С пролетарским приветом

2021-02-03 11:18:27 Андрей не знал, что кладбище патрулируют каждый час, потому что вандалы повадились воровать медные надгробия. Дальше всё происходило быстро. Сторож – мужик лет сорока пяти с монтировкой, фонариком и алкоголем в крови – бросился в атаку. Андрей столкнул Настю в могилу и выдернул совковую лопату. Было темно. Не так темно, что хоть глаз выколи, но так темно, чтобы наблюдать силуэты. А ещё мужик светил ему в лицо. Лопатой Андрей взмахнул по наитию и наотмашь. Что называется – от души. Фонарь упал на землю. Что-то забулькало. Андрей подобрал фонарик и посветил. Удар располосовал сторожу горло. Точнее, голова сторожа повисла на двух лоскутах кожи. Он умер. Новая острая лопата сработала, как палаческий топор. По Андрею распространялся шок.
– Андрей?
– ...
– Андрей?!
– ...
– Андрей?!
– Я здесь.
– Достань меня.
Андрей помог Насте выбраться.
– Господи... Он что..?
– Да. Я нечаянно. Махнул лопатой. Так вышло.
– Что теперь будет? Как мы...
Андрей думал. В голове было пусто. Вдруг Настя схватила сторожа за ногу и задергала к могиле.
– Андрей, чего стоишь? Помоги.
Андрей сомнамбулически помог. Сбросил сторожа на крышку гроба. Уложил. Вылез.
– Зарывай.
– Чего?
– Зарывай.
Андрей схватил совковую лопату. В голове мелькнуло: "Если б я схватил совковую сразу, ничего бы этого не было". Потом он замер и спросил:
– Что мы делаем?
– Что?
– Его же никогда не найдут.
– И что?
– У него жена. Дети, наверное. Они никогда не узнают...
– Молись, чтобы никогда не узнали. Если узнают, ты сядешь, понятно?
Больше они не говорили. Настя села на лавку и обняла себя за плечи. Андрей зарывал. Зарыв, он отряхнул цветник и засыпал землей лужу крови.
– Поехали.
– Поехали.
На следующий день Андрей пришел на рынок к золотникам. Толстый золотник посмотрел на украшения через стеклышко и сказал:
– Это цыганское золото.
– Ну, и что?
– А то, что оно поддельное.
– Как – поддельное?!
– Кверху каком. Не настоящее.
Золотник взял Андрея за руку и звонко вложил в них кольца.
– Или тебя наебали или ты пытался наебать меня. Бывай, паря.
– Бывай.
Это был нокаут. Андрей не смог сразу прийти к Насте. Три дня пил. Потом пришёл. Настя усмехнулась и сказала:
– Вот и доверяй после этого цыганам.
Через месяц она удалила матку. Ей уже было не страшно. А ещё через два месяца они с Андреем размуровались. Нежно, медленно, целуя друг друга в носы. А сторожа, действительно, так и не нашли.
#павелселуков Открыть/Комментировать

2021-02-01 10:21:22 Андрей уснул и проснулся ближе к полудню. Настя сидела рядом с заплаканными глазами.
– Ты чего?
– Ничего.
– Ты из-за...
– Нет, из-за погоды.
– Прекрати. Выход есть. Я его нашёл.
Андрей гордился своей идеей с цыганским бароном не потому, что он цыганский, а потому что зачем мертвецам золото? Два обола на глаза положил и плыви себя. А Настя живая. И он живой. Берёт тот, кому нужнее. По-другому и быть не может. Суеверия, связанные с разорением могилы, он отмёл решительно. Однажды Андрей копал подхоронку и гроб из соседней могилы съехал ему под ноги. И что? И ничего. Затолкал обратно и всего делов. Тут ещё проще. Копнул, взял, зарыл и в Израиль. Распираемый гордостью и надеждой, он пересказал идею Насте. Настя долго молчала. Внутренне она пыталась ужаснуться, но не смогла. То есть, она не смогла ужаснуться разорению могилы. Картина, где Андрея ловят на месте преступления, ужаснула её вполне.
– Я согласна. Только у меня одно условие.
– Какое?
– Я пойду с тобой.
Андрей вздохнул.
– Насть, я не хочу говорить тебе голливудскую ерунду, типа "это исключено".
Просто сама подумай – зачем ты там нужна? Два человека заметнее одного. Копать ты не умеешь. На стрёме стоять бесполезно, потому что сторож может выйти откуда угодно. Надо ли рисковать?
Настя молчала. Она знала, почему хочет пойти. Если их поймают, она скажет милиции, что это всё из-за неё. Расскажет про опущенные стенки влагалища. Придумает, как она вынудила Андрея пойти на преступление. Какая разница, где быть замурованной в собственном теле? В тюрьме или тут? А Андрей найдёт себе нормальную девушку.
