Kleinzeit

2021-06-27 12:21:00 ​​«Между актов» Вирджинии Вулф, 1941.

Подходит к концу огромный том малого собрания сочинений, «Между актов» - последний роман Вулф. Все знают, как она умерла, все знают, что такое 1941 год для Европы. Очевидно, оптимизм изменил великой писательнице, за каких-то 15 лет от жизнелюбия Клариссы Дэллоуэй не осталось и следа.

Аристократическое семейство собирается в Сарае, в одном из уголков крупного поместья, вечером будет спектакль. Может быть и не семейство, может просто знакомые, разрозненная группа людей, не питающая особых симпатий друг к другу. Постановкой заведует мисс Ла Троб, которую по большому-то счету никто и не знает. Представление оборачивается обвинением, но никто этого будто бы не замечает, жизнь и так убога, лишний раз издеваться над ней будто бы даже и грешно. Так хочется закричать, сбросить морок, но сбрасывать нечего, всё просто очень плохо и дальше будет ещё хуже, нас всех тошнит.

Роман писался с ноября 1940 по март 1941, немецкие самолеты уже вовсю бомбили Великобританию, в первую очередь – Лондон. Город постепенно превращался в руины, счёт погибших мирных жителей шёл на десятки тысяч. Где-то далеко теряли независимость Польша и Чехословакия, ближе – Франция. Как это стало возможно, всё же было так хорошо, Первая Мировая закончилась совсем недавно. Как элита великой державы, на тот момент всё ещё могучей империи, допустила бомбёжку Лондона? Может быть у Вулф и нет ответа на этот вопрос, но точно есть чувство вины, стыда за свой круг. «Ошметки, оскребыши, последыши» оказались не в силах сохранить цивилизацию. Ничего не делали, провожали взглядом военные самолёты. Не то чтобы совсем уж чуждая для нас ситуация.

Вулф заканчивает с «чистым искусством», вводит лобовые символы и даже карикатуру на саму себя. Перенасыщенный цитатами, в пиковые моменты текст, как ни удивительно, оборачивается комментарием к самому себе, объяснениями, до которых раньше писательница не снисходила. Стиль тоже будто бы изменился (а переводчица нет), вместо течения реки – копание в иле, в куче мелких камешков и веток, среди кусачих рыбешек. Но лучи света пробиваются до дна - Ла Троб не умирает, всего лишь прячется от аристократии. Той же ночью в шумном кабаке (ведь своей комнаты с недавних пор больше нет) она берётся за новое сочинение – но мы уже никогда не узнаем какое. Открыть/Комментировать

2021-06-20 12:20:00 ​​«Перед занавесом» Хуана Гойтисоло, 2003.

Это настолько «подведение итогов», насколько это вообще возможно, эталонное прощание. Четырнадцать, судя по Википедии, прожитых писателем после публикации лет и два романа выглядят как предательство, читая этот текст невозможно поверить, что автор не умер в тот же день, как поставил последнюю точку.

Гойтисоло активно печатали в Советском Союзе, благо он был «правильных» убеждений, а после само собой забыли, как и о десятках прочих таких же «правильных» авторов. Тем неожиданней выход в Kolonna Publications «Перед занавесом», да ещё и в переводе той же Наталии Матяш, что писала предисловия к его романам ещё в СССР. Идеальный повод для возвращения, тираж сорокалетней давности в 100.000 экземпляров обещает, что этих изданий хватит ещё на несколько поколений.

Преодолев издательские байты о Гойтисоло как о «друге Жана Жене» и «одном из самых влиятельных в Европе сторонников чеченского сепаратизма» (может быть и правда, но к книге совершенно не относится), читатель оказывается наедине с протяжным «пора умирать». Если бы Селин был чуть поинтеллигентнее, возможно, он смог бы написать и такое тоже.

