Вопрос «Кто виноват?» только со временем станет «извечным рус | МИР РУССКОЙ МЫСЛИ
Вопрос «Кто виноват?» только со временем станет «извечным русским». А первоначально так назывался роман в двух частях А.И. Герцена, который был опубликован в 1846 году. Кажется, что ключевыми в этом произведении являются чувства и переживания героев, связанных между собой классическим любовным треугольником. Однако под прикрытием мелодраматической сюжетной линии Герцен затрагивает в романе целый ряд вопросов, которые имеют непосредственное отношение к специфике российской общественной жизни: крепостное право, порождающее вседозволенность одних и по-рабски бесправное существование других; положение и права женщины в семье; безнадёжность глухой провинциальной жизни в сочетании со скукой и мотовством жизни столичной; положение разночинной интеллигенции, угнетаемой сверху и не могущей полностью раскрыть из-за этого своего потенциала.
Герцен, уверенно и непоколебимо стоящий в 40-е годы XIX века на позициях западничества, даёт закамуфлированный, но однозначный ответ на вынесенный в заглавие вопрос. Виновата сама организация российской жизни, абсолютизм и царская власть. В этой связи его решение покинуть Россию и навсегда уехать в эмиграцию, чтобы там продолжить свою политическую борьбу, выглядит вполне логичным. Герцен оказывается во Франции, где сближается с «первым анархистом» Прудоном, затем в Великобритании основывает Вольную русскую типографию для печати запрещённой в России литературы, но нигде не может в полной мере обрести себя.
В работах этого времени всё чаще сквозит очевидное разочарование западническими идеалами. Герцен, конечно, не переходит на позиции славянофилов, но всё чаще говорит о серьёзном и основательном запасе жизненных сил русского народа, об общинности как глубоко недооценённой форме объединения людей. В четвёртой части автобиографического романа «Былое и думы», написанного как раз в эмиграции, Герцен скажет о своих извечных оппонентах замечательные слова:
«Да, мы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинакая. У них и у нас запало с ранних лет одно сильное, безотчетное, физиологическое, страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы – за пророчество: чувство безграничной, обхватывающей все существование любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно»
