Вроде культурный человек

2022-03-14 17:19:05 (4) Наконец, замечательное: «На самом деле ощущение порожденного цифровыми технологиями мира, который я описываю, можно рассматривать как идеальную иллюстрацию другого социального закона (по крайней мере, мне кажется, что его можно считать законом), который гласит, что если люди, придерживающиеся самых бредовых идей, получают достаточную власть в обществе, то они, осознанно или нет, ухитрятся создать такой мир, существование в котором будет тысячами разных способов усиливать впечатление, что эти идеи самоочевидны и истинны».

Дэвид Гребер Открыть/Комментировать

2022-03-14 17:18:44 (3) Гребер предлагает три аргумента для критики бюрократии: насилие, технологии и философия развития. Третий интереснее всего.

1. Современная бюрократия обеспечивается постоянной угрозой применения физического насилия. Любой разговор о «свободном рынке» возможен только в присутствии человека с ружьем. Либерализм XIX века появился одновременно с изобретением современной полиции (обезличенной бюрократической силы), которая стала принимать решения по всем вопросам городской жизни. Крайняя степень этого: камеры видеонаблюдения и государственные и частные структуры, которые проникли во все сферы нашей жизни и наводят порядки, подкрепленные угрозой насилия. При этом статистически полицейская власть почти никогда не помогает с реальными нарушениями прав (убийствами, грабежами и тд), но она очень вовлечена в процесс соблюдения норм поведения мирными людьми (финансовые процедуры, перемещения по городу, etc).

2. Глобализация — это новые политические союзы и бюрократии, а технологии лишь помогают бюрократизировать нашу реальность. Финансовые технологии стали хребтом социальной реальности — они придают финансовой абстракции вид факта (вы всегда получите деньги в банкомате — да ведь? :)) Когда разрушается технология, разрушается и абстракция (вы тоже заметили?). При этом инфраструктура реальной жизни (дороги, мосты, эскалаторы и тд) находится ниже в списке национальных приоритетов (можно порассуждать о разнице в социальном статусе среднего айтишника и среднего строителя или инженера). Технологии сейчас — не ведущая и далеко не созидательная сила, а простая производная финансовой власти.

3. Конечная ценность всей социальной жизни — это произведенная стоимость. Когда бОльшая часть населения стран Большого Севера состояла из ремесленников и крестьян, было легко представить себе трудовую теорию стоимости: хорошие вещи есть, потому что умелые люди их сделали. Труд предшествовал капиталу. Но бюрократический капитализм не мог существовать в таком ценностном поле, поэтому появилась «философия раскрытия способностей». Согласно ей глобальные корпорации могли создать такое материальное изобилие, которое позволит людям осознать себя через то, что они потребляют (а не через то, что они производят). Стоимость начала проистекать из капитала, а не труда, бюрократический язык «качества», «лидерства» и «инноваций» породил мир, который единственно создается нашей силой воли. Гребер пишет, что это — разновидность индивидуалистического фашизма, и в этом есть своя суровая логика (фашизм и бюрократия — друганы-братья).

Призывы к рациональности в этом контексте забавны: рационально считать, что компании и люди должны быть эффективными; но что значит эффективность, обсуждать как будто бы не нужно, ведь эффективность = производство стоимости, согласны? Индивидуальная свобода и самореализация достигается через потребление: зачем рабочим влиять на условия труда, если им и так доступен широкий выбор дешевых товаров?

Интересно при этом, что такие бюрократические формы организации жизни позволили отделить рациональные решения задач от иррациональных целей, для достижения которых они используются. (Государственные служащие гордятся решением своих бюрократических задач, не замечая, что эти решения реализуют людоедские идеи правительств). Твоя цель = решить задачу, получить деньги, потратить их на товары. Ты отчужден от результата своего труда и от сущностных ценностей, твоя самореализация — не в творчестве или создании справедливого общества, а в потреблении. Открыть/Комментировать

2022-03-14 17:17:47 (2) Гребер видит этому несколько причин:

1. 1971 год, отмена привязки стоимости доллара к золоту, как следствие — финансиализация капитализма.

