Больница в моей голове

2022-06-06 14:08:40 Часть 2

Три месяца в реанимации, три месяца в разных отделениях на реабилитации и восстановлении. Господь в том году милостив был, или мелитопольских абрикосов попробовал, но выжил Борис Ефимович. Чудом и помышлением господним.
Девушки, наверное, были рады.
Проходит год. Ложится Борис Ефимович уже в другую нашу больницу. В нашей системе их было несколько. В ьтой, первой, где оперировали, отказались от него, сказали, чтоб без угрозы жизни со своими идеями, больше не показывался.
А я как раз в этой, в которую он второй раз пришел, обычно работал.
- Что случилось, Борис Ефимович?
- Да вот полюбил я девушку хорошую, Леночку с нашего комбината. Умница, красавица и работница. Нарадоваться на нее не могу. Третий месяц пошел как люблю безумно. А она мне возьми и скажи, мол, боря, у тебя вены на ногах расширены, может тебе их подлечить? Вот лег подлечить, чтобы удалили их напрочь, не мешали мне они.
- Борис Ефимович, вы помните, что прошлый раз было, чудом в живых остались.
- Так это живот был. А теперь вены какие-то. Вот, доктор, возьмите ведерко с грушами мелитопольскими, сразу все поймете, что операция эта мне необходима.
Хирурги были против, анестезиологи были против, терапевты, кардиологи, пульмонологи, все были против. Начальство не спало не ело как было против.
Сделали операцию. Кома, сепсис, диализ, три месяца в реанимации, три месяца реабилитации.
Борис Ефимович счастлив, девушки довольны. Господь милостив. Абрикосы божественны. Открыть/Комментировать

2022-06-06 14:08:40 Мужская харизма и мелитопольские абрикосы.
Часть 1

Борис Ефимович второй месяц на ИВЛ, медикаментозная кома.
А всего-то грыжу на животе оперировали. Ну как сказать «всего-то». Грыжа была огромной, живот перекошен вправо, кожа истончена, почти сразу под кожей кишки бурлят, сама эта часть живота бледно-синюшная с расширенными венами. Протезирующую сетку и собственные ткани натягивали и вшивали каким-то новым способом лучшие хирурги. Животик получился загляденье. А пациент – в коме.
А не хотели хирурги эту операцию делать. Вот совсем не хотели, хоть дерись. Борис Ефимович готов был драться. И унижаться, и, пользуясь незаурядным обаянием и риторическим талантом, убеждать. Сам будучи большим начальством, через больничное большое начальство и даже общегородское, еще большее, над больничным, административно поддушивать.
Хирурги упирались, потому что дефект был чисто косметическим. Не угрожал здоровью, ни ущемления, ни каких других осложнений не предвиделось. С другой стороны, оперировать большую масштабную грыжу, технически сложную, хорошему хирургу – в удовольствие. Но не в этом случае. Потому что у Бориса Ефимовича, помимо грыжи, каких только болезней не было. Легкие с суженными бронхами и раздутыми альвеолами едва дышали. Заслуженное, трехинфарктное сердце, испещренное стентами изнутри и поддерживаемое шунтами снаружи, едва выполняло функцию. В почках жили камни и пестовали инфекцию, совместно с диабетом, им удалось работу почек скомпрометировать донельзя. Много было еще по мелочи, всего не упомнить.
Борис Ефимович был далеко не глуп, риски оценивал трезво, допускал, что операция станет последним приключением в его жизни, но от этой затеи не отказывался.
- Вы понимаете, доктор. Очень уж я девушек люблю. А как им с таким косопузым пузырем покажешься? Я ни копейки никогда за любовь не платил и не собираюсь! Подарки, там, рестораны, даже квартиры покупал, было, но это по любви, начала она меня должна таким, без мерседесов и квартир полюбить, за ум, благородство и мужскую харизму. А пузо синее всю харизму портит.
- Борис Ефимович, понимаю вас, но риск, что все пойдет не по плану, столь огромен, что анестезиологи сами удушье испытывать начинают при чтении вашей истории болезни.
- Доктор. Вот мне 65 лет. Жена умерла, дети выросли. Какие у меня радости остались? Работа? Я построил огромное предприятие, теперь там совет директоров и умные мальчики из Гарварда, раз в месяц им покажу, что они ничего не понимают в строительном деле, и пусть дальше работают, работают на самом деле хорошо, раз в месяц их на землю опускать достаточно. Остается мне всего одна забава. Нет, две. Девушки и мелитопольские абрикосы. Ой, доктор. Я в Мелитополе родился. Яблоки и абрикосы из колхозного сада воровал. Детство было голодное, послевоенное. Это вашему поколению повезло ни войны не видеть ни ее последствий. А у меня чуть не вся деревня кто на фронте, а кто просто, по национальному на месте убивали. Каждый день Богу молюсь, что милует нас и не повториться больше такого. Так вот, яблочки, груши и абрикосы мелитопольские – самое вкусное что есть на свете. Позволяю себе, хоть и диабет. Вот сегодня утром только два ведерка привези, возьмите ведерко, доктор, убедитесь, что Мелитополь мой – рай на земле, иначе не скажешь. Вот фрукты мелитопольские и девушки. Только две слабости у меня. У вас и то, наверное, больше, делайте, что хотите, но давайте разрешение на операцию.
Абрикосы были действительно ни с чем не сравнимы. А разрешение уже от меня мало зависело, верховное медицинское начальство все извелось, измучилось, ночами не спало, но операцию разрешило, ибо самому ему деваться от своего начальства уже некуда было. Опеацию сделал, а дальше, как карточный домик, все посыпалось. Самостоятельного дыхания нет. Сердце останавливалось, заводили, почки выключались, диализный аппарат вместо них работал. Потом пневмония, сепсис, паралич кишечника. Одно только наладят – другое отваливается. Только успевай поворачиваться. Открыть/Комментировать