Человечество суть стая хищников, выдумавших себе Бога, чтобы было удобнее грызть друг другу глотки. Жена умерла и жизнь без неё не мила. Единственный достойный ориентир – Лев Толстой. В общем-то, вся книга - треугольник из «Хаджи-Мурата», биографии Толстого и автобиографии автора. Бесконечная война на Кавказе, страдание как образ жизни, насилие над природой, Гойтисоло проходится буквально по всему, упаковывая свои мысли в обёртку сновидения, кошмара перед самым рассветом, «часа волка», который всё никак не закончится.

Делать нечего, остаётся только бросить всё, ехать в ночь до своего Астапово, но смерть упорна в своём отсутствии, да и Хуан Гойтисоло не Лев Толстой. Приходится жить дальше. Открыть/Комментировать

2021-06-18 01:43:17 Однажды нас всех заменят нейросети. Меня уже можно. Открыть/Комментировать

2021-06-14 11:23:20 ​​«Письма Яхе» Уильяма Берроуза и Аллена Гинзберга, 1963.

Так сложилось, что в 1953 году Берроуз и правда поехал в дебри Перу и Эквадора в поисках aяyaски, она же яхе. Это сейчас у нас есть миллион свидетельств её употребления, ютуб завален видеороликами наших соотечественников, отчитывающихся о состоянии организма после «сеансов». До недавнего времени её даже можно было завозить в Россию, но несколько тюремных сроков охладили пыл энтузиастов «oсвoбoждения сознания» индейскими методами.

Собственно, «Письма Яхе» это как раз такое свидетельство, с поправкой на время и происхождение отчитывающегося. Сначала долго ехал, когда попробовал, чуть всю душу не выблевал, потом что-то узрел. Что сказать, да, так оно и бывает. Спустя семь лет, в 1960, Аллен Гинзберг тоже попробовал яxе, о чём написал Берроузу пару писем, чуть более поэтичных. А ещё через три года они решили собрать из этого книжку.

Из сколько-нибудь интересных моментов – Берроуз неоднократно заявляет, что русские тоже ищут яxе и хотят использовать его с целью порабощения сначала своих граждан, а потом и остального человечества. И, конечно, фрагмент «Рузвельт после инаугурации», подсказывающий, что «Голый завтрак» нужно воспринимать скорее в юмористическом ключе. Наверное, это лучшая часть «Писем». А кроме этих десяти страничек здесь, наверное, ничего выдающегося и нет, всего лишь ещё одно заполнение пустующей лагуны издательского контракта.

«Интерзона» Уильяма Берроуза, 1958/1989.

Ещё одно «забытое» творение Берроуза, отвергнутая несколькими издателями в 1958, за год до «Голого завтрака», «Интерзона» почти тридцать лет пролежала в архиве Аллена Гинзберга. В каком-то смысле полная противоположность «пустячному» «Пидору», несмотря на схожесть издательских судеб, этот сборник – репрезентация творчества Берроуза за 20 лет как минимум.

«Интерзона» состоит из трёх частей – в первой юношеские рассказы, исследователи утверждают, что первый рассказ оттуда относится чуть ли не к 1938 году. Во второй, «Дневниках Ли», подходит к концу линия «Джанки» и «Пидора», Берроуз в письмах к Гинзбергу, даже не важно, отправленных или нет, приходит к выводу, что продолжать писать как раньше больше нельзя. Кроме того, это выдающаяся панорама Танжера, той самой Интерзоны на пороге исчезновения, не столько города, сколько сплошного злачного места, куда съехались отбросы со всего мира. Видимо, это был последний раз, когда Берроуз решил передать реальную картину мира. А третья часть – «СЛОВО» – отвалившаяся часть «Голого завтрака», намеренно отвратительная, состоящая сплошь из галлюцинаций и больных сексуальных фантазий пародия на жизнь наркозависимого. Впрочем, всё это можно было бы узнать и из Википедии.