2. Изменение классовых предпочтений: управленцы крупных компаний уходят от союзов с рабочими к союзу с инвесторами. Первое называется корпоративизмом: и промышленный пролетариат, и менеджеры были примерно одинаково заинтересованы в том, чтобы компания долго и надежно существовала, обеспечивая их пожизненной занятостью. Финансисты и прочие инвесторы казались доставалами, которые суют нос не в свои дела. (Этой конструкции один шаг до шовинизма, но это другая тема). Постепенно класс управленцев и инвесторов слился в один: корпоративный менеджмент финансиализировался, а финансовый сектор становился все более корпоративным (на замену индивидуальным инвесторам пришли фонды и банки). Параметром успешности стала прибыль, а не производственные успехи, пожизненная занятость ушла в прошлое, а сотрудники начали получать в качестве премий биржевые опционы (чья стоимость напрямую привязана к стоимости компании).

3. Социальная база в среднем классе: все это стало возможным, потому что определенную часть среднего класса удалось убедить в том, что у них есть своя доля в капитализме (которым правят финансы). Они стали «левыми нового толка», а настоящие рабочие организации типа профсоюзов полностью выпали из политики. И это была не просто политическая трансформация, а культурная: бюрократический сленг и приемчики проникли в самую суть социальной и культурной жизни определенной части среднего класса. Мы очень быстро забыли о том, что словечки типа «видение», «инновации», «развитие», «прогресс», «стратегические задачи» и вот это вот все, что так популярно в инстаграмчиках «саморазвиванцев» — это термины из залов заседаний корпораций 70-х.

Гребер описывает классную антропологическую историю: в бывшем колониальном мире развит культ сертификатов. В странах типа Бангладеш и Камеруна официальные бумажки, сертификаты и дипломы — это своего рода магические артефакты, материальные фетиши, которые придают носителю силу без какой-либо связи с реальными навыками или опытом. (напоминает некоторый культ эдтеха, который продает сертификаты «для выхода в профессию»...)

Еще один важный фактор — обязательность получения диплома для выхода на рынок труда и попадания в ряды среднего класса. Диплом — «право на участие», пусть и не связанное с приобретением реально необходимых знаний. Способности без диплома стоят мало, а вот дипломы стоят Очень Много, и покупательская способность часто зависит от степени обеспеченности семьи. Государство в прямом смысле покупает часть доходов будущего специалиста из среднего класса (кредиты на образование), и тем самым становится частью той глобальной финансовой системы, которая производит ценность не торговлей или промышленностью, а долгами других людей.

Сущность бюрократической системы в том, что она создает культуру соучастия. Все соглашаются с тем, что общество следует одинаковому набору правил, которые не нарушаются. Когда нарушение происходит на уровне простого человека, против него выкатывается вся мощь карательной машины (перерасход по кредитке? лови огромный штраф и приставов под дверь). Когда нарушение происходит на уровне богатого человека с большим куском капитализма в кармане или крупной корпорации (например, кризис 2008 года, где известны все виновные, ни один из которых не был наказан), то все соучастники бюрократической системы делают вид, что все в порядке.

В этой готовности в любой момент посмотреть в другую сторону и не увидеть нарушения тех стандартов, которые якобы считаются основой современной цивилизации, и кроется важная сущностная характеристика бюрократии. Например, как бы определяющая черта бюрократии — её обезличенность (бюрократы не избираются, как политики, и не наследуют власть). На деле все обстоит совсем не так: бюрократы получают позиции благодаря родственным связям или в результате лоббирования. Все знают, что дела обстоят именно так, но делают вид, что идеалы бюрократии соблюдаются. Открыть/Комментировать

2022-03-14 17:16:22 (1) Я начала писать этот пост 20 февраля — и это замечательный пример того, как одни и те же слова в разном контексте могут иметь разный смысл.

Читаю книжку Дэвида Гребера «Утопия правил. О технологиях, глупости и тайном обаянии бюрократии». Во-первых, хочу быть Дэвидом Гребером, когда вырасту. Во-вторых, про книжку, собственно.

Он высказывает увлекательную идею: противоречие между государством (бюрократией) и частным рынком (демократией), которое сейчас выстраивается на уровне ценностей: «вы же НЕ ХОТИТЕ, чтобы всем правило государство? поэтому нам НУЖЕН частный СВОБОДНЫЙ рынок», на самом деле абсолютно мнимое. Частный рынок — давно и прочно часть огромной бюрократической машины, которая бездушна, всеобъемлема и довольно-таки глупа (Катя из 14 марта 2022 года не может не добавить: ХА. ХА. ХА).

