвовать в формировании некоторой политической воли (где он выполняет свою роль гражданина)».

Мишель Фуко, «Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности» Открыть/Комментировать

2022-04-29 09:29:58 Концовочка у Вебера — мама не горюй, а я ГОРЮЮ.

Пуританин хотел быть профессионалом, мы должны быть таковыми. Но по мере того, как аскеза перемещалась из монашеской кельи в профессиональную жизнь и приобретала господство над мирской нравственностью, она начинала играть определенную роль в создании того грандиозного космоса современного хозяйственного устройства, связанного с техническими и экономическими предпосылками механического машинного производства, который в наше время подвергает неодолимому принуждению каждого отдельного человека, формируя его жизненный стиль, причем не только тех людей, которые непосредственно связаны с ним своей деятельностью, а вообще всех ввергнутых в этот механизм с момента рождения. И это принуждение сохранится, вероятно, до той поры, пока не прогорит последний центнер горючего. По Бакстеру, забота о мирских благах должна обременять его святых не более, чем «тонкий плащ, который можно ежеминутно сбросить». Однако плащ этот волею судеб превратился в стальной панцирь. По мере того как аскеза начала преобразовывать мир, оказывая на него все большее воздействие, внешние мирские блага все сильнее подчиняли себе людей и завоевали наконец такую власть, которой не знала вся предшествующая история человечества. В настоящее время дух аскезы — кто знает, навсегда ли? — ушел из этой мирской оболочки. Во всяком случае, победивший капитализм не нуждается более в подобной опоре с тех пор, как он покоится на механической основе. Уходят в прошлое и розовые мечты эпохи Просвещения, этой смеющейся наследницы аскезы. И лишь представление о «профессиональном долге» бродит по миру, как призрак прежних религиозных идей. В тех случаях, когда «выполнение профессионального долга» не может быть непосредственно соотнесено с высшими духовными ценностями или, наоборот, когда оно субъективно не ощущается как непосредственное экономическое принуждение, современный человек обычно просто не пытается вникнуть в суть этого понятия. В настоящее время стремление к наживе, лишенное своего религиозно-этического содержания, принимает там, где оно достигает своей наивысшей свободы, а именно в США, характер безудержной страсти, подчас близкой к спортивной. Никому не ведомо, кто в будущем поселится в этой прежней обители аскезы: возникнут ли к концу этой грандиозной эволюции совершенно новые пророческие идеи, возродятся ли с небывалой мощью прежние представления и идеалы или, если не произойдет ни того, ни другого, не наступит ли век механического окостенения, преисполненный судорожных попыток людей поверить в свою значимость. Тогда-то применительно к «последним людям» этой культурной эволюции обретут истину следующие слова: «Бездушные профессионалы, бессердечные сластолюбцы — и эти ничтожества полагают, что они достигли ни для кого ранее не доступной ступени человеческого развития». Открыть/Комментировать

2022-04-27 14:19:08 У Дэвида Гребера в «Утопии правил» есть суперская гипотеза о том, какую роль в обществе играют фантастические нарративы, которые рассказывают о мирах, где правила часто прямо противоположны тем, в которых живут их потребители, или даже отвергают все, чем их общество дорожит (например, истории о магическом Средневековье с безумными злодеями и героическими героями, которые потребляются жителями бюрократий, обществ, где все это — на самом деле страшный ужас).

Гребер предлагает такую версию: это — своего рода идеологическая прививка. Система власти навязывает свои добродетели не в лоб, а создает яркий образ их отрицания — мол, смотрите, что будет, если мы откажемся от патриархата / капитализма / бюрократического государства. И это работает, только если какая-то часть этой альтернативной картинки реально привлекательна, ведь в конце мы должны испытать ужас от того, что наши «темные желания» таким образом осуществились. Прививка.

Далее он приводит отличный пример с римскими гладиаторскими играми, которые заменили все ранее существовавшие в средиземноморских городах до прихода империи институты типа судов присяжных или обсуждений дел государственной важности на всеобщих собраниях граждан. Колизей, цирки, гонки на колесницах, гладиаторские игры и травля преступников животными стали единственным публичным местом, где могло собираться большое количество граждан — и они, лишенные какого-либо опыта реального голосования, поднимали и опускали большие пальцы, решая, кому жить.

Империя сделала хороший финт: во-первых, она навязала подданным единообразную систему законов, а во-вторых побуждала их собираться в толпы, готовые к самосуду, показывая людям ужасы демократии.

