2022-06-23 10:31:21
Произнесла и сама офигела. Это вырвалось откуда-то из самого нутра, речь шла об отношениях с человеком, который не просто причинил боль, а практически покалечил меня, разрушил весьма значительную часть жизни да и здоровья. Много лет я ходила с этой никак не рубцующейся раной, крутила и рассматривала ее, оплакивала и старалась «не обращать внимания», «быть выше этого», в тщетных попытках отстроиться и забыть. Никак не получалось, связь, замешанная на крови, на жизни и смерти – самая прочная.
И вдруг вот это слово, произнесенное в процессе терапии, когда большая часть защит отключена, большая часть горя выплакана, в принятии и поддержке терапевта можно не сомневаться. Мне просто нужна компенсация, репарация и контрибуция, оплата – нет, не моих страданий, но упущенных возможностей. Того, что могло бы произойти, если бы не эта травма.
Как человек, ошибочно осужденный и проведший лучшие годы в тюрьме, судится с государством и получает огромную сумму денег.
Мне кажется, мы могли бы начать воспитывать в детях и доносить до окружающих саму эту возможность: чем я могу загладить свою вину? Прости, я сделал тебе больно, мне очень жаль, давай я постараюсь это исправить!
Сам маленький ребенок не в состоянии придумать дар или жест, он ничего не знает о потребностях взрослых. Мы можем потихоньку вносить в реестр «список желаемых действий», и знакомить с ним: позаботиться или сделать приятное. Потратить свое время на помощь в делах. Вспомнить, о чем тебя просили давно и исполнить просьбу наконец.
В работе со взрослыми людьми часто возникает тема причиненной боли «там и тогда», когда кажется, что нет никакой возможности исцелиться, потому что время упущено и ничего уже не исправить. Но когда мы начинаем об этом говорить, чаще всего обнаруживаем, что внутри есть знание, о лекарстве.
«Я хочу, чтобы папа попросил прощения. Не ожидал от меня, что я молча приму и сама его оправдаю, а сказал «Я был неправ, извини меня», вместо того, чтобы заваливать меня подарками».
«Мне бы помогло, если бы мама перестала рассказывать, как она страдала от развода с моим отцом, а послушала, каково было мне. Просто сидела и кивала, держала за руку, гладила по голове. А она только подкладывает еду на тарелку!».
В описанных ситуациях родители могут даже знать об обиде и претензиях детей, но отказываются об этом говорить, потому что вместо вины (которая подразумевает возможность прощения) испытывают стыд (который исключает прощение и парализует). Мне кажется, это главное, ключевое различие:
Вину можно загладить, возместить ущерб, помириться и жить дальше. Стыд делает невозможным дальнейшие отношения.
Поэтому наша задача, как родителей, не манипулировать ребенком с помощью стыжения - «Ну что ты за человек такой! Как же ты допустил/совершил/не справился?!» – а последовательно учить его чувствовать вину, просить прощения и возмещать ущерб.
То же самое касается народов и государств.
Кстати, обратите внимание на язык тела: когда человек говорит «Извини мне, мне очень жаль!», он пытается приблизиться, заглянуть в глаза, взять осторожно за руку. Восстановить отношения, в общем и целом. Если человек (любого возраста) сворачивается в узел, забивается в угол, закрывает лицо и отворачивается, это не вина, а стыд, попытка исчезнуть, испариться, выйти из отношений, изъять себя из жизни. Проблема в том, что от «мертвого» партнера никакого возмещения не будет, это тупик и конец всему.
А вторая причина, по которой люди даже не помышляют о репарации и зашивании раны – та, о которой я написала выше: уверенность, что страдания можно искупить только своей соразмерной болью. Отдать кусок своей плоти или души, продемонстрировать, что тоже мучаешься, корчишься и плачешь. И это так страшно, что лучше полностью порвать, никогда не видеть, заблокировать везде, сменить работу, адрес, страну.
Хотя почему МНЕ должно быть легче и приятней от того, что другому человеку больно и он плачет – непонятно. Вернее, понятно, если мы находимся в очень архаичной, жестокой, расщепленной культуре, где месть – ключевое понятие».
4.1K viewsИрина Шелудько, 07:31
I
