2022-02-16 19:02:56
Можно сказать, что всё это весьма типичная история про большой спорт и его требования, про старую-добрую гонку спортсменов времён ещё Холодной войны. Но я думаю, в случае с девочками Тутберидзе это ещё и про статус девушек-подростков в российском обществе и на глобальном уровне. Про то, как девочки легко становятся «расходным материалом» в семье и обществе, и нам это не слишком мозолит глаза. А ещё про то, как мы ощущаем женскую молодость, как она работает в культуре. Мы видим юную, хрупкую, чуть угловатую и будто немного надломленную девочку, которая только начала развиваться, выходить из состояния детства, такую онегинскую Татьяну. Она парит надо льдом, как эфир, — и при этом прыгает квады, бьет вполне мужские рекорды и вообще делает невозможное. И мы так очарованы этим перформансом фемининности, юности и силы, этим образом маленькой страстотерпицы, что разговор о насилии, о правах ребенка и об изнанке происходящего становится невозможен. Точнее, даже так: по комментариям на ютубе и дискуссиям фанатов я вижу, что следы насилия, работы на грани физических возможностей и психической стабильности как будто превращаются в необходимую часть фантазии о юной фигуристке, делают переживание этого образа более интенсивным, объёмным, эйфорическим. И одновременно странно знакомым. «Такая маленькая, и уже боец!» — есть в этих фразах что-то из советских книжек про Зою Космодемьянскую или Зину Портнову. Выцепляя их, я невольно вспоминаю учительницу истории в старшей школе, со странным упоением рассказывавшую нам снова и снова, как Космодемьянской вгоняли иглы под ногти, но она ничего не сказала фашистам, мужественно встретив свою смерть (хотя, кажется, иглы были в истории Портновой, но эти сюжеты не случайно слипаются один с другим). Космодемьянская тоже не появилась в пустоте, ей предшествовала длинная череда дев-мучениц, растёрзанных прекрасных девственниц, невинных и неожиданно стойких морально и нежно-возвышенных. Дева-мученица в истории культуры — потрясающий сюжет для исследования, и я знаю лишь отдельные, фрагментированные работы на эту тему. Например, про этот образ в русской литературе немного в другом преломлении писала Барбара Хелдт в своей великой книжке «Terrible Perfection». Книга вышла в конце 1980-х, но её так никогда и не перевели на русский язык, и это очень жаль, ведь она здорово переворачивает то, как мы обсуждаем нашу классику в школе («Образ Катерины как воплощение лучших качеств женской натуры» — писала и я когда-то такое сочинение).
Все эти истории показывают, кроме всего прочего, почему стоит обсуждать категорию возвышенного и другие эстетические категории в гендерных терминах, в связке с социальным, а не только лишь в некой невесомости, как делали это Кант или Шопенгауэр (мне этого очень не хватало на занятиях по эстетике в бакалавриате). Красота великая сила, — но «сила» скорее в значении «power», власть, в фукольдианском смысле. Именно эту завораживающую и зловещую сторону красоты позволяют увидеть феминистские подходы и другие критические исследования. В последнее время я всё больше уверяюсь, что те, кто усматривают лишь «повестку» в интересе к этим областям, просто не готовы видеть феномены в их полноте и противоречивой сложности. Которая, впрочем, не отменяет каких-то простых императивов — вроде того, что насилием над детьми этически нельзя любоваться («люблю смотреть, как умирают дети. Вы прибоя смеха мглистый вал заметили за тоски хоботом?…»). Очень надеюсь, что мне удасться ухватить эту сложность в своем исследовании — наверное, это и есть моя сверхзадача на следующие несколько лет.
750 views16:02
С