И Настя, и Андрей впали в состояние исключительного благородства. Андрей хотел исцелить Настю. Настя хотела спасти Андрея. Состояние исключительного благородства добавляет решимости любому начинанию. Не подвело оно и здесь. Андрей и Настя покинули базу в тот же день. Андрей водил ВАЗ 2110. По дороге домой он купил две лопаты (совковую и штыковую). Дома переоделся в темную удобную одежду. В два часа ночи Андрей забрал Настю с Попова и поехал на кладбище. Припарковавшись возле леса, чтобы машина сливалась с чёрной хвоей, он достал с заднего сиденья лопаты, закинул их на плечо и пошёл к могиле барона. Настя несла фонарик. Они не говорили. Они – священнодействовали.
Кладбищенские сосны усугубляли ночь. Земля была мягкой. Андрей почти не пользовался штыком, выбирая землю совком из просторного цветника. Минут через двадцать лопата стукнула гроб. Мореный дуб утратил лоск, но сохранил основательность. Настя сидела на лавке и грызла кутикулы. Услышав стук, она вскочила. Налетел порыв ветра. Заскрипели корабельные сосны.
– Что это? Что?!
– Гроб. Успокойся.
Андрей открыл крышку.
– Дай фонарик.
Настя встала на колени и дала. Барон истлел. Только кое-где на костях виднелись непонятные комки. Не обращая внимания на скелет, Андрей пошарил рукой вокруг него. Золото. Ещё золото. Много золота.
– Давай пакет.
– На.
Андрей воровато схватил пакет. Тут у него вышла заминка. Если держать пакет в одной руке, а другой рукой складывать сокровища, то чем держать фонарик? Он большой, в зубы не возьмешь, а больше держать нечем.
– Настя, слезай ко мне.
– Зачем?
– Фонарик подержишь.
– А отсюда нельзя?
– Нельзя. Там его всем видно будет.
– Хорошо.
Настя глубоко вздохнула и спрыгнула в могилу. Золото посыпалось в пакет жёлтыми ручейками. Андрей уже не церемонился. Он шарил руками повсюду, забирался ими под скелет и выуживал, выуживал, выуживал...
– Всё. Вылезаем.
Андрей выбрался из могилы по лопате и подал руку Насте. Едва она выбралась, на неё лег луч света.
– Кто такие, блядь? Памятники пиздите? Я вам дам памятники, суки! Открыть/Комментировать

2021-02-01 10:21:21 С каждым новым свиданием напор Андрея возрастал. Они уже целовались, уже гладили друг друга, уже говорили охрипшими голосами. Вместо пятого свидания Андрей предложил поехать на базу отдыха. Лес, река, лодка, необязательный мангал. Но главное – отдельный домик с большой кроватью, где можно ласкать и быть обласканным. Настя знала, что всё движется к этому. Внутри себя она собиралась отказать Андрею. Порвать с ним отношения. Навсегда выбросить его из жизни, если её существование можно так назвать. На деле она согласилась. Настя напоминала прохожего в помрачении, во все глаза шагающего под самосвал. Она ни на что не надеялась. Просто согласилась и поехала на базу.
База отдыха "Таежная" затерялась между Молодежкой и Кислотными дачами на берегу живописного пруда, где раньше разводили форель. Деревянные домики, исполненные в швейцарском стиле, стояли на расстоянии, не кучно, а как бы деликатничая. В тот год начало июня выдалось жарким. Не жарким для купания, но жарким, чтобы комфортно лежать на берегу, щурясь в блюдце воды, ловко отражающее солнце. Весь день Андрей был взволнован и красноречив. Настя прятала оцепенелость за легкой улыбкой. Они поплавали на лодке, покатались на лошадях, пообедали шашлыком и теперь лежали в шезлонгах на берегу, прихлебывая горячий чай. Близился вечер. На Андрея вожделенно надвигалась двуспальная кровать. На Настю она надвигалась безжалостно. Устав мучиться, она решилась и сказала:
– Андрей, у нас не будет секса.
Андрей поперхнулся. Эта фраза вынырнула из тишины и показалась ему чудовищной. Так первый удар грома заставляет путника присесть на корточки.
– Почему ты об этом заговорила?
– Потому что мы пойдем в домик и ляжем в одну постель.
– Я могу лечь на полу, если ты пока не хочешь...
– Я хочу. Но не могу.
– Как это?
– У меня опущены стенки влагалища. Вторая стадия. Такое бывает у трёх процентов молодых женщин. Мне очень больно заниматься сексом. Я пробовала. Мне одиноко. Я не должна была... Прости.
Андрей выглядел и чувствовал себя оглушённым. Настя покраснела.
– Если хочешь...
– Да?
– Мы могли бы заняться оральным сексом.
