Между нами говоря

2021-09-23 14:20:56 Одна из важных задач психотерапии — научиться распознавать, называть, выражать и осмыслять свои чувства. Это помогает обрести над ними власть в тех случаях, когда эмоции зашкаливают, и получить к ним доступ тогда, когда чувства подавляются. Этот процесс неизбежно приводит к тому, что человек становится более честным с собой, лучше видит свои мотивы; утешительные рационализации практически перестают работать, и хотя порой это ощущается дискомфортно (ведь самообман бывает так сладок), в целом, мне кажется, трудно спорить с тем, что осознавать себя — это скорее хорошо, чем плохо.

Но бывают ли исключения? Бывает ли «слишком много терапии»? По моим наблюдениям, как у самих психологов, так и у клиентов, которые проходят длительную психотерапию, со временем вырабатывается привычка к саморефлексии (и, хотя и в меньшей степени, к анализу поведения окружающих людей), и, как и любую хорошую идею, эту тоже можно довести до абсурда. В некоторых случаях наблюдение за своими переживаниями становится похожим на полицейский надзор; мы начинаем скрупулезно анализировать и «допрашивать» каждое своё чувство и состояние, что может лишать нас возможности по-настоящему присутствовать в моменте. Мне кажется важным в таких случаях стараться давать себе передышку, учиться до определённой степени отпускать себя на волю, отдаваться потоку чувств, а не пытаться обязательно разобрать их по косточкам, как только они возникают (конечно, если окружающая обстановка при этом ощущается как достаточно безопасная). Для меня такое разрешение себе просто быть тесно связано с доверием себе; в конечном итоге, не обязательно постоянно следить за собой, если я ни в чём себя не подозреваю.

А ещё бывают случаи, когда умение закрываться от своих чувств оказывается не менее важным, чем умение их проживать. Хороший пример — восприятие новостей; если я позволю себе в полной мере переживать весь комплекс эмоций, вызванный информацией о событиях, к которым я неравнодушна (начиная от итогов выборов и заканчивая глобальным потеплением), я крайне быстро выгорю и утрачу способность делать хоть что-то в никак не располагающих к этому обстоятельствах. Я замечаю, как порой прилагаю вполне сознательные усилия к тому, чтобы не давать случайно увиденным заголовкам задевать меня, будто бы закрываю некую заслонку внутри, чтобы поберечь свои больные места. И да, это противоречит важной для меня идее об открытости миру, но мне кажется, что всему есть своё время и место. В конце концов, я совсем не стремлюсь к тому, чтобы превратиться в идеально функционирующую, полностью осознающую себя и лишённую недостатков машину; напротив, я верю, что терапия помогает людям быть более человечными, а значит — несовершенными, не всегда понимающими себя и других, способными делать глупости и ошибаться в выборах, одним словом — живыми. Открыть/Комментировать

2021-09-17 16:52:12 «Общество достижений, в котором всё возможно, всё является инициативами и проектами, не даёт доступа к любви как к ране и страсти»

Это цитата из графического романа Лив Стрёмквист «Расцветает самая красная из роз», посвящённого тому, как меняется представление о романтической любви в эпоху позднего капитализма (то есть нашу). В ироничной, живой и страстной манере Стрёмквист пересказывает философские и социологические теории, объясняющие, как культура крайнего индивидуализма, научного взгляда на мир и стремления к рациональному выбору лишает современных людей самой возможности любить, то есть видеть Другого, меняться под его воздействием, страдать от любовных мук, иными словами — «падать в любовь» (буквальный перевод английского выражения fall in love). На самых разных примерах, от Леонардо ди Каприо и героинь «Секса в большом городе» до Сократа и возлюбленной Байрона Каролины Лэм, авторка показывает, как менялся взгляд на любовь: от веры в судьбу, от которой нельзя укрыться, которая является человеку как божественный дар и проклятие одновременно, к представлению о любви как о проекте, успешность которого становится ещё одной галочкой в списке достижений, или же — как о химическом процессе, игре гормонов, лишённой какого-либо высшего смысла.