2022-05-01 19:03:18 Ч. 5
А Владимир Антонович привычно оплатил убытки больницы из своей зарплаты. Потому как если главный врач узнает, а ее он боялся до разрыва сухожилий (действительно, один раз принес справку, что у него лопнул ахилл перед проверкой), то будет конец всему.
Поэтому тяжело управлять без удачи, что больницей, что другим организованным формированием. Открыть/Комментировать

2022-05-01 19:03:18 Ч. 4
Так бы и пропала квартира, но лечил в тот момент Петр Васильевич адвоката знаменитого и поплакался ему. Тот был человеком с обостренным чувством справедливости, провел свое расследование, подал иски в суды, все иски выиграл, судебными приставами мужика выпроводил.

Но, на беду Петра Васильевича, волосатый мужик оказался не просто коварным типом, а грабититем-махинатором рецидивистом, и квартир таких украл с десяток, а кое где и с хозяевами нехорошее сделал. И уже не суд, а полиция дело на него завели, а Васильевича нашего два года таскали то на допросы, то на суды как свидетеля. Он это уже второй работой называл и посмеивался.

Для чего все это рассказываю? Мы помним что чам заместитель управления по работе с больницами с проверкой к нам собирается. Вот с чем ему придется встретиться.

Но не только с этим.
Заместитель главного врача по бумажной части Владимир Антонович, тоже был не лыком шит. Отвечал он у нас еще и за больничные листы. Мало того, что они все время пропадали, один раз, говорят, 5000 бланков строгой отчетности корова языком слизнула, в оформление были какие-то накладки и время от время неправильно выданный лист, который оплачивало государство, государство с него же и взыскивало. Он уже привык и не сопротивлялся.

В объединении нашем было много структурных подразделений – больницы, санатории, аттеки, прачечные и даже детские садики. Постоянно что-то с руководителями подразделений случалось и Владимир Антонович их замещал. Нет, никто, конечно, в здравом уме ему бы санаторий не доверил, но на пару месяцев, пока нормального главврача не найдут, считалось, что можно.

И как не назначат, что-то во вверенном подразделении случалось. То пьяный постоялец на снегоходе витрину выбьет и в фонтан упадет. То сторожа электроподстанцию по пьяни сожгут. А самое памятное, когда приехали люди на больших джипах, заехали на них внутрь здания сататория через витрину, погрузили банкомат и увезли.
Как-то назначили Владимира Антоновича поруководить санаторием «Бриз». Захолустный, не на хорошем счету, один из самых забытых наших санаториев. Ну что там может случиться?