Увлекательные мысли поменьше:

Железный закон либерализма гласит: всякая рыночная реформа или правительственное вмешательство, целью которого является уменьшение бюрократизма и стимулирование рыночных сил в конечном итоге приводит к увеличению общего объема регулирования, количества бумажной волокиты и общего числа бюрократов на службе правительства. Этот закон были вынуждены признать даже видные праваки типа Людвига фон Мизеса, которому мы обязаны огромным трудом формулирования тезисов классического либерализма.

Бюрократизм попал на рынок в конце девятнадцатого века: считалось, что только бюрократические практики помогут из маленьких семейных бизнесов сделать крупномасштабные корпорации. До этого времени экономика США, Германии, Великобритании и прочих складывалась из небольших семейных компаний и крупных капиталов. Но постепенно началась складываться связка: корпорация — бюрократия — капитализм. Капитализм прикрывается мифом о свободе возможностей, но на деле без крупных корпораций и системной бюрократии он невозможен. Это связано с ростом финансового сектора, где грань между государством и частным рынком размыта сильнее всего.

На деле почти вся бумажная волокита, которой мы занимаемся в якобы свободном частном бизнесе, полностью сформирована правительством, которое задает юридические рамки и обеспечивает их соблюдение с помощью судов и сложных механизмов принуждения (по сути — угроз применения государством насилия, ну да). Открыть/Комментировать

2022-03-13 15:42:05 В своем стихотворении «Толстое искусство, тонкое искусство» Седжвик пишет: «Самый прекрасный вопрос на любом языке: ” Об этом можно говорить?”». Мне всегда очень нравилась эта строчка, она служит мне импульсом к творческой вседозволенности и неповиновению.

— Мэгги Нельсон, «О свободе» Открыть/Комментировать

2022-02-24 12:33:23 Несколько дней читала книгу Дэвида Гребера о том, почему глупая и опасная бюрократия захватила наш мир, и мы ничего с этим не делаем, а сегодня проснулась в мире, в котором проснулась. Цитата казалась мне вчера куда менее вызывающей, но мне видится очень важная в этом всем мысль: риторический инструментарий «правых» отвлекает нас от мысли, что наша социальная реальность поддерживается исключительно и только возможностью применения насилия государством в случае несоблюдения нами правил, которые государство же и устанавливает, и в любой момент может поменять. У нас нет денег, машин, земли, квартир, кофе-шопов, карьерных траекторий — ничего из этого на самом деле нам не принадлежит, и никогда не принадлежало, мы просто пока что соблюдаем некие правила, которые позволяют нам этим пользоваться, но эта ситуация может измениться в любой момент времени. Нет никаких «общественных» интересов, есть риторические аргументы и есть интересы конкретных людей, которые пользуются этими аргументами. Лично для меня это какой-то задел на размышления о ценностях (моих) и о том, что же на самом деле важно делать. Так было вчера, сегодня же это просто — идите нахуй со своей войной, ну просто нахуй идите.

Когда кого-то просят быть «реалистом», реальность, которую предлагают признать, состоит не из естественных материальных фактов и не из какой-то предположительной неприкрашенной правды о человеческой природе. Быть «реалистом» обычно означает всерьез воспринимать последствия систематической угрозы применения насилия. Эта вероятность даже просочилась в наш язык. Почему, например, здание называют «реальной собственностью» (real property) или «реальной недвижимостью» (real estate)? Слово «реальный» в этом значении происходит не от латинского res, то есть «вещь», а от испанского real, что означает «королевский», «принадлежащий королю». Вся земля в пределах суверенной территории в конечном счете принадлежит суверену — с юридической точки зрения это справедливо и в наши дни. Именно поэтому государство имеет право навязывать свои нормы. Но суверенитет сводится к монополии на то, что скрывают под словом «сила» — на самом деле речь идет о насилии. Как говорит итальянский философ Джорджо Агамбен, с точки зрения суверенной власти нечто живо, потому что вы можете его убить, поэтому собственность «реальна», ибо государство может её отнять или уничтожить.