«Интерзона» – идеальный текст для начала знакомства. Сначала рассказы, все вполне себе традиционные, «Рождество торчка» это вообще чуть ли не «Мальчик у Христа на ёлке» на новый лад. Затем дневниковое изложение всех основных идей, пусть в зачаточном состоянии, зато в авторском изложении, а не википедийном пересказе. Ну а потом то, чего все боятся, деревья, за которыми не видно леса, злоба как она есть. «Сколько же во мне застоялось говна за эти сорок лет, даже не пытайтесь жаловаться» пишет Берроуз в одном их отрывков, и да, поток выплёскивается на неподготовленного читателя со всей возможной мощью. Тем, кто решает начать знакомство с «великим писателем» с «Голого завтрака» остаётся только посочувствовать. Начинайте с «Интерзоны». Открыть/Комментировать

2021-06-05 12:20:00 ​​«Джанки» Уильяма Берроуза, 1953.

Сам по себе первый роман Берроуза, конечно, больше напоминает не художественную литературу, а дневник. Быть наркоманом в Нью-Йорке сороковых годов прошлого века было будто бы гораздо проще, чем в любое из последующих десятилетий. Продукт качественней, надзора меньше. Знай себе колись, денег хватит на всё, если знать меру. Надоело – в больничку, снова надоело – обратно, к джанку. Зачем? Здесь это сформулировано не с таким изяществом, как у Уэлша, но правда, какие могут быть «зачем», когда есть героин.

Когда в Нью-Йорке всё пойдёт наперекосяк, герой уедет в Новый Орлеан. Когда и там оставаться будет нельзя – в Мехико. Потом в джунгли Южной Америки, но это уже другая история. «Джанки» интереснее своими умолчаниями, чем настоящей темой. Деньги никогда не заканчиваются. Жена появляется только ради того, чтобы достать мужа из тюрьмы, пару раз получить по ебалу, а затем раствориться где-то за горизонтом. Мужчины разной степени привлекательности делают друг другу массаж, но не более того.

Попутно Уильям Ли описывает свои ощущения от приёма наркотиков. Рассказывает, как доставать, как употреблять, обозначает фигурки людей, встречающихся ему на пути. Превращает всё в этнографический очерк. Ну а Уильям Берроуз рассуждает о природе зависимости, контроля (спустя 25 лет Сара Голдфарб из «Реквиема по мечте» станет тому максимально наглядной иллюстрацией), о жизни как бегстве от самого себя. По итогу героиновый наркоман, болтающий что ни попадя, оказывается гораздо интереснее, чем он сам спустя несколько лет, неуверенный в себе писатель, почти сорокалетний мужчина на самом дне отчаяния. Но наркоман умрёт, писатель переродится, а «Джанки» так и останется документом эпохи, свидетельством о временах, когда трава была зеленее, а героин белее.

«Пидор» Уильяма С. Барроуза, 1953/1985.

От Берроуза до Барроуза примерно как от «Гомосека» до «Пидора». Этот перевод Макса Немцова выходил лишь однажды, в 2001 году в «Митином журнале», сейчас бережно хранится где-то в недрах флибусты и в блоге.

«Пидор» состоит в несколько туманных отношениях с «Джанки», но что состоит, это точно. Не то чтобы продолжение, но часть. Был написан в то же самое время (1951-1953), но благополучно заброшен до лучших времён, наступивших спустя 32 года, когда Барроузу текст уже стал абсолютно безразличен, но пришлось выполнять обязательства по контракту с издательством.

Всё тот же герой во всё той же Мексике, но теперь, если довериться предисловию, освободившийся от зависимости и потому психологически беззащитный перед миром. И здесь начинают вскрываться различия – вымысел вплетается в документ гораздо активнее, «психологическая беззащитность» героя толкает бедолагу к другим людям – в первую очередь к Аллерсону, мальчику, время от времени соглашающемуся трахаться с Ли. Очерки о жизни на дне мира сменяются какой-никакой, а историей любви, следом идёт путешествие в поисках аяуаски, и всё это без описания эффектов от употребления наркотиков. Стоит ли говорить, что читается «Пидор» гораздо легче своего брата-близнеца. А может быть дело в переводчике. А может быть и в том и в том, откуда мне знать.