Стоит заметить, что это оказалось Очень Эффективной мерой: последующие две тысячи лет все образованные европейцы были настроены резко против демократии, подчеркивая, что «народ» в такой системе будет вести себя, как те самые люди в римском цирке — раскалываться на враждующие группы, иррационально метаться между крайностями и слепо следовать харизматическим идолам. До сих пор это мнение отчасти сохраняется: силен аргумент, что демократические инструменты нужно держать подальше от реально важных (тм) сфер жизни — правосудия или законотворчества.

(Еще в этой книге Гребер несколько раз отмечает, что та же Америка по своей сути — аристократия («правление лучших»), где выборы лишь позволяют гражданам выбрать лучшего среди лучших, и ни о каком «правлении народа» речь не идет. Левак моего сердца). Открыть/Комментировать

2022-04-21 18:39:36 В чтении Макса Вебера (я дочитываю «Протестантскую этику и дух капитализма») для меня удивительнее всего то, что это а) текст 1905 года б) про идеи, появившиеся в 16 веке но в) до сих пор существующие в современном мире, глубоко очень в нем укорененные и мало на самом деле изменившиеся. Бог ушел — накрученные людьми ценностные и социальные конструкции остались. Зачем, спрашивается.

Если обратиться к «Вечному покою святых» Бакстера, к его «Christian directory» или к близким им работам других авторов, то в их суждениях о богатстве и способе его приобретения сразу же бросается в глаза акцент на эбионитические элементы новозаветного откровения. Богатство как таковое таит в себе страшную опасность, искушения его безграничны; стремление к богатству не только бессмысленно по сравнению с бесконечно превышающим его значением царства Божьего, но вызывает сомнения и нравственного порядка. Здесь аскеза направлена, по-видимому, против любого стремления к мирским благам, притом значительно более резко, чем у Кальвина. Кальвин не видел в богатстве духовных лиц препятствия для их деятельности; более того, он усматривал в богатстве средство для роста их влияния, разрешал им вкладывать имущество в выгодные предприятия при условии, что это не вызовет раздражения в окружающей среде. Из пуританской литературы можно извлечь любое количество примеров того, как осуждалась жажда богатства и материальных благ, и противопоставить их значительно более наивной по своему характеру этической литературе средневековья. И все эти примеры свидетельствуют о вполне серьезных предостережениях; дело заключается, однако, в том, что подлинное их этическое значение и обусловленность выявляются лишь при более внимательном изучении этих свидетельств. Морального осуждения достойны успокоенность и довольство достигнутым, наслаждение богатством и вытекающие из этого последствия — бездействие и плотские утехи — и прежде всего ослабление стремления к «святой жизни». И только потому, что собственность влечет за собой эту опасность бездействия и успокоенности, она вызывает сомнения. Ибо «вечный покой» ждет «святых» в потустороннем мире, в земной жизни человеку, для того чтобы увериться в своем спасении, должно делать дела пославшего его, доколе есть день. Не бездействие и наслаждение, а лишь деятельность служит приумножению славы Господней согласно недвусмысленно выраженной воле Его. Следовательно, главным и самым тяжелым грехом является бесполезная трата времени. Жизнь человека чрезвычайно коротка и драгоценна, и она должна быть использована для «подтверждения» своего призвания. Трата этого времени на светские развлечения, «пустую болтовню», роскошь, даже не превышающий необходимое время сон — не более шести, в крайнем случае восьми часов — морально совершенно недопустима. Здесь еще не вошло в употребление изречение «время — деньги», которое нашло себе место в трактате Бенджамина Франклина, однако в духовном смысле эта идея в значительной степени утвердилась; время безгранично дорого, ибо каждый потерянный час труда отнят у Бога, не отдан приумножению славы Его. Пустым, а иногда даже вредным занятием считается поэтому и созерцание, во всяком случае тогда, когда оно осуществляется в ущерб профессиональной деятельности. Ибо созерцание менее угодно Богу, чем активное выполнение его воли в рамках своей профессии. К тому же для занятий такого рода существует воскресенье. По мнению Бакстера, люди, бездеятельные в своей профессии, не находят времени и для Бога, когда приходит час Его. Открыть/Комментировать

2022-04-14 23:46:07 Всякий, кто думает, что дело в наркотиках, всё равно что с мешком на голове ходит. Это общественное движение, романтическое по своей сути, которое неизменно возникает во времена социального кризиса. Темы не меняются. Возвращение в невинность. Воззвание к прежней власти. Тайны крови. Жажда трансцендентного, жажда очищения. На этих поворотах истории романтизм и оказывается в проигрыше, сдается авторитаризму. Когда появляется курс. Как думаете, сколько времени это займет?

— вопрос, который мне задал один психиатр из Сан-Франциско.

Джоан Дидион, «Ползут, чтоб вновь родиться в Вифлееме» (выйдет в No Kidding Press уже совсем скоро) Открыть/Комментировать