Очень многое в книге Стрёмквист перекликается с моими ощущениями, и я однозначно рекомендую её к прочтению — читается она легко, при этом пищи для размышлений даёт на многие дни вперёд. Но, пожалуй, мне в рассуждениях авторки не хватило внимания к важной, на мой взгляд, причине смены парадигмы, которую она описывает: распространённости насилия внутри романтических отношений, которая не так давно наконец попала в фокус общественного внимания. Стрёмквист с наслаждением описывает любовные безумства героев и героинь прошлых веков, которые не боялись рисковать, страдать, сталкиваться с отвержением, быть открытыми в своих чувствах; это и вправду звучит соблазнительно, если не задумываться о том, скольких женщин, вступающих в отношения с мужчинами, такое «падение в любовь» как в бездну привело к физическим и психологическим травмам и к смерти. Я обеими руками поддерживаю идею о том, что механистический выбор партнёра как товара в магазине, стремление любой ценой избежать боли и сохранить своё «я» совершенно неизменным, зацикленность на себе и на желании в первую очередь быть любимым, а не дарить любовь — всё это увидит человека от возможности по-настоящему влюбляться и любить; но и альтернатива, предлагаемая Стрёмквист, которую она иллюстрирует строчками из песни Лави Остин «Bad Luck Blues» («Какой смысл жить, если ты не можешь быть с любимым мужчиной? Лучше умереть, отдать душу создателю на небесах»), скажем честно, не кажется мне особенно привлекательной. Я верю, что можно любить, меняясь, но не теряя себя, отдаваясь чувству, но не ценой своего здоровья и жизни. Примерно так, как пишет об этом одна из главных героинь книги, социологиня Ева Иллуз:

«Влюблённость может случиться с кем угодно, и любовь действительно слепа — но для продолжительной любви нужны широко открытые глаза, которые день за днём могут выдерживать интенсивный взгляд другого человека. Быть любимым — это как проходить через что-то вроде медленной проявки фотографии: мы постепенно обнаруживаем перед другим своё истинное лицо, цвет, форму и глубину нашего «я». <…> Любовь видит и знает, быть любимым — значит быть увиденным и познанным».

#рекомендации Открыть/Комментировать

2021-09-11 13:03:49 «Как вы считаете, могут ли фильмы ужасов помочь справиться с тревожностью? Читала, что таким образом у организма есть возможность дать выход страху, и он как будто не перетекает в повседневную жизнь.»

Привет, спасибо за интересный вопрос! Я провела небольшое исследование и выяснила, что для некоторых людей с тревожными расстройствами фильмы ужасов действительно могут иметь терапевтический эффект. Специалисты называют несколько возможных причин:

Они помогают конкретизировать страх. Говоря экзистенциальным языком, тревога всегда стремится стать страхом, ведь страх, в отличие от тревоги, имеет конкретный вызывающий его объект, с которым можно как-то взаимодействовать (нападать, убегать, прятаться). Человек, поглощённый тревожными мыслями обо всем сразу, погруженный в сожаления о прошлом или волнения о будущем, может благодаря фильму ужасов переключиться на конкретный пугающий объект и тем самым дать выход своим переживаниям.

Они могут давать ощущение контроля. В определённой степени просмотр хорроров работает по принципу экспозиционной терапии: человек встречается со своим страхом в безопасной обстановке, осознавая, откуда исходит угроза (в данном случае — с экрана), и имея возможность в любой момент остановить происходящее. Таким образом он развивает способность выдерживать тревогу и регулировать своё эмоциональное состояние.

Они учат отличать реальную опасность от вымышленной. Для многих людей с тревожными расстройствами характерна гипербдительность и повышенная чувствительность к опасности, что нередко приводит к срабатыванию «ложной сигнализации», когда человек реагирует на угрозу, которой на самом деле не существует. На уровне тела просмотр фильма ужасов мало отличается от столкновения с реальной опасностью, он точно так же активирует симпатическую нервную систему, приводя нас в состояние боевой готовности; при этом человек может увидеть, что хотя его мышцы напряжены, дыхание сбивается, а сердце стучит в ушах, на самом деле ему ничего не грозит. Эта способность отделять реакции тела от реальной ситуации может постепенно развиваться и в обычной жизни.