И тут какая-то генеральная проверка всех санаториев. В каждом нашли по недостатку, а где-то и даже по два. Где снег вовремя не убрали, а где меню давно не обновляли. И только в санатории «Бриз» вот сколько было параметров проверки, столько и прозвучало, и снег, и меню, и рентген поверка просрочена, и аппарат ЭКГ сломан, но главное, что мне запомнилось – из буфета была украдено на 3 миллиона коньяка и других крепких напитков. Воровали по чуть-чуть путем недолива, задолго до прихода Владимира Антоновича, но лавры достались ему.

И вот пришел страшный день страховой проверки.
- Добрый день, - отказавшись от чая смотрит злым глазом зам начальника управления, - я хотел бы увидеть историю болезни Поликанова, который три месяца от всех болезней умирал да так и не умер.

- Видите ли, - отвечает Владимир Антонович, - какая незадача, именно эту историю архив и потерял. Архивариус наказан!

Обычно, при умеренных недочетах в историях, их поправляли, некоторые страницы переписывали. Но здесь, как мы помним, все на свете стерпевший Петр Васильевич этого не стерпел и бросил историю на пол.

- Нет истории – нет оплаты, - свирепел страховой заместитель. – Все приписывают! Но не настолько же! Покажите мне лечащего врача, в глаза ему хочу посмотреть!

Вызвали Петра Васильевича.
- Да как же вы смели! – негодует заместитель, - такое сочинить! Совесть надо иметь! Оштрафую и еще в фонд рапорт подам! А надо бы и в прокуратуру.

В этот день у Петра Васильевича поступило 20 человек и он был после дежурства. Но присутствия духа не утратил. Привычно добродушно рассмеялся, почесал лысину и произнес:
- Вы правы, конечно, но идите оба нахуй, а я больных лечить пошел.

Заместитель опешил, историю не оплатил, но и штраф не назначил. Открыть/Комментировать

2022-05-01 19:03:17 Ч. 3
Так и стек весь сайдинг с двух сторон. Зато на двух противоположных остался как новенький.

Так кончился дачный сезон в этом году. Да как кончился? Не кончился еще! – и снова смеется до колик, по коленкам себя похлопывает. – Осенью мы с дачи вывозим все, потому как воруют. От телевизора до дивана с периной. Вообще все. В основном на «Москвиче» моем с прицепом, и у тестя пикап. Привязали покрепче имущество периной кверху, брезентом накрыли, поехали.

Тесть с тещей вереди, мы с женой на «Москвиче». На Минке разогнались прилично, повезло, пробки нет. Тут гляжу, тесть мне что-то показывает, чуть не весь из окна вылез. Встречные машины гудят, мигают, ну, думаю авария впереди, или гаишники какой месячник по прицепам устроили. Настроение хорошее. Солнышко в зеркале заднего вида осеннее садится. Только это не солнышко было. - Тут Петр Васильевич так засмеялся, что с дивана в ординаторской сполз, — это мой прицеп горел!

Как потом оказалось, тесть, сука, окурок в окно выбросил, он на мою перину, в уголок, где брезента не хватило, аккурат и приземлился. Я по тормозам! – Уж мне-то казалось, что смеяться более заразительно уже нельзя, я был неправ. Петр Васильевич смог. – Я по тормозам, а у меня тормоза не работают. Давно хотел тормозной жидкости долить, да все забывал. А тут жму – хоть бы хны. Тут ограничение 60, 50, 40 – пост ГАИ приближается. А у нас скорость за сотню, вереди тесть летит, я да ним, у меня в прицепе пожар, метров на пятьдесят развевается.

Полицейский выскочил, свистит, а мы мимо несемся. Я двигателем и ручником торможу, только бы дорога была свободная, следом уже полиция с сиреной. Почти до Москвы так доехали. Полицейские так ржали, что даже штрафовать не стали, только из огнетушителей помогли пожар погасить.

