The Faust's Journal

2022-08-22 21:12:24 ​​Продолжаем.

В каком же месте начинается жопа?

А жопа начинается, когда одно понятие блага подменяется другим. Когда твое локальное благо-цель надевает маску Вселенского Принципа.

При чем здесь вообще Гёте? А он просто наглядно иллюстрирует то, о чем я только что писал выше.

Смотри, с одной стороны мы имеем Кристофера Марло, который написал своего «Фауста» еще на рубеже XVI и XVII веков. Там все как надо: маг продает душу дьяволу и получает за это по шапке, а в конце превращается в кровавое месиво. На протяжении своей жизни Фауст в основном занимается приколами по типу наколдовать рога рандомному рыцарю или надавать пинков римскому папе.

С другой стороны – Гёте, который дает своему Фаусту прощение просто так, потому что человек, видите ли, хороший. Ангелы, которые забирают душу Фауста на небо, говорят: «Чья жизнь в стремлениях прошла, того спасти мы можем». Да, это они говорят о человеке, который не только продал душу дьяволу, но потом еще и проткнул шпагой родного брата своей возлюбленной, а после косвенно грохнул ее мать и ее саму вместе с ребенком, при этом ни разу не обратившись к Богу с покаянием и просьбой о прощении.

Возникает вопрос, почему у Марло Фауст попадает в ад, хотя не сделал ничего плохого, а у Гёте попадает в рай, хотя не сделал ничего хорошего?

Фауст Марло знал правила игры, у него был авторитет в виде Бога с его объективным понятием о благе, в которое не входит продажа души чертям. Ты можешь быть сколько угодно нехристианином, однако внутри заданной системы все работает четко и логично: Продал душу – жарься в аду.

Но Гёте плевать. У него Фауст перед смертью грезит о постройке плотины, чтобы всем хорошо жилось. Своими благими стремлениями он заслужил себе теплое местечко в райских кущах. Беда в том, что Гёте выдает сомнительную пользу для человечества, пресловутый прогресс, за объективное благо, которое все-таки требует жертв. Он вкладывает свою идею в уста ни много ни мало, самого Бога, который прощает Фауста за стремление вести людей в светлое будущее, причем здесь, на земле, а не когда-то там потом, на небе.

Вот оно, наивное Просвещение во всей красе. Видимо затея Фауста так впечатлила Бога, что он забрал его душу на небо. Однако на самом деле через литературного персонажа либерал Гёте навязывает всему миру свою картину блага, которое состоит в сомнительном служении человечеству. Он расширил свое личное благо-цель до размеров Вселенского Принципа.

Человек сам придумал закон и вложил его в уста своего Бога. Человек переломал, исказил реальность, переписал христианские правила игры, чтобы сам Бог подстроился под принципы Человека.

Подумайте, велика ли разница между отождествлением своего личного понятия о благе с объективным Вселенским Принципом и любой идеологией, пропагандирующей исключительность, «особое место» в мироздании и Великую Цель, ради которой можно пойти на жертву? И если Фауст одним желанием построить плотину искупил убийство нескольких людей, и при этом получил место в раю, то почему Гитлер не мог так же пожертвовать жизнью еврейской нации ради торжества немецкого мира, а потом попасть на небо? Масштаб другой, но принцип тот же.

Конечно, я не собираюсь обвинять Гёте в создании фашистской идеологии. Люди и раньше искажали любые религиозные догмы в угоду своим вполне земным целям. Гёте не стал каким-то исключительным случаем, просто у меня сильно подгорело именно с него. Вот так вот. Открыть/Комментировать

2022-08-11 02:07:34 Привет! Не ждали?

Ваш покорный слуга наконец-то закончил Виттенбергский университет, а значит пришла пора сделать каналу непрямой массаж сердца.

Давайте поговорим о благе.

Пока я писал диплом, у меня знатно припекало от Гёте с его «Фаустом», а именно – с его извращенного понятия о благе. Почему человек может творить полный беспредел, а в конце оказывается спасен просто за красивые глаза? Давайте разберемся.

Прежде, чем нырять в эту кроличью нору, надо определиться с ключевыми понятиями. Что такое благо? Обратимся к истории.