Они приносят облегчение. Любой фильм ужасов рассказывает историю, у которой есть завязка, кульминация и финал, в котором конкретный источник опасности чаще всего оказывается побежден. У зрителя появляется возможность пережить катарсис, или, говоря языком физиологии, завершить цикл стресса, получив выброс дофамина и сопутствующее ему чувство удовольствия и успокоения.

Важно оговориться, что всё это не универсально, и есть немало людей, чья тревожность от просмотра фильмов ужасов лишь повышается (я в их числе). Зрителей с травматическим опытом столкновение с триггерами в сюжете фильма может и вовсе привести к ретравматизации. Поэтому такую своеобразную форму терапии стоит использовать с осторожностью и только при большом желании; тревожным людям, которые не получают удовольствия от просмотра хорроров, он скорее может навредить, чем помочь. Также хочется заметить, что речь здесь идёт исключительно о работе с симптомами — при этом тревога не возникает на ровном месте, у неё всегда есть внутренняя логика и смысл, и хотя различные практики, снижающие интенсивность тревожных симптомов, могут приносить временное облегчение, это, на мой взгляд, не отменяет необходимости более глубинной работы по поиску и осмыслению источников тревоги.

#поговоритьобэтом Открыть/Комментировать

2021-09-04 12:14:27 Смотрела фильм о человеке, который так боялся умереть, что забывал жить, и думала о том, как мои собственные переживания, связанные со смертью, влияют на мою жизнь. За время пандемии я стала гораздо более чувствительной к этой теме, чем раньше, и это ощущается как дар и как проклятие одновременно. Я остро чувствую уходящее время, чувствую, как с каждым днём у меня становится всё больше прошлого и всё меньше будущего, и это простое осознание со временем привело к тому, что я совсем иначе стала смотреть на свои повседневные выборы. Если у меня так мало времени, то что я на самом деле хочу с ним делать? Хочу ли я вместить в отведённое мне время этот сериал/поездку в это место/общение с этим человеком? Я вижу, как каждый мой выбор отменяет те возможности, которые я не выбираю, и от этого сам процесс выбора, даже в мелочах, ощущается более значимым, чем раньше. А ещё я учусь жить с мыслью о том, что есть вещи, которые я просто не успею сделать — вряд ли я даже прочту все книги в своём книжном шкафу до того, как умру. Это очень грустно, но я маленькая, а мир большой, и как бы я ни старалась, мне не удастся впихнуть в себя всё, что мне интересно — скорее я просто перегорю, пытаясь, и тогда не сделаю вообще ничего из задуманного.

И это скорее хорошие изменения. Но есть и другие; у каждого радостного момента появляется изнанка, как подкладка на пальто, неизбежная мысль о хрупкости человека и временности любого счастья. Кажется, что отсюда недалеко и до идеи бессмысленности: если жизнь так коротка и заканчивается пустотой, то зачем пытаться как-то её наполнить? Пока что ответ на этот вопрос у меня есть — не выраженный в словах, но ощутимый на чувственном уровне. Но, кажется, сейчас я уже могу представить, каково это — когда ответ не находится.

В дазайн-анализе (это одно из направлений экзистенциальной терапии) есть идея о том, что страдание человека порождается невозможностью ни принять данности бытия, ни закрыть на них глаза. Я сейчас чувствую себя очень похоже — застрявшей где-то посередине, неспособной отвернуться от ужаса того факта, что когда-нибудь меня не будет (не будет настолько, что я даже не узнаю об этом), и неспособной в достаточной степени выдерживать его. Но я верю в то, что это не последняя остановка, что отношения со смертью можно выстроить как-то иначе (какой бы наивной не выглядела сама идея отношений с тем, что тебя убивает). Открыть/Комментировать

2021-08-29 15:35:41 «Расскажите, пожалуйста, как исцелиться после изнасилования: перестать бояться прикосновений с сексуальным подтекстом, избавиться от навязчивых мыслей, не избегать отношений с мужчинами. Не базово — идти в терапию (уже много лет, в том числе работаем и с опытом насилия, хотя стало легче, все ещё не чувствую себя «нормальной» и не могу заниматься сексом). Интересно, какие способы вообще есть — даже самые необычные, и за счёт чего они работают. Можно ли вообще исцелиться полностью?»

