ИССтупление. Если Сальвадор Дали подарил нам фразу 'Я не испо | Что стороною, что насквозь
ИССтупление.
Если Сальвадор Дали подарил нам фразу "Я не использую наркотики. Я и есть наркотик", то Гаспар Ноэ подарил нам возможность, не используя наркотики, ощутить их действие на себе.
Будучи довольно камерным фильмом, лишенным сюжета, в добавок ко всему снятым "одним дублем" (ну, основная его часть), его "Экстаз" (2018), как и все остальные экспонаты из его фильмографии, доказывает, что катарсис - это не всегда комфортное чувство.
Здесь, наверное, стоит сказать "спасибо", что в этом фильме зритель - скорее сторонний наблюдатель, которому до самых титров не удастся идентифицировать себя с кем-либо из героев.
Выразительных средств Ноэ вполне хватило бы и чтобы окончательно свести нас с ума просмотром другой версии картины, наполненной более личным переживанием этого хаоса вперемешку с красочными галлюцинациями.
Но "Экстаз" проделывает с нами другое.
Ноэ любит исследовать телесность так, как стесняются делать все остальные.
Делает он это настолько откровенно, что перешкал морального компаса в некоторые моменты сбивает настрой серьезно воспринимать его фильмы, хотя это, конечно, составной элемент гремучей и бескомпромиссной смеси, коей является почти любая его работа.
Примером здесь может служить самый вирусный фрагмент его творчества - сцена изнасилования в фильме "Необратимость" (2002).
В "Экстазе" же телесность - ощущение, переосознанное через потерю субъектности толпой профессиональных танцоров (во всем касте фильма всего два настоящих актера), и что, как не танец, способно в полной мере связать кровавыми узами ощущение собственного тела и ритуал призыва коллективного разума, пугающего своей искренностью.
Ноэ важно показать как тело парадоксальным образом одновременно является воплощением индивидуальной свободы и клеткой в тюрьме коллективного сосуществования.
Наркотик, подмешанный в сангрию здесь - лишь спусковой крючок, способ освободиться и пройти обратную метаморфозу - от рафинированных бабочек до ужасающих и примитивных куколок, способных лишь на делинквентый полет.
Однако этот полет - один из тех, что просто необходимы для переживания по окончания фильма контрастного уюта, который бесконечно любит романтизировать тот же Линч.
Это спуск в глубины Тартара, после которого свет мира Джеффри Бомона из нежно любимого "Синего бархата" (1986) теряет тягость рутины и превращается в блаженную пастораль.
Спустя полтора часа импровизационного dance macabre, подобно Джеффри Бомону, мы, наконец, покинем стены ДК имени Оскверненной Сангрии.
Выйдем ли мы теми же? Что мы унесем с собой кроме впрыска адреналина и радости, что “все это не с нами” и “не про нас”?
Минимализм фильма не случаен.
Его задача - не дать нам заметить, что мы сами стали невольными участниками процесса.
Нечто гулкое и низкочастотное продолжает свою дьявольскую осцилляцию и после титров.
Это острые и лаконичные тезисы, легко проникнувшие в нас благодаря своей одноклеточности.
Освобождение через регресс.
Хоровод пустых лиц.
Красный цвет.
Ритм. Пульсация. Тело. Танец. Кровь. Боль. Крик. Свобода.
#кино_насквозь