Уголовные понятия мгновенно подняли голову и уставились на Настю холодными глазами. Андрей не хотел превращать свою девушку в мастёвую защеканку. Но проблема была не только в этом. Высокий Настин образ не вязался в его голове с этим унизительным видом любви. Он хотел нормального нежного секса, когда можно медленно двигаться, держа Настино лицо в ладонях.
– Нет. Я хочу полноценно. Эти стенки... Они как-то лечатся?
– Уколы с гиалуроновой кислотой не помогли. Процедуры на аппарате "Фотон" тоже. Ходила к оперирующему гинекологу. Он говорит, что надо удалять матку. А мне страшно, Андрей. Мне очень страшно. Кому я нужна без матки?
– Это ничего. Без матки – это ничего. Детей можно усыновить. А больше никаких вариантов нет? Ну, чтобы вылечить.
– Есть. Операция в Израиле. Стоит два миллиона рублей. Как квартира, представляешь?
– Не представляю. Я таких денег никогда не видел.
– Я тоже. Пойдём в домик, я устала.
В домике Андрей и Настя не разговаривали. Разделись и легли в постель. Каждый на свою половинку. То ли люди, то ли узники, замурованные в собственных телах. Настя уснула или сделала вид. Андрей не спал. Он усиленно думал. "Анальный секс вообще какая-то гомосятина. Господи, причем тут секс?! Надо её вылечить. Вылечить и всё. Но как достать два миллиона?"
К утру Андрей придумал, как достать два миллиона. Сначала он вспомнил, где видел что-то на них похожее. Он видел это на кладбище восемь лет назад, когда хоронил цыганского барона. В дубовый гроб с серебряными ручками родственники сложили пригоршни золота. И блестящие украшения. И доллары. И старинные романские монеты. Доллары, конечно, истлели, зато всё остальное должно лежать в сохранности. Приехать ночью. Выкопать. Побросать в пакет. Закопать. Уехать. Барон лежит у дороги, риск есть, но это не такой риск, как грабить банк или ювелирку. За час можно управиться. Сторож обходит кладбище один раз в два часа. Если подгадать, если он по старому графику обходит... Шансы на успех велики. Открыть/Комментировать

2021-02-01 10:21:21 Образ проститутки слез с пьедестала, уступив место покойнице. В одну секунду сложилось всё: тоска по любви, тоска по женщине, юный возраст, психологически непростая работа, погожий сентябрьский денёк. Крышку гроба Андрей заколачивал непослушными руками. Такими же руками он принял от Марата, уже докопавшего могилу, толстую верёвку. Закончив похороны аккуратным холмиком, Андрей ушёл вглубь кладбища, сел на лавку и закурил. В голове металась околесица. Стоило прикрыть веки, как из мрака проступало лицо девушки, как бы светящееся изнутри. Нет, Андрей не испытывал к ней сексуального влечения, но платоническое было велико. Скоро это влечение обросло фантазиями. Чем больше времени проходило с похорон, тем идеальней, красивей, роднее становилась покойница. Тонко чувствующая натура Андрея, прикрытая кольчугой понятий, сошла с ума. То ли из-за тесноты кольчуги, то ли ещё почему, но через год он не смог переспать с девушкой, потому что в сравнении с покойницей она была безобразна. Кроме эстетического закидона, был у Андрея и закидон нравственный. Ему казалось, что секс – это предательство любимой, а быть предателем он не хотел. Не хотел он и отступать от понятий, прибегая к онанизму. "Не хотел" здесь не совсем точное слово, потому что отчасти он и не мог. Так православный не может съесть мясо в Великий пост. Иными словами, Андрей оказался запертым в собственном теле. Он стал бурдюком, внутри которого бродит всякое-разное. Железная воля, доставшаяся ему, видимо, по наследству, не давала этому всякому-разному вырваться наружу. С чувством вины за ночные поллюции, в соку эротических состояний Андрей прожил восемь лет.
К тому времени он уже ушёл с кладбища, уже закончил училище, уже работал в небольшом автосервисе неподалеку от ЗСП. В мае 2009 года Андрей встретил Настю. Это случилось в кафе, куда он зашёл после кино. Настя работала там официанткой. Андрей часто ездил из Закамска в город. Можно сказать, он вынужденно вёл очень активный образ жизни. Все его выходные были расписаны по часам. Летом – футбол, баскетбол. Зимой – лыжи и коньки. Весной и осенью – бассейн. Круглогодично – бокс и шахматы. Андрею было страшно оставаться в покое. Даже паузы между спортивными занятиями он старался заполнить. Делал генеральную приборку два раза в неделю. Читал исторические книжки. Или ходил в кино. Настя была хрупкой брюнеткой с той мраморностью, которая, как вы знаете, давно стала важным элементом красоты для Андрея. Взлелеянный образ покойницы органично наложился на её черты. Плюс – девушка была мила и нежна той скромной нежностью, что цементирует образ "русской красавица". Ямочки на щеках, возникающие в момент улыбки, придавали Настиному лицу нездешнюю глубину. В этой глубине Андрей проплавал весь вечер. И следующий тоже. И так всю неделю.