А на следующий год приключилась и похуже того история. Но уже не пожарная, а водяная. Решили мы с тестем водяной колодец отрыть, а то воду питьевую слишком издалека приходилось таскать.

Роем, да легко-то как. Говорю тестю, мол земля у тебя легкая. Оказалось, это не земля, а торф. Дача была на болоте осушенном. Метра четыре яму вырыли за час. И тут уткнулись в щебень с глиной. Бьемся – ни миллиметра дальше, допели погнули. Эх, не выло – тесть говорит. А я жене – лом тащи. Притащила. Я со всей дури по едому глинистому щебню ударил, этот лом ка завибрировал, загудел, как даст мне по рукам, завыл даже.

Жена говорит, вылезай, а я ей, резиновый коврик тащи, сейчас я этот пласт проломлю. Ведь никто не верил, что проломлю. А я ка дал ломом в резиновом коврике и он ушел в глубь сантиметров на двадцать. А оттуда фонтаном вода. Стало нас с тестем заливать. Вот смешно-то было. Торфяные берега осыпаться стали, вижу, что утонем мы в жиже торфяной, лезем на верх, да все осыпается. Так бы и сгинули на этом водяном месторождении, природном фонтане. Но жена с тещей бросили пододеяльник и по очереди нас за него вытянули. Потом кольца бетонные привезли, теперь у тестя колодец.

И таких рассказов у Петра Васильевича было немерено.

Вот даже не про дачу. Решил он ухаживать за стариком за квартиру. Оба друг другом были довольны. Лет восемь длилось сотрудничество, пока господь квартировладельца не прибрал. Решил эту квартиру Петр Васильевич для дочери подрастающей сохранить. Поставил там дверь железную, за коммунальные услуги платил, но сам там не появлялся, другой конец города, далеко.

И вот пришла пора дочери замуж выходить, Петр Васильевич эту квартиру свадебным подарком назначил, поехал проверить ка там дела. Приезжает, а двери нет. Не то, что совсем нет, а дургая совсем, тоже железная. Он решил, что корпусом или этажом ошибся, но нет, все верно. Свонит в дверь, открывает мужчина высокий, мускулистый, волостатый и хмурый.
- Чего тебе?
- Извините, это моя квартира, извольте освободить.
- Иди, дядя, отсюда пока цел. Квартира моя.

Пётр Васильевич в жилконтору. Там посмотрели по домовой книге и говорят: так вы год уже как ее продали. Открыть/Комментировать

2022-05-01 19:03:17 Ч. 2
Когда страховая получила этот комплект документов, изумлению ее пределов не было. Работники страховой были настолько шокированы наглостью Ивана Савельевича, что от рядового эксперта, через старшего, через начальника отдела, дело оказалось на столе заместителя начальника управления. Говорят, он коньяком подавился и презрев все правила, решил выехать на проверку лично.
Страховая вежливо за неделю о своем визите уведомляла и сообщала, какие именно пациенты ее интересуют. Так было и на этот раз.

Владимир Антонович привычно из архива запросил нужные истории. Среди них была и эта легендарная. Но сначала он ничего плохого не заподозрил. Тоненькая стандартная история, 22 дня, два отделения. Как и было на самом деле. Но когда он вытянул статистический талон, творчество Ивана Савельевича, на основании которого и проходила оплата, и без того седые волосы его поблекли. Там были месяцы реанимации, самые дорогие коды стационарного лечения, да и вовсе не было понятно, как человек выжил.

Вызывает Петра Васильевича, чтобы как-то что-то исправить, а если исправить невозможно, было кого наказать.
- Петр Васильевич, надо бы историю переписать. Совсем она не похожа на то, что в страховую подали.

