2022-06-17 18:10:48
"И всюду наши флаги.
И ты, сердце мое, - флажок: трепещешь. Я не спал, и у меня не подействовал желудок. Аслан пришел еще затемно, трогал ненавистными, похожими на стручки кэроба, пальцами, слушал: тахикардия, борборигмус максимус, учащенное сглатывание, - впрочем, все это объясняется просто-напросто моим душевным состоянием, я здоров, совершенно здоров. Этот раб троакара все записал в свою мерзкую тетрадь; знаю, пишет он туда только ради того, чтобы в случае неудачи заранее заготовить себе оправдания. Вот он вышагивает слева от меня, надменный стручок, - в белом костюме и красном пальто, только фески ему, дураку, не хватает, - и я отлично знаю, что лежит у него, подлеца, в чемодане, среди таблеток и настоек. Не дождется, нет, не дождется, я здоров, совершенно здоров, и думать о его поганом чемодане вовсе не намерен. Отец мой уже лежал, помню, влежку, и боли у него в паху были такие, что хоботом разбил он мраморную мозаику на полу султанского слоновника, - а все же он ни разу не дал подлецу Аслану к себе приблизиться; ах, железного, железного склада были мои отец и матушка, и боевые раны их всю жизнь были мне, балованной султанской игрушке, непреходящим укором, - но теперь!..
И всюду наши флаги.
Ноги мои отражаются в проплывающих мимо витринах, и на ногах тоже – белый, синий, красный: белый ствол обвивается вокруг каждого колена, синие листья пририсованы к нему густо, зреют красные плоды, а вокруг – золото. Ноги мои великолепны; да и весь я наверняка хорош невообразимо. Толгат мой, с раннего утра щекотно наносивший на меня достойную моего нового положения красоту, имеет, кажется, полное право гордиться делом рук своих, и теперь, сидя у меня на шее в лучшем своем черном костюме и при тугом сером галстуке, небось, улыбается блаженно, как бывало, когда он надыхивался дымом конопли и вел меня с собой тихо-тихо в узкую аллею, где нас скрывали кипарисы, и сквозь эти кипарисы и заросли бередянки мы просто стояли и смотрели часами на купающихся в фонтане султанят. Пот выступал у Толгата на лбу; я осторожно убирал хоботом этот пот и обсасывал соленый палец; потом внезапно Толгат сникал, и мы уходили, и шли в слоновник, и Толгат вяло рисовал в песке какие-то кружочки да черточки, а если завтра у султана предстоял выезд на мне, то готовил мои краски и попонки, и седла, и золотые ленты для бивней. О, ленты для бивней! Теперь они – не красный и белый, а белый, синий, красный, - и золотом, золотом продернуто вдоль полос: золотом, вытянутым из старых моих нарядов, три дня прошивал терпеливый Толгат присланные Кузьмой простые трехцветные ленты, а попоны и оголовья из парчи и флагов шил добрых два месяца, а под конец добрую неделю окантовывал колокольчиками. Хорош я, должно быть, очень хорош. Когда Кузьма нынче поутру увидел меня, ко всему готового, у главных ворот дворца, он только и смог, что открыть рот, снять очки, прикрыть глаза, сжать себе пальцами переносицу и тихо сказать: «Ах ты ж еб же ж поперек, Толгат Батырович!..», - так, видимо, впечатлился, - и это Кузьма! Едва-едва полтора часа я знаком с Кузьмой Кулининым, - а уже мне кажется, что он не из впечатлительных. Да и у человека, которого Кузьме представили как Зорина, лицо каменное, очки черные, одежда военная, потрепанная, а на кармашке – значок: белый, синий, красный.
И всюду наши флаги. <...>"
И так далее. Слон Бобо отплыл из Стамбула. Закончила первую главу. #слон_Бобо
2.2K viewsLinor Goralik, edited 15:10
Н