На восьмой день, вспотев ладонями, он дождался конца Настиной смены, встретил её на улице и пригласил на свидание. Настя зависла. Бесконечные полминуты она не говорила ни "да", ни "нет", как будто внимательно прислушиваясь к себе. Андрей снова забыл дышать. Отказ поверг бы его в такой же шок, как спускание любимой покойницы в могилу. Настя согласилась. На свидании им было очень-очень хорошо. Они оба любили фильмы Балабанова, песни "Наутилуса" и книжки о Гарри Поттере. Возвращаясь домой, Андрей с удивлением обнаружил, что на пьедестале его желаний утвердилась Настя. Он чувствовал себя на пороге небывалого счастье и по щенячьи торопился этот порог переступить. Второе свидание было назначено на послезавтра, и Андрей буквально сдерживал себя, чтобы не позвонить. Он думал, что звонить нельзя, что не стоит подгонять события, что нужно терпеть, иначе можно всё испортить. И Андрей терпел. Он не знал, что на другом конце провода терпела и Настя. Она влюбилась в Андрея навзрыд, хотя и понимал обреченность этих отношений. На свидании Настя была тихой. Интуитивно она ощутила в Андрее желание обожать, болтать без умолку, завоевывать, и просто не мешала ему этого делать. Молчаливая, красивая, мраморная, она походила на ожившую статую в саду Тюильри. Ну, или на покойницу, вставшую из гроба. Открыть/Комментировать

2021-02-01 10:21:21 Замурованные
Представьте, что вы не занимались сексом восемь лет. Не восемь лет с нуля до восьми, а восемь лет с пятнадцати до двадцати трех. Понимаю – сложно. Однако именно такая небывальщина произошла с Андреем. Он был страшно чувствительным парнем, всунутым в грубое крестьянское тело. Тело тоже было всунуто. Планета Земля, Россия, Пермь, Закамск, до востребования. Начало нулевых было интересным временем. Лихие девяностые схлынули. Кто-то схлынул по водостоку на дно жизни, кто-то паром вознесся в эмпиреи. А серединка, которую принято называть солью, хотя я бы назвал её гумусом, потому что без этой самой серединки не будет ни водостока, ни эмпирей, как стояла у станков, так и стоит. Стоял у станка и отец Андрея. Не совсем, конечно, у станка, потому что он был сварщиком. Мама Андрея работала домохозяйкой. Это отступление необходимо, чтобы вы понимали – родители не виноваты. Тут вообще нет виноватых, как в жизни. Родители просто были очень заняты добыванием продуктов, вот силёнок на сына и не хватило.
Улица прибрала Андрея к рукам всерьёз и надолго. Как ни странно, в нулевые Пермь была более криминальным городом, чем в девяностые. В девяностые бандитствовали вполне советские люди. У них было туго с фантазией. Несвобода, она ведь и в кошмарах проявляется. В нулевые народились новые люди. Ещё подростками они впитали в себя бандитскую культуру девяностых, чтобы, видимо, пойти дальше, привнести своё. Одним из таких молодых волчат и был Андрей. Уголовные понятия, как первая система ценностей, с которой он познакомился, произвела на него огромное впечатление. В пятнадцать лет он был уже состоявшимся боксёром, ушедшим из школы после десятого класса ради работы на кладбище. Андрей попал туда через старших товарищей, с которыми занимался боксом. Коренастый, с толстой шеей и сильными руками, он справлялся с работой не хуже взрослых. Весной 2001 года Андрей потерял девственность с проституткой. Это случилось на мальчишнике кладбищенского бригадира Миши. Как и всякий очень чувствительный юноша, он влюбился в проститутку. Часто вспоминал её тяжёлые груди. Как трогал их. Как гладил бёдра. Запах. Полумрак. Современный подросток, свободный от предрассудков прошлого, запросто бы увлекся онанизмом. Андрей был не таким. Он свято, почти религиозно чтил уголовные понятия, где рукоблудство считается постыдным.