Точно так же, когда кто-то придерживается «реалистических» позиций в международных отношениях, он исходит из того, что государства будут использовать все средства, имеющиеся в их распоряжении (в том числе и военную силу) для защиты своих национальных интересов. Какая «реальность» признается? Явно не материальная. Мысль о том, что нации — это человекоподобные организмы, имеющие свои цели и интересы, носит чисто метафизический характер. У короля Франции были свои цели и интересы. Но у самой Франции их нет. «Реалистическими» они кажутся потому, что те, кто управляет национальными государствами, обладают властью собирать армии, завоевывать, бомбить города и могут угрожать применением организованного насилия во имя того, что они называют своими «национальными интересами», — и было бы безумием игнорировать эту вероятность. Национальные интересы реальны, потому что могут убить вас. Открыть/Комментировать

2022-02-16 14:25:29 Желаю продолжить серию текстов про диванную социологию и написать про empathy gap (по-русски это вроде бы можно перевести как «эмпатический разрыв»).

Empathy gap описывает нашу склонность недооценивать влияние разных ментальных состояний на наше собственное поведение и принятие решений. Мы часто говорим и делаем вещи, которые в значительной степени определены нашими эмоциями, чувствами или просто текущим состоянием бытия.

Термин иногда называется шире: hot-cold empathy gap. А именно: у нас есть hot-состояние, когда мы находимся под влиянием сильных чувств или эмоций: голод, сексуальное желание, усталость и тд. Cold-состояние, напротив, более взвешенное, спокойное и рациональное — в нем сильные эмоции на нас не влияют. Фишка в том, что, находясь в одном из двух этих состояний, мы а) не понимаем временную природу текущего состояния (что оно непостоянно и когда-то пройдет) и б) не можем представить свой майндсет в том, другом состоянии. Иными словами, в разных ситуациях мы можем переоценить свою рациональность или, скажем, не иметь возможности представить, что когда-то не будем испытывать такой бури эмоций по поводу какой-либо штуки.

Например, в «рациональном» состоянии сознания мы считаем, что поможем человеку на улице (мы рассчитываем, что в этой ситуации тоже будем вести себя рационально). Но, оказавшись в, собственно, этой ситуации, мы можем выпасть в «эмоциональное» состояние и сбежать, забыв о своих рациональных представлениях о себе.

Вывод следующий: люди в целом довольно плохо могут предсказать собственное поведение в различных ситуациях.

Это интересная штука для саморефлексии: например, она объясняет, почему вы никак не можете бросить пить пиво или кофе (решение принимаете в рациональном состоянии, но на вечеринке или в кофейне впадаете в эмоциональное и принимаете обратное решение) или зачем вы нахамили коллеге в чатике, когда он вас чем-то выбесил.

Еще это предубеждение может объяснить часть наших проекций на других людей: мы пытаемся предсказать поведение других, основываясь на собственном состоянии. Например, если наш дружок хамит коллеге в чате, мы в своем рациональном состоянии решаем, что мы бы так никогда не поступили, а дружок наш просто хамло и урод. А на деле он просто находится в hot-состоянии, обуреваемый эмоциями (а мы — нет. И мы не можем себя представить в таком же состоянии).

Системный уровень интереснее!

Во-первых, empathy gap показывает, что мы далеко не рациональные приниматели решений, какими нас рисует экономическая теория, которая исходит из того, что человек всегда принимает лучшее решение из возможного (рационально). Oh no.

Во-вторых, про empathy gap важно помнить, когда вы пытаетесь сделать выводы из каких-нибудь качественных исследований, опросов и обратной связи (тм). Например! Люди, которых спрашивали, что они будут делать, если у них будет безусловный базовый доход, отвечают: лежать на пляже и отдыхать. Какой вывод мы можем сделать? Что они ленивые скоты, конечно, которым неведома ценность труда на благо родины! Но empathy gap напоминает: а может быть, эти люди пытаются предсказать свое поведение в будущем из состояния крайней усталости и обморожения, и именно оно определяет их ответ? А если они отдохнут в теплом климате (и им не будет грозить возвращение в усталость и холод!), они примут совсем другое решение, потому что будут находиться в совсем другом состоянии? Think about it.

