2022-07-19 12:19:49
 Но каждый человек, встреченный нами, и каждое событие этих дней — всё говорило, что мы поступаем правильно, разрешив себе жить полной мерой: пугаться, когда становится страшно, плакать, когда нам больно, помогать, если больно и страшно другим, бороться, когда есть силы, и радоваться, даже если радость приходит во время войны. Когда дорогу во дворец бракосочетаний нам перекрыл катафалк, я совершенно не удивилась, услышав, что это к счастью.
Наша церемония прошла на грузинском языке, а за нашим свадебным столом пели грузинские песни. «Почему вы не говорите на русском? — настойчиво спрашивала работница нотариальной конторы, куда мы принесли документы. — Почему?» Мы вошли, задавая вопросы на английском.
Потому что давно живем за границей? Потому что Грузия — страна со своим языком? Потому что империя распахнула зловонные объятия, и мы гоним этот труп прочь? Оттого что в душе своей мы стыдимся его родства.
Мы были в Национальном музее Грузии и помимо старых кривых монет, сверкающих кубков, древних украшений, резного оружия и раскрошенных своим временем, склеенных заново и бестактно выставленных на всеобщее обозрение черепов первых людей — мы видели выставку, посвящённую годам Советской оккупации: её расстрельные вагоны, её расстрельные списки, её тюремные двери и фотографии её жертв. Экспозиция невосполнимого ущерба, не забытого горя, не признанного и не осуждённого зла — которое всё живет, и дышит, и мучается от пожирающего голода, и потому требует новых жертв.
Когда абзацами выше я написала, что мы никуда не бежали, то имела в виду лишь себя и — теперь уже — своего мужа. Наши друзья, вырвавшиеся к этой зелени, пряностям, музыке, полноводной Мтквари и веселым холмам из бетонной, ослепшей Москвы, признавались, что вместе с приглашением на свадьбу получили и приглашение к радости — разрешённой, оправданной и разумной. Когда дни в Тбилиси закончатся, им придётся вернуться в нашу родную страну, любить которую теперь приходится как душевнобольного родственника. И если не любить, то терпеть. Однако они могут вернуться.
Среди нас были и те, кому возвращение заказано. Мой добрый друг, профессор Олег Лекманов и его супруга, моя близкая подруга Аня — этим летом живут в Мцхете, и ещё не знают, где они будут осенью, зимой и в следующем году. Олег вышел на площадь в первый же день войны и с тех пор не молчал ни дня. Его имя полощут на всех федеральных каналах. Я не могла быть рядом при рождении их сына Романа, потому что нас разделила пандемия. Но кто бы мог подумать, что мы встретимся в Грузии, куда я приеду выходить замуж, и где Аня с Олегом и щекастым Ромкой теперь живут в маленьком домике, со всех сторон окружённые виноградом, зелёным инжиром и заботой своего хозяина Гии.
На другой день после свадьбы мы приехали в Мцхету, и Олег показал нам собор Светицховели, где тем же утром крестили испуганного, наплакавшегося Ромку: мы рассматривали в бинокль фреску святого Христофора, изображённого с головой собаки, старательно обходили могильные плиты князей и среди них — актёра, сценариста, поэта Петра Грузинского — автора стихов к песне «Чито-гврито» из фильма «Мимино» (об этом нам рассказал Олег). На выходе из собора я зазевавшись уперлась в высокого старца в чёрных одеждах, который тут же начертил мне на лбу масленный крест и велел писать списки за здравие и за упокой, всучив две бумажки. «Вот он Ромку сегодня крестил», — шепнул мне Олег. Испугавшись грозного старца не меньше Ромки, я чуть было не спутала между мирами живых и мертвых всех своих родственников — и без того людей замысловатой судьбы.
И сейчас уже понимаю, что забыла упомянуть два имени, в эти дни особенно важные для меня. Моя свадьба случилась 12 июля, и 12 июля 2014 года из жизни ушла Валерия Ильинична Новодворская, с которой мне посчастливилось работать в журнале The New Times. Тут и там я вижу её цитаты в твитере — их теперь постят люди часто сильно моложе меня. Но десять лет назад мы хихикали на планерках под её мрачные предсказания.
2.1K viewsOlga Beshley, edited 09:19