Петр Васильевич историю смотрит, больного помнит, но ни реанимаций, ни перитонитов с ним не было. А тут есть.
- Да как же я такое безумие напишу? Тут белыми нитками шито!
- А меня не касается, пишите!
- Сами пишите, - взревел Петр Васильевич, и хлопнув дверью, вышел.
Такое поведение было для него несвойственно. Он славился невероятными историями, которые другого бы убили или с ума свели. А он о них рассказывал с неизменным увлечением

Такое:
- Еду я на дачу на своем «Москвиче». Последние километры по грунтовке, луг колхозный. На даче теща с тестем ждут, я стройматериалы везу. Опаздывать никак нельзя, надо сарай покрасить и починить засветло. А тут поперек моего пути коровы. И много, идут толпами и пропускать не собираются. Решил я их попугать, подъехал поближе и давай сигналить. А ближайшая корова с перепугу взяла да и присела мне на капот. Машинка-то старая, того гляди – развалится. А ей еще на теплом капоте понравилась, задницей ерзать стала, едва мне машину не перевернула. Ушли коровы, поехал я дальше, но передняя часть была в смятку, долго потом чинил.

Решили мы тем летом с тестем не только сарай обновить, но и дом виниловым сайдингом отделать. Делали сами, заодно и учились. Но долго, только в октябре закончили, по ночам были большие холода. Домик белый стоит, как американец белозубый, переливается на закате, все соседи завидовали. Пошли мы в дом ночью спать. И заодно саомогоночки сделать. Растопил тесть печь, поставил самогонный аппарат сверху. Ой пошла какая чистая, как слеза. -А потом… А потом… - Петр Васильевич рассказывает, а сам от смеха как медны самовар фырчит, за живот держится и на диване покатывается.

- Так вот. Самогонки мы нагнали, выпили, поужинали. Картошечка, огурчики, уха, сами рыбу ловили. Хорошо. И разморило нас. Просыпаюсь от невероятной жары. Гляжу, отсветы в доме багровые, зловещие. Вижу, буржуйка до красна раскалилась. Самогонный аппарат на ней выкипел и тоже краснеть начал, а из дверцы тлеющий уголек на деревянный пол выпал, того гляди займётся.

Я недолго думал. Надо дом спасать. В томе тесть, теща, жена. Хватаю с пола ковер, оборачиваю буржуйку и на улицу с ней бегом. Тесть проснутся, дверь мне открыл, кричит, в пруд ее тащи, за сараем пруд! Я бегу, у сарая спотыкаюсь, падаю, буржуйка из рук летит, все красная, с углями и ковер уже гореть начал, летит на свежеокрашенной сарай. А в нем дрова, мастерская, стружка, масло машинное, покрышки от «Москвича».

Как полыхнуло, загудело, думаю, лишь бы ветром не на дом. А ветер уже осенний, не надежный. Вокруг другие дома, соседские. Вот думаю. Свой еще ничего, а чужие – не расплатишься потом. Стали мы с тестем из пруда воду таскать, да толку чуть, уже выше лесных деревьев пламя стоит. Но повезло, не разносит. Только жар стоит невероятный. Смотрю на дом, а сайдинг наш американский, белый, виниловый, так и потек. Я его водой, а вода только снизу, течет сверху. Открыть/Комментировать

2022-05-01 19:03:17 Крокодил не ловится.
Роль удачи в условиях неопределённости и корреляции с покойниками

Ч. 1

В некоторых профессиях особенно нужен талант, а может, даже, скорее удача. Ну никак без них. Можешь учить всю жизнь толстенные книги, читать статьи в последних номерах журналов, сдавать экзамены на «отлично». А крокодил не ловится. Вот, например полководцы или доктора. Бывают такие, интеллект высокий, а ума нет. Вроде все сделал правильно, а полно покойников. Правда, у докторов покойников поменьше, видимо поэтому в полководцы я не пошел.

С полководцами я не знаком, а таланты притягивать неудачи у докторов иногда видел и не находил им рационального объяснения. Способность создавать проблемы у этих людей уходила далеко за рамки профессиональной деятельности, но и в повседневной работе давала о себе знать регулярно.

Был у нас заместитель главного врача, который занимался бумажной работой. В российской системе здравоохранения бумажная работа очень важна, но цели у нее другие, чем в других отраслях и даже системах здравоохранения других стран. Такая бумажная работа задумывалась для получения объективной информации, контроля качества лечения, прогнозирования расходов. По поскольку медицина стратегические, по качеству управления, с 1989 года никак не менялась, задачей такого человека стало систематизированное производство лжи.