Система понятий – это вообще система стыда, а не страха. А стыд, как сдерживающее чувство, намного эффективнее страха. Маясь без подруги, без женщины, Андрей налегал на работу. Копал могилы, таскал валежник из кварталов, вытаскивал старые памятники из лога, заливал опалубки, тараканил стелы на установки. В каким-то смысле, он сублимировал, хоть и не знал этого слова. В сентябре 2001 Андрей взял верёвки и вместе с копальщиком Маратом пошёл в седьмой квартал отхораниваться. Могила уже была выкопана, но выкопана не до конца, потому что пошла вода. Когда появляется вода, копку останавливают и докапывают уже в присутствии родственников, чтобы положить гроб в сухую могилу, а не в лужу. Всё это не так уж важно, важно, что вокруг могилы собралось около трёхсот действительно безутешных человек. Такого столпотворения ни Андрей, ни опытный Марат раньше не видели. Ошарашенно пробравшись сквозь толпу, она как бы выпали в пустое пространство, в центре которого чернела могила, а справа от неё, на лавке, стоял открытый гроб. В гробу лежала девушка с мраморным лицом. Андрей забыл дышать. Девушка была невероятно красива. Андрей приблизился. Вгляделся зачарованно. Ощупал глазами почему-то родное, насквозь живое лицо. Это как идти по Стройгородку и вдруг увидеть на стене копченого барака Джоконду. Случайное столкновение с красотой всегда производит на нас больший эффект, чем столкновение преднамеренное. Открыть/Комментировать

2021-01-29 08:31:08 Это я в начале так думал. Потом стал анализировать. Сопоставлять. Прикидывать. И, знаете, что? Не могло такого быть. Не в этой реальности. Слишком чудно. Даша, лежание на коленях, Корнелий Долабелла, Кама, вино, поцелуи... Именно у моего подъезда. Именно тогда, когда я дошёл до ручки. Как специально. А может быть, и специально. Через месяц я в этом уверился. Даша, она не только ко мне приходила. У Хемингуэя есть её образ. У Мариенгофа. Лев Толстой видел её перед смертью. Макар Стахов в своей книге "Звёзды и буераки" описывает второе пришествие Девы Марии, где она собирает новых апостолов. Только вот Дева Мария – вылитая Даша. В "Юноне и Авось" Казанская Божья Матерь – это тоже она. Окончательно я прозрел в московском музее им. Пушкина. Туда привезли пять картин Рафаэля. Я был в Москве проездом. Пошёл смотреть. Четыре картины не произвели на меня особенного впечатления, а перед пятой я чуть не упал в обморок. Это была даже не картина, так – набросок углем девушки в профиль. Просто это был набросок моей Даши. Я понял, что избранный. Кем избранный? К чему избранный? Я не знаю. Знаю только, что мне надо читать "Улисса" и ходить на турник. Я живу прежней жизнью. Терпеливо жду. Пинаю камушки в бордюры. Если отскочит вправо – всё сбудется. Если влево – нет. За последний месяц 47 раз отскочило вправо и 23 влево. Мне кажется, это хороший знак. Я в блокнотик записываю. Веду учёт.
#павелселуков Открыть/Комментировать

2021-01-29 08:31:08 Я положил. Лег на лавку и положил. Внутри меня рвалась какая-то ткань. Мимо пробегали знакомые. Все они косились оленьими глазами. Внешне я был расслаблен и свободен, а внутри считал минуты. Через двадцать минут из подъезда на электричку выйдет моя жена. Это мешало мне насладиться моментом. Девушка пролистнула журнал и прочла "Корнелию Долабелле". Звонкий голос плыл над моей головой, как... Как цыганский романс над Детройтом.
– Красиво.
– Холодно.
– Ты о чем?
– Слишком мраморное.
– Ты не любишь мрамор?
– Люблю. Но ты пробовал прижиматься к нему сердцем? Вот, послушай "Маленькие города". Они теплее.
– Подожди. Давай отсюда уйдём.
– Почему?
– Потому что через двадцать минут из подъезда выйдет моя жена.
– Я думала, ты больше.
Я вспыхнул. Она назвала меня маленьким человеком.
– Хорошо. Мы никуда не пойдём.
– Твоя жена на меня нападёт?
– Нет. Я не знаю, что она сделает.
– Ты лежишь на иголках?
– Читай. Как тебя зовут?
– Даша.
– Глеб.
– Дурацкое имя.
– Почему?
– Похоже на звук. Будто камень в реку бросили. Глеб-глеб-глеб. Ты умеешь пускать "лягушек"? Ну, швырять плоские камни, чтобы они прыгали по воде?
– Умею.
– Ты меня научишь?
– Научу.
– Спасибо тебе. Дождёмся твою жену и пойдем на Каму?
– Да. Наверное.
Даша начала "Чапаева и Пустоту", когда из подъезда вышла моя жена. Она остановилась у лавки. Буквально застыла. Моя голова лежала на Дашиных коленях, а глаза смотрели на жену. Жена сказала:
– На электричку опаздываю. Вечером поговорим.