Кратко вспомним греков. Для них «благое» – значит сообразное с Истиной. Для Парменида благо – это Истина, а Истина – это Бытие. То есть все, что так или иначе приближается к знанию вечного, неизменного Бытия – это хорошо.

Допустим.

Для Платона идея блага – это наивысшая из идей. Более того, он отождествляет идею блага с Богом, выстраивая на основе этой идеи систему жизни людей в обществе (читать «Государство»).

В то же время Аристотель в «Никомаховой этике» дает другое определение: «Благо – это то, к чему все стремится». А раз у людей могут быть разные цели, то могут быть и разные категории блага: богатство, удовольствие, слава и т.д. При этом есть и высшее благо – счастье от интеллектуальной деятельности (когда ты просто умный и кайфуешь с этого).


Далее по хронологии мы приходим к христианству. Достаточно сказать, что благо – это одно из имен христианского Бога. «Никто не благ, как только один Бог» (Мф. 19:17). Благо – это стремление к Богу, к единению с ним в Царствии Небесном, ну и так далее...

Какой мы можем сделать вывод?

Не углубляясь в нюансы, обозначим, что благо можно воспринимать двумя способами:

1) Благо, существующее объективно и вовне. К нему необходимо стремиться просто по определению (христианский Бог, платоновская идея). В этом случае благо – одно на всех. Стремиться к нему – значит не только преисполняться в интеллектуальном/духовном плане, зарабатывать себе местечко в раю, но и вести туда же все человечество, действуя сообразно некоему внешнему Вселенскому Принципу. Соответственно, все благие деяния по определению направлены навстречу этому Принципу.

2) Благо, которое ты выбираешь. Для каждого свое. В таком случае, благое деяние – это что-то, направленное на достижение уникальной (!) для каждого человека, общества и т.д. цели. Ты не можешь навязать свое благо никому другому и претендовать на его объективность.

Усвоили, закрепили. Открыть/Комментировать

2021-12-26 15:00:36 ​​Поскольку всякое время жизни может быть поделено на бесчисленное количество частей, из которых одни никоим образом не зависят от других, тот факт, что несколько раньше я существовал, вовсе не влечет за собой необходимости моего нынешнего существования - разве только некая причина как бы воссоздаст меня заново к настоящему моменту или, иначе говоря, меня сохранит.

Однако для любого внимательного ума, рассматривающего природу времени, вполне очевидно, что для сохранения любой вещи в каждый отдельный момент ее существования потребна не меньшая сила воздействия, чем для созидания той же самой вещи заново, если до сих пор ее не было; таким образом, благодаря естественному свету очевидно: сохранение отличается от творения лишь количественно.

Теперь я должен задать самому себе вопрос, обладаю ли я той силой, которая помогла бы мне продолжать существовать и несколько дольше таким, каков я есть в настоящий момент? Ведь поскольку я не что иное, как вещь мыслящая, или, по крайней мере, поскольку я веду сейчас речь лишь о той моей части, которая является мыслящей вещью, если бы подобная сила у меня имелась, я, вне всякого сомнения, о ней бы ведал. Однако я не чувствую никакого присутствия во мне этой силы и именно потому с наивысшей очевидностью осознаю, что нахожусь в зависимости от какого-то бытия, отличного от меня самого.

"Рассуждения о первой философии"
Рене Декарт Открыть/Комментировать

2021-09-30 14:10:31 ​​С давних пор я заметил, что в вопросах нравственности иногда необходимо мнениям, заведомо сомнительным, следовать так, как если бы они были бесспорны. Но так как в это время я желал заняться исключительно разысканием истины, то считал, что должен поступить совсем наоборот, т. е. отбросить как безусловно ложное все, в чем мог вообразить малейший повод к сомнению, и посмотреть, не останется ли после этого в моих воззрениях чего-либо уже вполне несомненного. Таким образом, поскольку чувства нас иногда обманывают, я счел нужным допустить, что нет ни одной вещи, которая была бы такова, какой она нам представляется; и поскольку есть люди, которые ошибаются даже в простейших вопросах геометрии и допускают в них паралогизмы, то я, считая и себя способным ошибаться не менее других, отбросил как ложные все доводы, которые прежде принимал за доказательства. Наконец, принимая во внимание, что любое представление, которое мы имеем в бодрствующем состоянии, может явиться нам и во сне, не будучи действительностью, я решился представить себе, что все когда-либо приходившее мне на ум не более истинно, чем видения моих снов. Но я тотчас обратил внимание на то, что в это самое время, когда я склонялся к мысли об иллюзорности всего на свете, было необходимо, чтобы я сам, таким образом, рассуждающий, действительно существовал. И заметив, что истина Я мыслю, следовательно, я существую столь тверда и верна, что самые сумасбродные предположения скептиков не могут ее поколебать, я заключил, что могу без опасений принять ее за первый принцип искомой мною философии.