Привет! В работе с пострадавшими от сексуализированного насилия я нередко сталкиваюсь с таким запросом: «что сделать с собой, чтобы стать нормальной?». Пережившие могут обращаться к небезопасным практикам в надежде на улучшение своего состояния (и, к сожалению, находится немало шарлатанов и просто неэтичных специалистов, готовых этим воспользоваться). Я вижу это как проявление одного из распространённых последствий насилия — сниженной чувствительности к себе, к потребностям своего тела и психики. Подвергая другого человека насилию, абьюзер как бы превращает его в объект, и это дегуманизирующее отношение часто влияет на то, как сама пережившая начинает воспринимать себя: как «поломанную вещь», которую необходимо починить любыми доступными способами (и не так уж важно, что эта «вещь» будет чувствовать в процессе). Именно поэтому я с большой настороженностью отношусь к любым необычным, радикальным, якобы быстродействующим способам работы с травмой насилия — слишком высок риск, что они приведут к ретравматизации через пренебрежение состоянием и потребностями человека.

Что же на самом деле может помочь пережить такой страшный опыт? Длительная терапия с хорошей специалисткой (возможно, что и не одной), поддержка близкого окружения, чтение материалов по теме, возможно — историй других переживших (хотя к этому тоже стоит подходить с осторожностью, сверяясь со своим состоянием). Кому-то помогает общение с людьми со схожим опытом (например, мы в проекте «Тебе поверят» проводим групповые тематические встречи для переживших сексуализированное насилие в детстве, на которых участницы могут делиться своими переживаниями в поддерживающей обстановке). Важно, я думаю, определить для себя, что именно вы понимаете под исцелением. Возможно ли удалить из своего сознания травматический опыт, стать человеком, с которым этого будто бы не происходило? Боюсь, что нет. Мне близко то, как этот процесс описывает Урсула Виртц, специалистка по работе с травмой сексуализированного насилия: она сравнивает его с заживлением раны — со временем острая боль утихает, и на месте свежего пореза появляется шрам, который иногда, в тяжёлые дни, даёт о себе знать. Травма остаётся частью опыта, но она никогда не определяет человека полностью, и вполне возможно, что по мере того, как ваши отношения с собой будут восстанавливаться от того урона, который им нанёс опыт насилия, ваша потребность в том, чтобы как-то себя исправить, чтобы перестать чувствовать себя ненормальной, перестанет быть такой настойчивой.

#поговоритьобэтом Открыть/Комментировать

2021-08-25 16:10:00 Говорила со своей терапевткой о том, как тяжело переношу чувство стыда. Самые сложные моменты в контакте с ней для меня — не те, где я дотрагиваюсь до больных мест; обычно я понимаю, что делать во своей болью, чтобы стало легче, мне помогают слёзы, разговоры, поддержка — но от стыда будто бы нет защиты, он заставляет чувствовать себя уязвимой, одновременно очень маленькой и открытой взору другого во всей своей неприглядности. Такая обострённая восприимчивость делает меня чувствительной к стыду в других людях — как в работе, так и в повседневном взаимодействии. Одно время в моём круге общения было немало стыдящихся и стыдящих людей, и их «правила жизни», призванные оберегать от соприкосновения со стыдом и помогать чувствовать себя нормальными, накрепко засели в моей голове. Делая то, что они считали «зашкварным», я по-прежнему могу ощутить укол стыда, совершенно не соотносящийся с моими собственными представлениями о мире.

