2021-01-21 12:57:38
Чтобы писать о блокаде, нужно быть хотя бы немного в теме и уметь складывать слова в предложения – ничего особенного, прочитал несколько книг, выучил правила орфографии и пунктуации и – вперед. Чтобы писать блокаду, жить ею, чтобы осмыслить ее, чтобы п(р)очувствовать ее ход и жизнь людей, выживших или исчезнувших, но оставшихся в ней навсегда, нужно обладать огромной и, возможно, неосознанной силой. Я восхищаюсь поэтом Полиной Барсковой, сантиметр за сантиметром перебирающей эту мойрину нить, потому что пока она – она и еще несколько – эту нить не отпускают, эти люди – погибшие или исчезнувшие – живы. Я начал читать книгу Барсковой «Седьмая щелочь» – случайно – в день прорыва блокады, и вряд ли эта книга меня быстро отпустит.
Своими – многими – текстами Барскова пытается разнять блокадное существование, представить эту непредставимую жизнь в нечеловеческих условиях, понять саму суть существования в блокадном городе и в блокадном «после». «Седьмая щелочь» посвящена блокадным поэтам – людям, переживавшим блокаду в стихах, и их текстам – пронзительным (и таким разным) свидетельствам о катастрофе. Восемь поэтов, от лауреата Сталинской премии Николая Тихонова – трагической, на самом деле, фигуры, – поставившего свой идеологически выверенный взгляд на службу пропаганде, до принципиально «непечатабельных» (по выражению Лидии Гинзбург), выворачивающих наизнанку, сюрреалистических (или гиперреалистических?) Павла Зальцмана и Геннадия Гора. Каждый из этих людей – и божественная, жившая двойную жизнь Ольга Берггольц, и поразительная Зинаида Шишова – в июле 1942 года трансляция ее невероятной поэмы «Блокада» по Ленинградскому радио была прервана, и как бы застывшая в прошлом Наталья Крандиевская – бывшая жена Алексея Толстого, чьи юношеские рифмы (или юношеские чары) ценили Бальмонт и Бунин, и наблюдательный Сергей Рудаков, сделавший из своей жизни «жизнь при поэтах», и Татьяна Гнедич, воспевшая и, тем самым, – кто знает, – возможно, спасшая город и написавшая маленькое стихотворение про кошку-призрак – один из самых сильных и самых нежных текстов о блокаде, – все эти люди по-своему переживали стихами блокадный быт, блокадный ужас и блокадную боль, использовали стихи, чтобы оставаться собой «под ногами у смерти». И Барскова, перебирая эти стихи, эти слова и эти – и другие – судьбы, совершает еще один тяжелый, невозможны шажок к пониманию, к осознанию этих людей.
Рома Либеров когда-то говорил у нас про некоторые способы выживания интеллигента в советских условиях разной степени интенсивности. Но ХХ век-волкодав изобиловал и другими условиями для жизни/не-жизни. Поэтам, которым судьбой был уготован блокадный ад, тоже приходилось находить способы выживания, их тексты – документальные тому свидетельства. А книга Полины Барсковой дает нам возможность – нет, не п(р)очуствовать, это невозможно, но хотя бы попытаться понять эти тексты и эти жизни.
4.2K views09:57
В