"Рассуждения о методе"
Рене Декарт Открыть/Комментировать

2021-09-18 11:49:15 ​​Привет!

Итогом философской доктрины Томаса Гоббса явилось учение об обществе и государстве. Разработанная им социальная доктрина, изложенная в работе "Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского" была составной частью общефилософской.

В центре его системы лежало понятие тела. Гоббс подразделял тела на природные, или естественные, которые включают и самого человека, и искусственные, созданные человеком. Если человек есть самое разумное и наиболее превосходное произведение природы, то "великий Левиафан, который называется государством", есть самое могущественное из всех творений человека.

Государство Гоббс именует Левиафаном (буквально "скрученный, свитый"), древнейшим мифологическим образом чудовищного морского зверя, упоминаемым в Ветхом Завете и иногда отождествляемым с сатаной.

Государство – не божественное, не сверхъестественное творение: оно создано людьми. Человек создал государство, послушавшись голоса своего разума. Что же заставило человека создать государство?

Гоббс различает два состояния общества: естественное и гражданское.

В естественном состоянии, когда еще не было государства, люди действовали согласно законам своей природы, подчиняясь своим страстям. Естественное состояние характеризуется отсутствием собственности, равными правами и свободой людей. А поскольку все люди имеют равные права и стремятся их осуществить, то между ними неизбежно возникает "война всех против всех", в которой не может быть победителей. В естественном состоянии всем одинаково угрожает опасность быть истребленными. Всеобщее равенство и всеобщая свобода превращается в пустой звук. Страх смерти делает людей склонными к миру, а разум им подсказывает подходящие условия мира, на основе которых люди могут заключить соглашение, или общественный договор. В основе создания государства лежали не только страх смерти, но и требования разума, которые Гоббс называл естественными законами: "Естественный закон есть предписание или найденное разумом общее правило, согласно которому человеку запрещается делать то, что пагубно для его жизни или что лишает его средств к ее сохранению, и упускать то, что он считает наилучшим средством для сохранения жизни"

Основной естественный закон, согласно Гоббсу, гласит, что "следует искать мира и следовать ему". Из этого основного естественного закона происходит другой закон. Чтобы достичь мира, человек "должен согласиться отказаться от права на все вещи в той мере, в какой это необходимо в интересах мира и самозащиты, и довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, которую он допустил бы у других людей по отношению к себе". Этот "естественный закон", замечает Гоббс, был изложен в Евангелии: поступай по отношению к другим так, как ты желал бы, чтобы другие поступали по отношению к тебе.

На основе этих "естественных законов" люди отказываются от части своих прав и передают их верховной власти, образуя государство на основе общественного договора. Цель государства – обеспечить безопасность. Государство на место "естественных законов" ставит законы общества. Оно издает гражданские законы и обязывает людей к их исполнению с помощью силы. В результате государство поглощает все права своих граждан и становится от них независимым. Именно поэтому английский мыслитель и называл государство Левиафаном.