И ушла. И я ушёл. Учить Дашу пускать "лягушек". Жечь костёр. Гулять по барже. Сидеть в старой котельной на берегу. Пить вино. Целоваться, но не заходить дальше. "Ну, чего ты?" – говорил я ей. "Ничего. Все мы ничего. В этом-то и прелесть".
Вечером я вернулся домой. Жена атаковала меня вопросами. Я стал лакомым блюдом на столе её ревности. Я молчал. Я не знал, что ей сказать. Я не понимал происходящего. Утром, ровно в 7:30, я вышел к подъезду. Даши нигде не было. На лавке лежал журнал "Знамя". Я повертел его в руках. Перебрал страницы. На последней я нашёл четверостишие, написанное синей ручкой:
"Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на прощанье простой кружок.
Это буду я – ничего внутри.
Посмотри на него, а потом сотри".
Я сунул журнал подмышку, закурил и пошёл на завод. С женой помирился. Убивать надо таких Даш. Разлучница проклятая. Вертихвостка. Бросила меня красиво, понимаешь. Смену из-за неё прогулял. Еле умолил бригадира Савелича не лишать меня премии. На Каму ходили... Глупость какая. Гипноз! Я жене так и сказал – гипноз. Да разве стал бы я на лавке лежать, не пойми на чьих коленях, если б не гипноз? "Глеб" ей не нравится. Звук, говорит. Сама она звук. Наркоманка конченая. Все люди работают, а она журналы по лавкам читает. Изолировать таких надо от общества. Тунеядство – это не свобода. Журнал ещё этот... Седьмой год храню втайне от самого себя. Под инструментами. В дальнем шкафу. Выбросить не могу. Не знаю почему. Сука. Открыть/Комментировать

2021-01-29 08:31:07 Девушка, читавшая журнал "Знамя"
Я три года выходил из дома на завод в 7:30 утра. Выходил и выходил, ничего особенного. Я ненавидел завод. Ненавидел формовку. Хотел блевать от лома и лопаты. У меня постоянно болела спина. Я не пил из последних сил. Часто пересматривал "День сурка". Не видел никаких перспектив. Жалел себя. Потихоньку разжигался ненавистью к этому миру. Каждую ночь думал вернуться в криминал. Балансировал на грани. В моей жизни не происходило ничего. Путинское безвременье, пробравшееся за шкирку. "Облако-рай" без отъезда на Дальний восток. Шизофреническая сонливость.
В июне 2011 года я вышел и увидел на лавке девушку. Брюнетка. Худенькая. Потрепанная. То ли наркоманка, то ли бродяжка, то ли всё сразу. Лет двадцати пяти. Я бы не обратил на неё внимания, если бы не журнал, который она читала. Она читала журнал "Знамя" за 1996 год. Это было странно и красиво. Рассвет. Лучи подсвечивают её со спины. Вокруг заводской район, а она читает толстый литературный журнал в эпоху интернета. Дикий контраст. Всякий раз я проходил мимо замедленной походкой, надеясь поймать её взгляд. То есть, в первый раз я просто прошёл мимо, чтобы в заводском шуме подрастерять утренние впечатления. Правда, когда я вышел из дома на следующий день и снова увидел её на лавке, я обрадовался. Не знаю даже чему. Мимо текли люди, все спешили на работу, а она читала журнал и никому не принадлежала. Я не был моряком, но, наверное, моряки так реагируют на землю, когда долго-долго видели только море. А может, я нагнетаю, потому что люди всегда нагнетают, если мыслят ретроспективно.
На пятый день я проснулся взволнованным. Я думал, что сегодня её не будет на лавке, а если будет, то я подойду к ней и что-нибудь скажу. Скажу "привет" или "как дела?" Или просто сяду рядом и закурю с независимым видом. Нервными руками я почистил зубы и собрал обед в сумку. Жена сказала:
– Ты какой-то дерганный сегодня. Что с тобой?
– Ничего.
– Ты меня любишь?
И пытливый взгляд. Последнее время она часто об этом спрашивает. Обычно я отвечаю автоматически:
– Конечно, люблю.
А потом пытаюсь в это поверить. Точнее, пытаюсь понять – а как я ее люблю? Десять лет брака. Свалка горя за спиной. Мы поженились, когда ей было восемнадцать, а мне двадцать три. Я люблю её, как дочь? Как свой педагогический проект? Как родственника? Как любовницу? Как жену? Откуда взялась между нами Великая китайская стена отчуждения, если мы каждый день признаемся друг другу в любви? Нас связывает живое чувство или мертвящий быт? Или мы просто дань консерватизму? Я не знаю. В одну минуту мне кажется одно, в следующую – другое. Что кажется ей, бог весть. Нам страшно говорить о нас. Мы поддерживаем тишину и улыбаемся. В этот раз я не улыбнулся. И про любовь тоже говорить не стал. Я проделал это бессознательно. Просто задумался о девушке с журналом. Жена отреагировала:
– Глеб, почему ты молчишь?