Среди тех, кто приходит ко мне в терапию, немало людей, которым так же сложно выдерживать собственный стыд и тем более предъявлять его в контакте со мной. Для нас обоих это непростая работа; клиент, решаясь открыться мне, рискует почувствовать себя затопленным стыдом, для меня же велик соблазн попытаться спасти нас обоих от этого чувства, избегая сложных тем, которые, как я предполагаю, могут ощущаться клиентом как стыдные. Самое важное для меня в такой работе — не давать моим собственным стыду и вине вступать в сговор с такими же эмоциями клиента, не создавать пространство умолчаний и запретных тем, но смело смотреть в лицо стыду, таким образом лишая его значительной части силы. Если я верю в то, что стыд можно выдержать, и демонстрирую это клиенту, в конечном итоге это может облегчить и его переживания. Я замечаю это и на собственном опыте — так, моя терапевтка обратила моё внимание на то, как со временем изменился мой язык тела; сейчас, когда я говорю о чём-то стыдном, я уже не сжимаюсь в комок и даже могу смотреть ей в глаза. Внутри себя я по-прежнему борюсь с желанием спрятаться под одеяло и никогда не вылезать, но сейчас оно больше не кажется всепоглощающим — и это уже победа. Открыть/Комментировать

2021-08-22 14:08:46 «Здравствуйте! Дочери 18 лет, последние 4 года больна РПП. Бороться с болезнью помогают психиатр (медикаменты + поддержка) и психотерапевт. Есть очевидный прогресс в отношениях с едой (уменьшение ограничений, легализация), осознанности и эмоциональном регулировании.
Самая большая проблема — искажение образа тела. Красивая девушка спортивного телосложения с хорошим ИМТ видит в зеркале себя жирной и уродливой. И тут не работают заверения близких, психотерапия (КПТ, гештальт, схема) тоже не дает ни ответа на вопрос, ни инструментов для работы с сильной телесной тревогой. От называния токсических мыслей о себе НАМами легче не становится, расписывание схем и циклов тревогу не снижают. Вопрос: нужно ли менять подход в психотерапии? Какой вид терапии наиболее эффективен в борьбе с дисморфией? Какую поддержку тут могут оказать родные?»

С ответом на этот вопрос мне помогла моя коллега, клиническая психологиня Виктория Скибина:

Здравствуйте! В первую очередь хочу поддержать ваше упорство в лечении дочери, вы явно вкладываете в него много сил. Здорово, что с ней работает и психиатр, и психотерапевт — в лечении расстройств пищевого поведения важен командный подход. Специалисты нередко рекомендуют привлекать к работе с РПП у подростков других членов семьи — существуют специфические формы семейной терапии, разработанные специально для таких случаев. Такая терапия может помочь родителям лучше понять своего ребёнка, найти совместные способы борьбы с болезнью и самим получить поддержку и помощь. Возможно, в вашем случае работа со всей семьёй могла бы стать подходящей альтернативой индивидуальной терапии. В целом я верю в то, что с РПП и телесной дисморфией можно работать в рамках различных психотерапевтических подходов — при этом важно, чтобы терапевт был специалистом по работе с расстройствами пищевого поведения и хорошо ориентировался в теме. Не менее значимо и личное совпадение — найти «своего» терапевта, с которым удастся выстроить доверительные и значимые отношения, порой удаётся не сразу.

Поддерживая дочь в борьбе с РПП, важно, на мой взгляд, оставаться на её стороне. Зачастую послания в духе «ты красивая» действительно не дают эффекта, но если заменить их на «я с тобой, и я буду любить и ценить тебя в любом состоянии», человек может ощутить принятие и почувствовать себя лучше. Бывает полезно проанализировать собственные убеждения и переживания по поводу еды, тела, веса. Может ли что-то в вашем поведении перекликаться с расстройством ребенка? Например, вы можете больше внимания уделять внешнему виду, чем эмоциям, и в разговорах с дочерью делать упор именно на то, что она красивая и спортивная.

Лечение расстройства пищевого поведения — это долгий путь, и идёт по этому пути ваш ребенок. Помните об этом, чтобы не стараться ускорить процесс выздоровления, не сливаться с переживаниями дочери. Вы можете идти рядом, делиться с ней своим вниманием и поддержкой, и для этого вам необходимо заботиться и о себе, быть чуткой к собственным эмоциям и состояниям. Ведь то, что делаете вы — это тоже непростая работа, на неё нужны силы, поэтому важно не пренебрегать тем, что может помочь вам почувствовать себя более устойчивой в этом процессе, будь то выделение времени на любимые занятия, общение с друзьями или психологическая поддержка.