Организация государственной власти может быть различной: монархия, аристократия, демократия, но какой бы ни была форма власти, она должна быть абсолютной, суверенной и единой. Симпатии Гоббса склоняются к абсолютной монархии, которая для него наиболее полно выражает политическое могущество государства. Открыть/Комментировать

2021-09-08 17:39:48 ​​—Если мы назовем что-либо большим, малым, легким, тяжелым, то разве для этого будет больше оснований, чем для противоположных обозначений?
— Нет, каждой вещи принадлежат оба обозначения.
— Так будет ли каждая из многих названных вещей преимущественно такой, как ее назвали, или не будет?
— Это словно двусмысленность из тех, что в ходу на с пирушках, или словно детская загадка о том, как евнух хотел убить летучую мышь: надо догадаться, что он бросил и на чем летучая мышь сидела. И здесь все имеет два смысла, и ни о какой вещи нельзя твердо предполагать, что она такая или иная либо что к ней подходят оба обозначения или не подходит ни одно из них.
— Что же ты сделаешь с такими обозначениями? Можешь ли ты отвести им лучшее место, чем посредине между бытием и небытием? Они не туманнее небытия и не окажутся еще более несуществующими, чем оно, а с другой стороны, они не яснее бытия и не окажутся более, чем оно, существующими.
— Совершенно верно.
— Значит, мы, очевидно, нашли, что общепринятые суждения большинства относительно прекрасного и ему подобного большей частью колеблются где-то между небытием и чистым бытием.
— Да, мы это нашли.
— А у нас уже прежде было условлено, что, если обнаружится нечто подобное, это надлежит считать тем, что мы мним, а не тем, что познаём, так как то, что колеблется в этом промежутке, улавливается промежуточной способностью.
— Да, мы так условились.
— Следовательно, о тех, кто замечает много прекрасного, но не видит прекрасного самого по себе и не
может следовать за тем, кто к нему ведет, а также о тех, кто замечает много справедливых поступков, но
не справедливость самое по себе и так далее, мы скажем, что обо всем этом у них имеется мнение, но они
не знают ничего из того, что мнят.
— Да, необходимо сказать именно так.
— А что же мы скажем о тех, кто созерцает сами эти сущности, вечно тождественные самим себе? Ведь они познают их, а не только мнят?
— И это необходимо.
— И мы скажем, что эти уважают и любят то, что они познают, а те — то, что они мнят. Ведь мы помним, что они любят и замечают, как мы говорили, звуки, красивые цвета и тому подобное, но даже не допускают существования прекрасного самого по себе
— Да, мы это помним.
— Так что мы не ошибемся, если назовем их скорее любителями мнений, чем любителями мудрости? И неужели же они будут очень сердиться, если мы так
скажем?
— Не будут, если послушаются меня: ведь не положено сердиться на правду.
— А тех, кто ценит все существующее само по себе, должно называть любителями мудрости, а не любителями мнений.
— Безусловно.

"Государство"
Платон Открыть/Комментировать

2021-08-19 16:28:08 ​​Первый вопрос: что может быть “истинным" и что — “ложным"? Самый простой ответ был бы: предложение. “Колумб переплыл океан в 1492 году" — истинно: “Колумб переплыл океан в 1776 году — ложно". Это правильный ответ, но неполный. Предложения истинны или ложны, как это обычно бывает, потому, что они имеют значение, а их значение зависит от используемого языка. Если вы будете переводить сочинения Колумба на арабский язык, то вам придется заменить 1492 год соответствующим годом магометанского летоисчисления. Предложения, высказанные на разных языках, могут иметь одинаковое значение, и именно значением, а не словами определяется “истинность" или “ложность" предложения. Когда вы высказываете какое-то предложение, вы выражаете некоторую веру, которую можно с таким же успехом выразить и на другом языке. Именно эта “вера", какой бы она ни была, является “истинной", или “ложной", или “более или менее истинной". Таким образом, мы поставлены перед необходимостью исследовать понятие “вера".

—————————————

Предположим, например, что вы находитесь в зоопарке и слышите по радио объявление: “Только что сбежал лев". В этом случае вы поступите так же, как вы бы поступили, увидев льва, то есть броситесь спасаться бегством. Предложение “лев сбежал" означает некоторое событие в том смысле, что оно обусловливает такое же поведение, какое вызвало бы само событие, если бы вы его увидели. Или в общем виде: предложение S означает событие Е, если оно вызывает такое же поведение, какое вызвало бы событие E . Если же на самом деле такое событие не имело места, то предложение ложно. То же самое относится к вере, не выраженной словами. Можно сказать: вера есть состояние организма, вызывающее такое же поведение, какое вызвало бы определенное событие, если бы оно было дано в ощущении. Событие, которое вызвало бы такое поведение, есть “значение" веры.