– А? Я опаздываю. Люблю, конечно. Пока.
Я схватил сумку и ушёл в коридор. Напялил кроссовки. Спустился на первый этаж. У двери я замер. Мне было страшно её открывать. А вдруг на лавке никого нет? Вдруг она исчезла, и я больше никогда её не увижу? И что тогда? Жить дальше? "Жить дальше!" Могу же я сказать себе гадость. Я скрипнул зубами и вышел на крыльцо. Девушка читала журнал. Я приблизился. Она читала. Я приблизился ещё. Она опустила журнал и посмотрела в упор. Правильные черты. Упрямый подбородок. Обкусанные губы. Синие глаза.
– Привет.
– Привет.
– Как дела?
– Хорошо. А у тебя?
Я смешался. Во мне случилась неконтролируемая потребность говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Не знаю почему.
– Я сяду?
– Садись.
Я сел.
– Ты куришь?
– Курю.
– Кури.
Я достал пачку. Мы закурили.
– Ты читаешь "Знамя"?
– Тут последние стихи Бродского. И "Чапаев и Пустота".
– Почему ты сидишь здесь каждое утро и читаешь журнал?
– А ты почему не сидишь?
Я усмехнулся.
– Теперь сижу.
– Нет, ты уйдёшь на завод.
– Не уйду.
– Ладно. Прочитать тебе что-нибудь?
– Прочитай.
– Положи голову мне на колени.
– Зачем?
– Я в фильме видела. Я так хочу. Открыть/Комментировать

2020-12-08 12:38:45 Расстояние от Пролетарки до города девять километров. Егору надо было пройти восемь. Он договорился встретиться с Женей в кафе на набережной. В кафе были французские окна и открывался красивый вид на Каму. Восемь километров не так уж много для молодого мужчины. Проблема была в том, что идти приходилось вдоль оживленной трассы, чья обочина не приспособлена для пешеходов. Плюс – стояла страшная жара и хоть Егор и побрызгался с ног до головы дезодорантом, он всё равно сильно вспотел. План был такой – сэкономить на проезде, а в кофейне удовлетвориться чашкой эспрессо за восемьдесят рублей. К тому времени Егор воспринимал мир в буханках. Например, проезд на автобусе туда-обратно означал две буханки или четыре дня относительной сытости.
Ровно в шесть вечера пыльный и потный Егор вошёл в кофейню. Он думал, что Женя уже там, но Жени нигде не было. Егор сел за столик и стал ждать. Официант принес меню. Фотография сочного бургера произвела на парня неизгладимое впечатление. На следующей странице располагался чизкейк. Молочный, увитый карамелью, с листиком мяты наверху. Чизкейк был слабостью Егора. Он ел его два раза в жизни и рецепторы хранили память о нем, как великую драгоценность. Поиграв в гляделки с пирогом, Егор резко захлопнул меню и скрестил руки на груди. Этим жестом он как бы отрезал себя от глупых соблазнов. Десять минут седьмого, пятнадцать минут седьмого, двадцать минут седьмого. Жени не было. Егор позвонил. Девушка долго не брала трубку.
– Егор, прости. Меня на работе задержали. Не могу вырваться. А потом я пойду на танцы.
– Я могу подождать, а ты не ходи на танцы.
– Я не могу не пойти на танцы.
– Почему?
– Потому что это моё время. Я не хочу тратить его как-то иначе.
– То есть, ты не хочешь тратить его на меня?
– Дело не в тебе. Я ни на кого не хочу его тратить. Это моё время, понимаешь?
– Понимаю. Созвонимся как-нибудь. Пока.
– Ну, не дуйся. Прости меня. Я позвоню. Пока.
Егор сбросил вызов и невидящим взглядом уставился на Каму. Ему вдруг абсолютно всё показалось жалким. Его мечты, картины, трёхгрошовая работа, восемь километров, которые он прошагал ради глупого свидания. Нельзя почувствовать себя жалким, при этом не разозлившись. Егор разозлился.
– Официант!
– Готовы заказать?
– Да. Принесите чизкейк и чашку эспрессо.
– Чизкейк шоколадный или классический?
– Классический.
– Один момент.
В голове Егора раздался голос: "Беги! Беги отсюда к чёрту, пока он не принёс чизкейк!" Егор не побежал. Он дождался пирога и сладострастно погрузил в него вилку. Поедание чизкейка напоминало месть, столько в нем было любования, символизма, голой эмоции. "А вот нате вам! Пошли вы все! Так вот! Таким вот образом!" В эту минуту Егор не думал о голодной неделе и пешем возвращении домой. Перед его глазами стояло лицо Жени, и он ел его, то есть – чизкейк, как какой-нибудь дикарь печень врага. Почти с религиозным чувством.