Ли из «Пидора» гораздо ближе к людям, чем он же из «Джанки», обстоятельства его жизни гораздо экзотичнее. Полуторный роман Барроуза открывает его с лирической стороны, великий мыслитель явит себя позже, неутомимый исследователь влияния секса/наркотиков на организм тоже живёт явно не на этих страницах. Этого очаровательного пустяка вообще не должно было существовать, но однажды семидесятилетний старик, совсем не тот человек, что когда-то потратил на него время и силы, решил отпустить роман к читателю. Остаётся только порадоваться его щедрости. Открыть/Комментировать

2021-05-30 13:49:28 ​​«Реквием по мечте» Хьюберта Селби, 1978.

Все же видели фильм? Разъебанную вену Джареда Лето, двойное дилдо его подружки, электрошок его матери. Настоящая трагедия. Жутчайшее кино, вряд ли я когда-нибудь решусь его пересмотреть. А ещё была книга. Хьюберт Селби, маленький больной человечек, отчаявшись найти нормальную работу, решил, что будет заниматься литературой. Возможно, он вдохновился примером Гилберта Соррентино, своего друга, писателя гораздо более изощренного и плодовитого, но, увы, менее популярного.

Сам Селби много раз говорил о том, о чём эта книга «на самом деле» - зависимость, зависимость, зависимость, стремление к «американской мечте» взъебёт вас не хуже героина, всё будет очень плохо ровно до тех пор, пока вы не прекратите жить по лекалам общества, и т.д. и т.п. Конечно, таких книг был уже миллион, но была ли хотя бы одна из них так натуралистично жестока? Или настолько беззастенчива в своей наглядности? (Или имела настолько популярную экранизацию?) Простой донельзя язык, яркие персонажи, Нью-Йорк, наверняка не столько реальный, сколько мой карикатурный образ о его «плохом районе», всё сходится, этот город и этих людей, ровно так и разговаривающих, ты видел уже тысячу раз, дворы родной провинции смешиваются с далёким мегаполисом в вечной прямоугольной рамке ноутбука.

Ничего выдающегося, но разве может быть плохой книга, начинающаяся со слов «Гарри запер мать в шкафу», а заканчивающаяся на «лежал на своей койке, думая о матери и сладкой теплоте её дыхания». В середине там, конечно, далеко не история примирения, но какая же хорошая рифма. И в такие моменты, когда Селби вспоминает, что пишет роман, а не просто выплёскивает свой (ну или чужой, какая разница) страшный жизненный опыт, здесь всё-таки пробиваются лучи солнца – главное отличие первоисточника от беспросветной киноадаптации. Выход есть, просто завален всяким хламом и никто даже не пытается им пользоваться. Открыть/Комментировать

2021-05-15 12:22:00 ​​«Цитомегаловирус» Эрве Гибера, 1992.

Этот документальный роман с подзаголовком «дневник госпитализации» вышел в январе 1992 года. Гибер умер 27 декабря 1991-го. «Цитомегаловирус» это и правда дневник, автор лежит в больнице, прогнозы докторов неутешительны, все основные достижения в лечении СПИДа у человечества ещё впереди, а пока больные в абсолютном своём большинстве просто угасают.

Сначала слабость, потом потеря зрения, затем пятна-опухоли. Но это всё фон. Жизнь продолжается, иногда приходят друзья, время от времени приходится разговаривать с медсестрами. Гибер сохраняет поразительное жизнелюбие, хотя и прекрасно понимает, что в ближайшие даже не месяцы, а недели умрёт. Неудачная попытка самоубийства ещё впереди, силы человеческие не бесконечны, но пока нужно что-то делать. Писать письма, заниматься дневником, закончить оставшиеся пьесы и рассказы.