"История западной философии"
Бертран Рассел Открыть/Комментировать

2021-08-09 14:17:25 ​​Привет!

Что будет, если скрестить философию Канта, буддизм и крайний пессимизм? Правильно – Артур Шопенгауэр!

Мы уже не раз говорили о Шопенгауэре, однако сегодня стоит обратить более пристальное внимание на философскую систему, изложенную в его главном философском произведении – «Мир как воля и представление».

Для начала стоит сказать, что на Шопенгауэра сильно повлияла философия Иммануила Канта. В отличие от других последователей Канта (Фихте, Гегель), которые в своей метафизике избавились от вещи в себе, Шопенгауэр сохранил этот концепт, однако отождествил его с волей. Как именно это произошло?

Кант утверждал, что изучение морального закона может вывести нас за рамки явления и дать нам познание, которого чувственное восприятие дать не может. При этом мы помним, что моральный закон у Канта касается в основном воли. Различие между хорошим и плохим человеком для Канта – это различие в мире вещей в себе, а также разница в волевых актах. Отсюда следует, что, по Канту, волевые акты должны принадлежать к реальному миру, а не к миру явлений.

Таким образом, Шопенгауэр считал, что то, что представляется в восприятии как мое тело, есть на самом деле моя воля, потому что телесное движение – это явление, которое соответствует волевому акту. Что мы имеем в итоге? Волевые акты принадлежат к реальному миру, наше восприятие же – это всего лишь представление, которое не столько показывает нам реальный мир, сколько скрывает его.

Дальше, немного углубимся в понятие воли. Воля не может состоять из некоторого числа различных волевых актов. Как вещь в себе существует у Канта вне пространства и времени, так же и воля у Шопенгауэра не может иметь начало и конец и состоять из различных волевых актов. Так, воля на самом деле единственна и безвременна. Более того, свою собственную волю человек должен отождествить с волей всей Вселенной. Моя отдельность – это иллюзия, являющаяся продуктом моего субъективного аппарата пространственно-временного восприятия.

Что же это за Вселенская воля? Шопенгауэр мог бы отождествить ее с волей благого Бога, однако пессимизм не позволяет ему сделать этого. Так, Вселенская воля зла. Воля в принципе зла и в любом случае является источником всех наших бесконечных страданий. У воли нет конца, который, будучи достигнут, приносит удовлетворение. Хотя смерть в конце концов все равно победит, мы преследуем наши безуспешные цели, «так стараемся выдуть мыльный пузырь как можно больше, хотя отлично знаем, что он лопнет». Счастья не существует, потому что неосуществленное желание причиняет боль, а достижение приносит лишь пресыщение.

Единственный выход Шопенгауэр видит в угасании воли. Если причина страданий – это напряжение воли, то чем меньше мы упражняем волю, тем меньше мы будем страдать. Это похоже на нирвану – отказ от желаний и стремлений.

По Шопенгауэру, отличие одного человека от другого – это часть мира явлений, часть представления. На самом деле все вещи – одно. К пониманию этого можно прийти через любовь, которая всегда – сострадание. Она позволяет ощущать боль других.

Хороший человек для Шопенгауэра – это человек, живущий в совершенной строгости и в добровольной бедности. Такой человек постится и подвергает себя самоистязанию. Однако он делает это не для достижения гармонии с Богом. Хороший человек Шопенгауэра не ищет никакого положительного добра. Счастье и добро Шопенгауэра – это не наличие, а отсутствие.

Шопенгауэр был не таким влиятельным и блестящим философом, как Кант или Гегель, однако он сыграл большую роль в истории философии как минимум по двум причинам. Во-первых: среди засилья философов-оптимистов важно иметь хоть одно яркое мнение из противоположного лагеря. Это в какой-то степени сработало как противоядие для философской мысли. Во-вторых: Шопенгауэр одним из первых провозгласил значение воли и поставил ее впереди познания. Дальше тему первичности воли будут развивать такие философы как Ницше, Бергсон, Джемс и Дьюи. Открыть/Комментировать

2021-08-07 14:06:08 ​​Философия, развившаяся в политически и экономически передовой стране и являющаяся на своей родине немногим большим, чем выяснением и систематизацией господствующих мнений, может в другом месте породить революционную атмосферу и фактически в конечном счете революцию. Принципы, направляющие политику передовых стран, становились известными в менее передовых странах главным образом благодаря теоретикам. В передовых странах практика вдохновляет теорию, в других — теория практику. В этом различии одна из причин того, почему пересаженные на другую почву идеи редко бывают такими плодотворными, какими они были на своей родной почве.