Когда чизкейк и кофе были уничтожены, затренькал телефон. Звонила Женя. Поколебавшись, Егор ответил.
– Да?
– Я подумала над твоими словами. Давай увидимся завтра в это же время на этом же месте? Я железобетонно буду, слышишь? Поужинаем вдвоём. Там отличные бургеры...
Егор хрюкнул и захохотал.
– Что случилось? Почему ты смеешься?
– Потому что я только что сожрал чизкейк на последние деньги. Потому что я пришёл сюда пешком с Пролетарки. Потому что я не хотел тебе всего этого говорить, а теперь говорю и мне от этого ещё смешней!
В трубке повисла тишина. Она была громкой, нехорошей и напоминала столкновение бедности с достатком. Егору стало стыдно. Стыдно за свою истерику, за то, что вывалил свои проблемы на Женю, за съеденный в безумном порыве чизкейк. Он сбросил вызов, расплатился и побрел домой. А на следующий день ему позвонила Женя.
#павелселуков Открыть/Комментировать

2020-12-08 12:38:45 Чизкейк
Егор был бедным, но талантливым. Он писал картины и находился в таком промежутке биографии, когда ещё чуть-чуть и в дамки. Все вокруг говорили – Егор, надо потерпеть! Егор терпел. Работал грузчиком четырёхдневку на ПЗСП, чтобы оставалось время на творчество. Платили ему тринадцать тысяч рублей в месяц. О покупке зимней куртки он старался не думать. Он много о чём старался не думать. Когда пишешь, не думать как-то легче, чем когда просто живёшь.
Весной в его жизнь ворвалась Женя. Она была красивой городской девушкой – модной, уверенной, смешливой. Егор в неё влюбился, а Женя им заинтересовалась. Вскоре между ними возникла дружеская привычка – раз в неделю пить кофе. Это была целая церемония. Они долго выбирали место, потом день и время (Женя была очень занятой), много говорили по телефону, а затем уже встречались. На фоне заводской мрети, неизбывной бедности и зыбких надежд Женя была для Егора отдушиной. Он испытывал физическую потребность быть с ней рядом, пусть и раз в неделю. Они не целовались, не касались даже друг друга. Но иногда уехать с Пролетарки и просто выпить кофе в красивом месте с красивой девушкой – душеспасительно. Особенно, если ты художник, которому многое сулят, но у которого пока ничего нет.
Женя не знала, что Егор отказался от сладкого, чтобы пить с ней кофе. Парню было стыдно рассказывать ей о своем финансовом положении. Он находил свою бедность унизительной. Бывало, он невыносимо хотел сникерс, но не покупал его, потому что понимал – где один сникерс, там и второй. Бюджет Егора выглядел таким образом: 13 т.р зарплата – 3 т.р коммуналка – 500 р. интернет – 300 р. телефон – 200 р. электричество – 1000 р. кошачий корм. На продукты оставалось 266 р. в день. Не погужуешь, но жить можно. Главное – есть с хлебом и уделять внимание супам и макаронам.
В июле Егор заболел. Сначала он пытался лечиться народными средствами (пил парацетамол, чай с малиной, полоскал горло содой). Однако ангину народными средствами не лечат, и парню пришлось купить лекарств на две тысячи рублей. Как вы понимаете, из восьми тысяч на еду, на еду осталось только шесть. То есть, ровно двести рублей на день. А ещё надо было отложить пятьсот рублей на встречу с Женей. Таким образом на еду оставалось 183 рубля. Известно – беда не приходит одна. Сразу после выздоровления у Егора заболел кот. У него воспалилась железа на заднице. Кот плакал и не находил себе места. Художник плюнул на всё, взял шесть тысяч и поехал с котом в ветеренарку. Из ветеренарки он вернулся с прооперированным котом и тремя тысячами рублей.
Бюджет Егора рухнул до ста рублей на день. Конечно, он мог занять у знакомых или у бабушки (родители Егора пили горькую на Комсомольском), но делать этого не хотел, потому что отдавать было нечем. Парень решил затянуть пояс потуже и перетерпеть до зарплаты. Но как он не затягивал пояс, как не изгалялся и не исхитрялся, за неделю до зарплаты у него в кошелке осталось триста рублей. И это с учётом свидания, которое было намечено на завтра. Егор отчаялся и попытался занять пятьсот рублей у товарища. Товарищ не дал – он пропил кучу денег в прошлые выходные. Тогда Егор решил позвонить Жене и что-нибудь ей наврать, чтобы отменить встречу. Потом ему стало стыдно, и он захотел рассказать девушке правду. Позвонил. Не смог. От её голоса у него мурашки по коже забегали, и он так захотел её увидеть, что... пошёл на свидание пешком. Открыть/Комментировать