#поговоритьобэтом Открыть/Комментировать

2021-08-19 13:23:54 На супервизорской группе говорили о том, почему облегчение и счастье не могут быть целями терапии — по крайней мере, в долгосрочной перспективе. Мне кажется, что основных моментов тут два. Первый состоит в том, что экзистенциальная терапия в самом общем смысле направлена на то, чтобы помочь человеку стать более открытым бытию во всем его разнообразии: открытым и горю, и радости, и красоте, и отчаянию. Цель терапии в этом случае выглядит, пожалуй, более прозаичной и совсем не такой соблазнительной: научиться выдерживать данности существования, напряжение жизни и свои ограничения. Приходя в терапию, люди зачастую ожидают обратного, стремясь избавиться от тяжёлых чувств и отвернуться от неудобных истин, говорящих о том, что жизнь коротка, хрупка, непредсказуема и не слишком-то договороспособна. Это не значит, конечно, что терапия не способна приносить облегчение; проживание и осмысление страдания может менять его, смягчать, делать менее интенсивным. Но облегчение тут выступает скорее не целью, а побочным эффектом той нелёгкой работы, которую клиент проделывает вместе с терапевтом — работы, направленной на то, чтобы научиться смотреть жизни в лицо, не отворачиваясь.

Второй момент касается скорее радости и счастья, которые не возникают в жизни человека сами по себе, а рождаются из реализации значимых для него ценностей и смыслов. Одновременно с этим жизнь, наполненная смыслом, совсем не обязательно будет исключительно радостной: любимое дело может быть трудным и требующим большого количества сил, творчество порой рождается в муках, отношения с близкими людьми бывают болезненными и могут прерваться в любой момент. Для меня тут цель видится скорее не в том, чтобы обрести счастье как некую конечную точку, статичное состояние блаженства и гармонии, но в том, чтобы позволить себе жить полно и решительно, делая то, что видится важным, не откладывая существование на потом. Гарантий счастья в этом нет — но если понимать счастливую жизнь как ту, которая не оставляет после себя сожалений о несбывшемся, шансы на неё значительно повышаются. Открыть/Комментировать

2021-08-12 17:47:56 «Доброго дня. Я не вижу опоры в себе. Мне сложно существовать для себя, заботиться о себе — мне обязательно нужен человек рядом, мне обязательно нужно давать и получать заботу и любовь. Я чувствую себя херово в нынешней парадигме “Ты на первом месте”, я понятия не имею, как можно жить для себя. Сейчас я на пороге тяжёлого периода: я переезжаю в Петербург и буду искать работу (и сейчас уже сижу на хэдхантере и пока безрезультатно), а ещё я влюбилась в человека, который просит меня не спешить с отношениями “и не создавать идола”. Я пытаюсь понять, дефектна я или нет, и как можно жить, не заботясь и не любя кого-то.»

Привет! На самом деле я не вижу противоречия между тем, чтобы опираться на себя и заботиться о себе, и тем, чтобы любить кого-то ещё. Более того, мне кажется, что одно поддерживает другое: умение видеть, понимать и ценить саму себя помогает и к другому относиться как к отдельному, реальному человеку со своими границами, и проявлять заботу о нём, исходя из этого базового уважения к его автономности.
Распространённый в нашей культуре миф о романтической любви часто описывает её как самопожертвование, взаимное растворение друг в друге, превращение в «единое целое». Проблема в том, что зачастую такие отношения имеют мало пересечений с реальностью: их участники могут видеть перед собой не живого человека со своими трудностями, слабостями и ограничениями, а идеальный образ, магическое средство заполнения внутренней пустоты. Забота в таком случае может пониматься как стремление спасти другого или быть спасённым другим.

Но я верю в то, что любовь можно понимать иначе: как способность видеть человека таким, какой он есть, и заботу о том, чтобы он мог идти по жизни собственным путём, расти и раскрываться аутентичными для него способами. В этом случае любовь исходит не из нужды, а из желания; присутствие другого обогащает жизнь, но не является её необходимым условием.