"История западной философии"
Бертран Рассел Открыть/Комментировать

2021-08-03 14:09:02 ​​Привет!

Cogito ergo sum – один из самых известных философских тезисов в мире. Я мыслю, следовательно, я существую – в этих словах воплотился переворот в сознании людей Нового времени. И совершил этот переворот никто иной, как Рене Декарт, о котором сегодня и пойдет речь.

Но давайте по порядку. С чего начинается философия? Аристотель скажет – с удивления! Декарт скажет – с сомнения… В этом и заключается основная разница между античной философией и философией Нового времени.

В своем «Рассуждении о методе» (1637) Рене Декарт хочет найти твердый базис для своей философии. Для этого он пытается найти хоть что-нибудь истинное. Объекты, в достоверности знания о которых можно усомниться хотя бы в малой степени, являются ложными. Значит, надо найти что-то, в чем нельзя сомневаться. А для того, чтобы найти это что-то, необходимо начать сомневаться во всем, подвергнуть все вокруг жесткой критике.

Декарт начинает со своих чувств. Могут ли они сказать нам что-нибудь определенное о мире вокруг? Могу ли я сомневаться, спрашивает Декарт, в том, что я в халате сижу здесь у камина? Да, так как иногда мне снилось, что я был здесь же, тогда как фактически я лежал совсем раздетый в постели. Кроме того, иногда бывают галлюцинации у сумасшедших, так что, возможно, я могу быть в подобном состоянии.

Таким же образом опровергается достоверность других чувств: зрения, обоняния, вкуса и т.д. При этом такие вещи, как протяженность, величина и количество, труднее подвергнуть сомнению, чем веру в индивидуальные вещи. Арифметика и геометрия, которые не имеют отношения к индивидуальным вещам, из-за этого становятся более достоверными.

Однако, думает Декарт, что, если существует злой демон, который вынуждает меня делать ошибку каждый раз, когда я пытаюсь прибавить 2 к 3 или пересчитать стороны квадрата. Допустим, этот коварный и лживый демон использует все свое мастерство, чтобы ввести меня в заблуждение. Если бы существовал такой демон, тогда все вещи, которые я вижу, – это только иллюзия.

Однако, говорит Декарт, остается что-то, в чем я не могу сомневаться: ни один демон, как бы он ни был коварен, не смог бы обмануть меня, если бы я не существовал. У меня может даже не быть тела: оно может быть иллюзией. Но с мыслью дело обстоит иначе:

«В то время как я готов мыслить, что все ложно, необходимо, чтобы я, который это мыслит, был чем-нибудь; заметив, что истина "я мыслю, следовательно, я существую" столь прочна и столь достоверна, что самые причудливые предположения скептиков неспособны ее поколебать, я рассудил, что могу без опасения принять ее за первый искомый мною принцип философии»

После этого Декарт, обеспечив твердое основание для своей философии, принимается за перестройку всего здания познания. Существование Я было доказано выводом из того факта, что я мыслю. Следовательно, я существую тогда, когда я мыслю и только тогда. Если бы я перестал мыслить, не стало бы доказательств моего существования. Я – вещь, которая мыслит; субстанция, вся природа или сущность которой состоит только в мышлении и которая, чтобы существовать, не нуждается ни в каком пространстве и ни в какой материальной вещи. Следовательно, душа совершенно отлична от тела и более легко познаваема, чем тело; она была бы всем тем, что она есть, даже если бы тела не было вовсе.

И так далее, опираясь на один этот тезис Декарт начинает выстраивать свое философское мировоззрение. Однако конструктивная часть его теории познания значительно менее интересна и революционна. В основном там пересказ того, что уже ранее было у Платона, святого Августина и Фомы Аквинского.

Однако своим тезисом и своим сомнением, которое стало называться "картезианским", Декарт предопределил развитие почти всей последующей философии. Открыть/Комментировать