Лгали обо всем. О количестве пациентов, о диагнозах, об инфекционных осложнениях. Главная задача – чтобы не приходили проверки, а если приходили, не выявляли нарушений. Цели улучшить систему нет ни у больниц, ни у проверяющих органов. У одних задача скрыть грехи, иногда, даже скрыть достижения, которые могут показаться грехами, а у других поймать и наказать какого-нибудь негодяя, даже если негодяй ничего плохого не сделала, и даже делала только хорошее. Представитель больницы врет, проверяющий знает, что ему врут, представитель знает, что проверяющий знает и они играют эту партию до формального результата, когда можно сказать: - Ага! Вот он – негодяй.

Не найти негодяя было нельзя. Это все понимали, поэтому негодяя готовили заранее и роль мальчика для биться в таких отношения была обязательной.

Владимир Антонович отвечал за сочинение бумаг и встречу комиссий. Петр Васильевич был когда-то зав терапией, но потом его перевели на должность терапевта для битья. По-моему, он не расстроился, зарплату ему даже повысили, а ответственности гораздо меньше, чем у заведующего.

Было еще одно действующее лицо. За кадром, но оттого не менее важное. Иван Савельич был человеком компьютерным и заведовал отделом статистики. Он кодировал и подавал информацию о диагнозах и проведенном лечении в страховые компании, делая так, чтобы копании платили больше. Если компания подозревала, что ее обманывают, она брала историю болезни на проверку. С проверяющим общался Владимир Антонович, отдуваться за все звали Петра Васильевича, его же и наказывали. А Иван Савельич, автор проблемы, врачом не был, поэтому в таких встречах не участвовал.

Положили как-то в терапию молодого человека. У него была пневмония. Небольшая. Петр Васильевич его быстро вылечил и перевел в хирургию, чтобы удалить варикозно расширенные вены на ногах. Ничего особенного. Провел в больнице он три недели в общей сложности и выписался.

Но не так на эту историю смотрел Иван Савельевич. По его бумагам выходило, будто пневмония осложнилась отеком лёгких, и пациент попал в реанимацию на ИВЛ, там его долго лечили, но спасли, хотя сердце остановилось не раз. С таким сердцем ему пришлось пойти в кардиологию, где обнаружили инфаркт. Пока лечили инфаркт, у него появилась язва желудка, которая осложнилась кровотечением, и он уехал в хирургическую реанимацию. В хирургической реанимации от шока его спасли, но желудок пришлось ужалить, после удаления желудка был перитонит. Месяца через три человек чудом выжил и ему удалили вены.

В те наивные времена при соблюдении минимальных правил оформления истории болезни и приложений к ней, страховые компании оплачивали почти все. У них был плановый процент «снятия» оплат, но небольшой. Открыть/Комментировать

2022-04-06 17:46:16 Гарвардов позаканчивали, а жизни не знают. Он их мордой-то о стол и учит.

Да, Антон Петрович славился крутым нравом, то и дело из его палаты крики раздавались, обычно матерные и весьма затейливые по конструкции. Из палаты выбегали его сотрудники как ошпаренные, с красными лицами, глазами на выкате, кто плакал, кто за сердце рукой.
Захожу как-то к нему в палату, а на нем, грозном Антоне Петровиче, на самом лица нет.

Напротив понурый заместитель сжался, сморщился, ни жив ни мертв, но рассказывает:
- Получается у них теперь 55% наших акций.
- Как такое может быть? – не привычно кричит, а почти шепчет Антон Петрович.
- У коллектива скупили. Мы же 40% коллективу раздали, 40% вам, остальное замам. Все замы и продали, кроме меня.
- А работяги как же? Как они могли?
- А помните киоск пивной напротив проходной центральной поставили? Оказалось, киоск этот принадлежит риэлтерам. Первой скоротечной компании. Они и пива наливали и за акции цену хорошую дали. Так и купили наш комбинат в пивном ларьке.