Потом можно будет принять таблетки и перестать мучиться, переживать из-за друзей, скрывать от родителей ужасную правду, доказывать больничному персоналу, что ты всё ещё человек, а не просто тело. Конечно, всё пошло не так, но это за рамками, где-то в биографических статьях. А под обложкой – гимн упорству жизни, без капли пафоса, тревожный, дрожащий голос, отказывающийся замолкать раньше времени. Открыть/Комментировать

2021-05-15 12:21:00 ​​«Мальва-девственник» Эрве Гибера, 1988.

Этот сборник, традиционно более чем скромный по объёму, был выпущен осенью 1988 года, спустя почти 9 месяцев после постановки того самого диагноза. Один из рассказов, «Тайны одного человека» - прообраз самого популярного романа Гибера, «Другу, который не спас мне жизнь». Мишель Фуко мёртв, его мозг становится механизмом для запуска воспоминаний о последних днях, о работе, о похоронах.

Есть, конечно, и другие рассказы, их здесь 10 – первый, давший название всему сборнику, «Мальва-девственник», «Аускультация», в которой, по словам безвестных анонимов, «выражается весь Гибер». «Три четверти мира», который может развернуться в метафору чего угодно, а может и не развернуться. Минималистичное и однозначное «Землетрясение», вполне себе приключенческие «Голова Жанны д’Арк» и «Девушка из соседней квартиры». И ещё какие-то. Все они объединены сочленением автобиографического с молчаливо-магическим, здесь не происходит ничего выдающегося, но чувствуется присутствие чего-то совершенно иного. Бога, болезни, автора. Почти «хроноса, космоса, эроса, расы, вируса».

Кажется, это ещё менее известное творение Гибера, отдельной книжкой «Мальва-девственник» выходил дважды во Франции и один раз в России. В 2020 в составе сборника «ранней прозы» вышел английский перевод. Хотя тиражи, с которыми работает Kolonna Publications и крайне малы, но, кажется, для творчества Гибера Россия по степени распространения знакомства за последние десять лет стала второй страной после родной Франции. Открыть/Комментировать

2021-05-15 12:20:00 ​​«Слепые» Эрве Гибера, 1985.

Есть в этом какая-то жуть, дичь, будто постепенно понимаешь, что твой знакомый на самом деле никакой тебе не знакомый, а инопланетянин с совершенно непознаваемыми мотивациями, не человек, другой вид, с которым ты никогда и не был близок к взаимопониманию, даже если тебе так в какой-то момент и казалось. А отсюда, пусть и окольными путями, и до ссылок на разрыв с любимым/действительностью/прошлым недалеко.

Конечно, они не похожи на нас, они же слепые, незрячие. Конечно, они похожи на нас, все ж мы люди. Конечно, это метафора, рассказ о непознаваемых других, чужих. Конечно, это реалистическая история, Гибер работал чтецом в учреждении для слепых. Конечно, это всё игрушки, роман в середине сам на себя ссылается, да и на адюльтер без слёз не взглянешь, может это вообще просто шутка, странный юмор.

Это не та книга, что принесла Гиберу известность. Здесь почти нет автобиографических элементов, не упоминается СПИД. С другой стороны, это работа уже сформировавшегося автора, написавшего не один и не два романа и даже получившего премию «Сезар» на лучший сценарий. Эпиграф отсылает к Мишелю Фуко, с работами которого я незнаком и потому не могу понять, что это – ещё один способ отдать дань уважения умершему другу или, помимо этого, намёк на то, что в книге обыгрываются какие-то его идеи.

«Слепые» начинаются и заканчиваются как дурной сон, но между первой и последней страницей умещаются и полудокументальные фрагменты о работе учреждения, и увечные любовные страсти, и мгновения прекрасного. Но всё забудется, а жуть, ощущение дискомфорта останется. Мех да кровушка, мышь да женушка. А потом нас всех сожрёт лагодон. Открыть/Комментировать

2021-05-08 12:20:00 ​​«История моего брата» Зульфю Ливанели, 2013.