Мне важно оговориться, что я не пишу сейчас конкретно о вас — скорее, делюсь размышлениями, на которые меня навёл ваш вопрос. При этом то, как вы говорите о себе («пытаюсь понять, дефектна ли я»), показывает, что при всей значимости, которую вы придаёте любви и заботе, вам действительно трудно проявлять их по отношению к человеку, с которым, в отличие от всех остальных, вы находитесь рядом постоянно. Я думаю, что отношения с собой — это действительно самые значимые отношения в нашей жизни; и потому, что с собой мы рождаемся и умираем, не имея никакой возможности уйти от себя даже на время, и потому, что (говоря словами героини моего любимого сериала) «если ты ненавидишь себя, не имеет значения, насколько у тебя классный бойфренд». Принимающее и поддерживающее отношение к себе видится мне огромным источником внутренней силы, дающим ресурс в том числе и на деятельную любовь к окружающему миру; и напротив, негативное самоотношение зачастую обнаруживает пустоту, которую чужая любовь никогда не сможет заполнить до конца. Поэтому, на мой взгляд, в отношения с собой имеет смысл вкладываться в любом случае — в том числе и тогда, когда рядом с вами есть любимый человек. Мой личный опыт показывает, что отношения с близкими от этого только выигрывают.

#поговоритьобэтом Открыть/Комментировать

2021-08-08 17:20:22 Вернулась из отпуска, первая часть которого прошла в новом для меня формате группового тура. Этот неудачный опыт дал мне возможность понаблюдать за собой в непривычных условиях и прийти к некоторым интересным выводам (этим и утешаюсь).

Я обнаружила, что отсутствие потребности нравиться окружающим может быть по-настоящему освобождающим. Люди, с которыми меня свела судьба, оказались мне настолько чужды, что я не испытывала никакого желания общаться с ними и производить хорошее впечатление, и это позволило мне делать исключительно то, что хочется: по максимуму гулять одной, избегать групповых активностей вроде бесконечного фотографирования на фоне чего угодно, не пытаться быть вежливой слушательницей и интересной собеседницей. В такой роли одиночки среди людей я не оказывалась, пожалуй, со старшей школы, и в этом ощущении, несмотря на сопутствующую ему печаль, нашлось и нечто притягательное.

Одновременно с этим я заметила, как сильно отношение окружающих влияет на моё восприятие себя. К концу недели мой образ странненькой девочки-социофобки (так, по моим ощущениям, видели меня остальные участники поездки) начал будто бы оседать внутри меня, и я стала потихоньку забывать, что вообще-то я люблю шутить, веселиться и тусоваться, когда обстановка и компания к этому располагают. Мне пришлось признать, что как бы хорошо я сама к себе ни относилась, мне необходим доброжелательный взгляд другого для того, чтобы подпитывать это хорошее отношение — в его отсутствие я словно теряю твёрдую почву, на которой привыкла стоять.

Моя наивная фантазия о возможности наслаждаться красотой природы, игнорируя находящихся рядом людей, не прошла проверку реальностью. Выяснилось, что контекст играет для меня огромную роль, что воспоминания оказываются тесно связаны с эмоциями (а я испытывала множество негативных чувств и тратила огромное количество энергии на то, чтобы с ними справляться), и что, в конечном итоге, то, с кем я, для меня гораздо важнее того, где я. Но были и более приятные открытия: оказалось, например, что я неплохо умею себя успокаивать даже в моменты, когда происходящее вокруг попадает в мою травму, вызывая чувства куда более тяжёлые и сильные, чем того требует ситуация. Что ж, кажется, с вопросом саморегуляции я неплохо поработала в терапии — теперь осталось научиться принимать более адекватные жизненные решения (как мне могло прийти в голову, что с моей аллергией на всё туристическое и повышенной чувствительностью к малейшим раздражителям мне может понравиться путешествовать с незнакомыми людьми, от которых мне будет некуда деться — это настоящая загадка). Открыть/Комментировать