Теперь собрание созывают, увольнять нас будут, наверное.
И правда, уволили. Антон Петрович так переживал, что пошел чиновникам жаловаться. А чиновник, что комбинат курировал, так был сердит, что у Ивана Петровича оставшиеся акции забрал. И поехал от греха забирать в другой комбинат, конкурент комбината Ивана Петровича. А там давно ларек пивной стоит и тоже больше 50% акций скупил, пока начальник был в бане с комсомолками.
Риэлторы два комбината объединили, получилась большая строительная компания, одна из самых больших. Чиновники года два обижались, участков не давали, но риэлторы в других регионах строили, а потом делать нечего, признали молодых нахалов, стали давать подряды.

Больших начальников на пенсию отправили. А я нет-нет, попадется соболиная шкурка на глаза, да и вспомню эту историю. Открыть/Комментировать

2022-04-06 17:46:15 Мы, большие начальники.
Sic transit gloria mundi

- Мы, большие начальники, очень любим хорошую палату. Дайте мне хорошую палату, лучшую. – с трудом пыхтел Вадим Кузьмич, через каждое слово замирал, захватывал воздух ртом, расширял ноздри. Иногда покашливал, в этот момент синел. Взгляд становился стеклянным, устремленным за пределы стен больницы, затем синева отступала, взгляд собирался на собеседнике и речь продолжалась, - двухкомнатную и … хозяйку при ней… чтоб помогала.

После некоторых трудов расстегнул портфель, вынул оттуда пачку денег и несколько соболиных шкур.
— Вот, возьми, хватит на первое время.
Кассир приняла по договору деньги, шкурки положила на полку до дальнейших распоряжений начальства.

Положить в двухкомнатную я его не мог, поскольку полагалась ему интенсивная терапия. Вадим Кузьмич утопал в отеках и жидкость плескалась по легким и животу. Ни ходить, ни лежать он не мог, только сидеть, наклонившись вперед, без особых движений. В таком положении его и перемещали. Было у него оперированное сердце с пороком, сердечная недостаточность, отек легких подступал время от времени и пытался убить, но до поры этого не делал. Украшал картину цирроз печени с очень низкими белками крови, что делало прогноз и вовсе сомнительным.

Но господь в те дни был милостив, не то, что в наше время, постепенно лечение действовало, лишняя жидкость уходила, дела Вадима Кузьмича налаживались.
Перевели его в палату для больших начальников. Двухкомнатную. Хозяюшку, правда, не поселили, но медсестра была за дверью, а на стене кнопка, сразу придет, если что.

Вадиму Кузьмичу было за 80. Но потеряв груз лишней жидкости в организме, сделался он деятелен и говорлив, хотя и продолжал зависеть от кислорода в носовой канюле.
— Вот старый я стал и беспомощный. И сбежал с Камчатки. А ты знаешь доктор, кто я? Я начальник Камчатки. Не всей, правда, но северной ее половины точно. Весь Корякский округ был моим.

Тридцать лет я отвечал там за снабжение. С советских времен. Пароходы, самолеты, обеспечение оленеводов и вывоз продукции – все было через меня. И не хотел, а деньги сами к рукам липли. Стало у меня их столько, что и деть на Камчатке-то и не куда. Да, бывало, любили, мы, большие начальники, взять вертолет и на Долину Гейзеров слетать или другие какие приятные места. Порыбачить, на медведя сходить. На том и все развлечения. Жена у меня давно умерла, человек я одинокий.

Гляжу – старость подкрадываться начала. Так я ушел от дел. Но все равно богаче меня никого не было. Хозяином остался. Построил себе дом-дворец на высоком морском берегу, почти Аляску видно. Взял себе в услужение двух дур-птушниц, по хозяйству и по мужской надобности.

Садился на снегоход и дня на три в тундру. Соболей прямо на ходу стрелял, вон шкуры – возьми. Жене шубу сошьешь.

У вас тут хорошо, добрые все.
А в сердечном институте не так. Я же человек не жадный. В кассу заплатил Хирургу сердечному долларами заплатил, больше, чем в кассу. А он вечером перед операцией ко мне заходит, спрашивает. Как чувствую. Хорошо, говорю. А он смотрит на мой перстень алмазный, я его из кольца жены переделал. И говорит, - подари. Я да как же, это память о жене, не могу. А он – жить хочешь – подаришь. Так и подарил.