В мире Ливанели известен в основном как писатель, но в родной Турции его ещё с начала 70-х больше знают как поэта, музыканта, диссидента, режиссера, человека, который везде всё успел. Первый его перевод на русский случился только в 2018, что, конечно, удивительно, учитывая популярность в наших широтах как Памука, так и Сафарли, как и кого угодно ещё с берегов Босфора.

«История моего брата» - один из самых популярных романов Ливанели, начинается с обозначения явной эмоциональной и тактильной инвалидности главного героя, что, конечно, мешает ему сопереживать, но детектив есть детектив, кровь пролилась, внимание читателя захвачено, а дальше им уже можно вертеть как заблагорассудится – рассказывать про себя, про брата, про Советский Союз, про турецкую деревню. Но, несмотря на все соблазны, чувство меры автору не изменяет, под конец детективная рамка закрывается, инвалидность разрешается. Наверное, учитывая прошлое Ливанели, это можно сравнить с песней, куплет, припев, ещё раз, но, чтобы стать хитом, надо уложиться в три с половиной минуты, пока всем не надоело.

Только ленивый не сравнивает главного героя с Шахерезадой, автор сам же первым это делает. Вспоминаются и Достоевский, и Кафка, всё переработано в пусть не очень глубокий, зато безумно увлекательный сюжет. Но развлечение развлечением, а когда одна из самых страшных вещей в рассказе объясняется простым «извини, про тебя просто забыли», становится откровенно жутко. «История моего брата» всё про себя знает и говорить о ней что-то сверх этого как-то неправильно, да, кажется, и нечего. Ливанели не пытается вылезти за «положенные» рамки, но на все кнопки жмёт исправно, хвосты подбирает, ни о чём не забывает, а под конец и вовсе разгоняется до явно непривычных турецкой литературе скоростей.

«Нормальные люди» Салли Руни, 2018.

Нормальные люди, нормальная любовь, нормальная депрессия, всё нормально. Он сказал, она сказала. Покраснели, побледнели. Приехали, уехали. Конец.

Кажется, что главные герои вообще не думают. Они много говорят, ещё больше чувствуют, но будто бы совсем не рефлексируют. И ладно бы только в школе, но это продолжается лет пять. Есть, конечно, моменты узнавания, но хотелось бы верить, что литература это не про «ух как жизненно», это вообще не должно быть показателем, но кроме этого здесь будто бы ничего и нет. Наверное, персонажей хорошо обсудить с кем-нибудь, но сама-то книга написана даже не плохо, просто никак, это с таким же успехом могло бы быть пьесой, тредом в твиттере, готовым сценарием к сериалу, много чем, но не романом.

Ещё это могло бы быть рассказом о классовом неравенстве, таким соцреализмом в советских традициях. Ну или как у Кена Лоуча в худших его фильмах, в любом случае, зачатки есть, но мало просто время от времени делать вставки вроде «кстати, капитализм — плохо, все должны быть равны». Может быть и должны, но не так же.

В общем забавно, что два более-менее полновесных героя есть, а книги вокруг них нет. Почти тридцать лет назад вышли «Правила секса» Брета Истона Эллиса, всё о том же самом (думаешь, что любишь? считаешь, что повзрослел, «дитя эпохи»? врёшь, пошёл нахуй), так там наоборот, книга сформировалась и ещё какая, но как-то всё без цельных героев. Как по мне, получилось гораздо интереснее. Есть ещё «Любовь» Анджелы Картер, вышла ещё раньше, там вообще всё на месте. И это только то, что я вспомнил пока писал, а уж сколько таких старших братьев и сестёр у «Нормальных людей» есть на самом деле, представить сложно. Конечно, пусть цветут все цветы и все голоса важны, но пусть это будут цветы, а не сорняки, голоса, а не мычание. Открыть/Комментировать