Глобально сделать с этим раскладом ничего нельзя. Можно только помнить, что а) мы хреново предсказываем свое поведение в будущем и б) наши эмоции и ощущения сильно влияют на наши решения, даже если мы мним себя вечно рациональными котиками в) ДРУГИЕ ЛЮДИ ТОЧНО ТАКИЕ ЖЕ. Открыть/Комментировать

2022-02-13 14:37:25 Посмотрела The Woman in the House Across the Street from the Girl in the Window — новиночку Netflix, которая якобы пародирует жанр бытового женского триллера (аля «Женщина в окне» и «Девушка в поезде» и другое, другое, другое). Осталась расстроена, хотя я просто ОБОЖАЮ пародии на жанры, и этот жанр, конечно, давно напрашивался на пародию.

Кристен Белл тащит весь сериал на своих хрупких, но невероятно талантливых комедически плечах. Она играет главную героиню Анну, которая сидит в своем доме, переживая Страшную Личную Трагедию Связанную С Семьей (с чем еще? она же женщина), смотрит из одного и того же кресла в окно, целыми днями попивая красное вино, которое наливает в бокал «с горочкой», закусывая транквилизаторами. Несмотря на такой образ жизни, она всегда выглядит потрясающе, никогда не пьянеет и не страдает похмельями, и вообще выглядит абсолютно готовой к романтической любви (хотя казалось бы). Единственный минус: из-за алкоголя и таблеток она склонна к галлюцинациям (как и многие трагические женщины в этом жанре), и именно она становится свидетельницей убийства красивой белой женщины (как и многие трагические женщины в этом жанре). Ей никто не верит (как и...ну вы поняли), но почему-то именно это выдергивает её из оцепенения, и она берется за расследование (как и...да-да).

Сложно сказать, почему в итоге в сериале не работает примерно ничего, и зрителю остается только сидеть с лицом лица и изредка неуютно хихикать. Может быть, потому что сатирические элементы слишком уж летят в лоб и превращаются в абсурд не самого высокого пошиба (раннинг джоук про запеканку с курицей честно говоря надоела примерно сразу); или потому что они все граничат с безвкусицей (история смерти дочери главной героини — эээ); или потому что Белл на редкость УБЕДИТЕЛЬНА в роли скорбящей матери, и смеяться остается только над тем, как она наливает вино в бокал под завязку.

В конечном итоге кажется, что это тот случай, когда сценаристы просто плохо сделали свою работу — вышло не очень смешно, не слишком интересно, и абсолютно неизобретательно. Герои — скучные и плоские, главная героиня — хоть и замечательно сыгранная — вызывает только фрустрацию, основной сюжет медленный и неловкий, шутки не смешные, пародия не увлекает и в конечном итоге даже и не высмеивает жанр, а просто как-то неумело его пересказывает.

Это и не триллер с шуточками, и не шуточки над триллером. Что может быть хуже пародий с плохим чувством юмора? Я не знаю.

Тот же нетфликсовский Dead to Me работает как пародия намного лучше — так что проще и уж точно приятнее посмотреть его. Открыть/Комментировать

2022-02-10 20:08:04 What could be easier than to write articles and to buy Persian cats with the profits?

Кстати, да — иногда продолжаю писать по-английски что-то небольшое и около-публицистическое. На этот раз — эссе-размышление об отношениях с деньгами и тратой денег, со способами зарабатывать деньги и с персидскими котами Вирджинии Вульф.

Лежит на Медиуме.

Итак, берем одну фразу, любую, например, эту: «мы знаем, чем все закончится. Мы умрем».

Прозу я тоже продолжаю писать, и она иногда даже где-то выходит (кстати, интересно: почему у меня нет проблем с тем, чтобы самостоятельно публиковать посты и заметки, но художественные тексты обязательно должны быть кем-то оценены и приняты к публикации в разного масштаба проекты? Повод задуматься). Энивей, в проекте «Флаги» вышла подборка экспериментов с поэзией в прозе, которую мы писали на интенсиве Аллы Горбуновой в школе прозы «Глагол». Спасибо всем, кто это провел и сделал возможным — ну и мне, видимо, за то, что я написала неплохой текст, не совсем мне свойственный.

Читать «Ментальную подготовку к революции» во «Флагах». Открыть/Комментировать

2022-02-04 13:25:48 Хотя может быть эту планету и не надо спасать (врач выставил на продажу NFT снимка жертвы террористической атаки, которую он оперировал, без её согласия, за 2776 долларов). Открыть/Комментировать