Думал потом прислать представителя своего, ноги ему сломать. Да простил. Операцию хорошо сделал, сердце работает. Путь с этим живет его грязная душа как может.
===
Небыстрое дело лечение таких пациентов. Месяц прошел. Подружился Вадим Кузьмич с соседом, из палаты рядом. Тоже большим начальником.

- Антон Петрович, сосед мой – большой человек. Начальник строительного комбината. Умеет жить. С советских времен тридцать лет начальник. Казалось бы, цемент да кирпич, а жить умеет, деньги сами к рукам липнут, как у меня. Он хотя и в Москве, но тоже и при СССР не страдал, сделал у себя на комбинате баню с комсомолками, а на выходные в Сочи в собственный санаторий летал. Мы, большие начальники умеем жить. Вот у него служанка в палате есть, а я свою с Камчатки не привез. Хоть мы немолодые, но порядки определяем, видел, как нему приходят заместители, дрожат от страха. Открыть/Комментировать

2022-03-22 22:25:38 Марина – скромная девушка из провинции полюбила немолодого Владимира Витальевича, попала в его богатый дом из общежития, была оформлена в мединститут и училась на врача, за что считалась гнусной содержанкой, была люто ненавидима бывшими коллегами. Но глядя на нее в тот день, вполне можно было поверить в искренность ее чувств.

Настала очередь шок пережить и мне. Мои начальники, друзья Владимира Витальевича, вызывают меня в начальственный кабинет. Вижу нетрезвого и внеше натужно радостного Михаила Фёдоровича, бывшего первого замминистра и его помощницу Полину Сергеевну. Полина Сергеевна тоже нетрезвая, но ничуть не радостная, а рыдающая. Оба разглядывают бланки биохимических анализов.

- Посмотрите анализы, - обращается ко мне Михаил Федорович, - какой ваш диагноз.

Анализы впечатляли и принадлежали моим начальникам и покойному. Особенно впечатляло то, что у живых начальников анализы были хуже.

- Тут, - говорю, - признаки алкогольного гепатита и панкреатита.

- Чепуха, - отвечает Михаил Федорович, - алкогольного гепатита не существует, это вирусы, просто некоторые вирусы еще не открыты, и мы их лабораторно не можем определить!

Эту теорию шефа я знал и потешался над ней.

- Сомневаюсь, что вирусный, в крайнем случае паразитарный.

- И какой же паразит? – изумился начальник.

- Зеленый змий, конечно.

- Все издеваетесь! – И поворачивается к Полине Сергеевне, протягивает ей большой лист бумаги и строго распоряжается, - Пишите!

- Что писать? - от изумления она почти трезвеет и даже фокусирует взгляд.

- С п и с о к своих половых партнеров за последние шесть месяцев, мы же должны установить источник печеночного вируса! – глумится шеф, чувствую, ему сложно не засмеяться, но он славился выдержкой.

Фокус глаз Полины Сергеевны почти приблизился к целевому, и она, наверное, теперь могла различать черты лица Федора Михайловича.

- А вас писать?

- Пишите, всех пишите, мы должны провести полное эпидемиологическое расследование.

- А академика Пузакова писать?

- Да ладно, у вас с ним уже больше, чем полгода, ничего не было.

- А вы почем знаете, - обиженно вытянула губы снова потеряла фокусировку взгляда Полина Сергеевна.

- Вы свободны. – Шеф вдруг стал внезапно серьезен и веселость его покинула. Владимир… Человек. Настоящий человек. КГБ за Кулакова его не убил, а панкреатит ваш идиотский убил. Несправедливо.

- Кого КГБ убил? – вдруг очнулась Полина Сергеевна.

- Всех, всех нас убил. Если не физически, то душу у всех нас вынул, всех убил.

- Ваша правда. Убил. И меня и особенно академика. Может молодёжь уцелеет, но это иллюзия, считать, что они исчезли вместе с СССР. Никуда они не исчезли.

  Открыть/Комментировать