2021-04-05 21:00:33
Привет! Это Лиза Марантиди, продюсер подкаста «Отвечают сирийские мистики». У нас вышел новый выпуск — про эмпатию.
Эмпатия всегда была для меня призывом к действию. Например, у меня был друг с диагнозом, который я сейчас не воспроизведу, но выражался он, в частности, в том, что парень мог неделями выходить из комнаты только на кухню и только чтобы поесть, при этом тарелка риса могла стоять в микроволновке несколько дней, а чашек с заваренным чаем на кухне скапливалось огромное количество, и все они были остывшие и невыпитые. Так получилось, что одним летом я писала диплом у него на даче. А он не выходил из комнаты. И я дико за него переживала, но, даже стыдно сказать, чувствовала в себе невероятный прилив сил, потому что могла что-то для него сделать, например принести чай или сварить новый пакетик риса.
Через год я сама столкнулась со сложным и невнятным психиатрическим диагнозом и перестала общаться с другом. Я по нему очень скучала, но у меня совершенно не было ресурса на общение с ним, и я понимала, что та эмпатия, которая год назад придавала мне сил и приносила пользу другу, теперь меня просто раздавит — никакого общения не получится.
И это один вид эмпатии, про который мы говорим в подкасте, — боль за другого человека, которую можно перевести в конкретное волевое действие. И та боль, которая тебя разрушает, если ты недостаточно силен.
А недавно я прочитала роман Ани Старобинец «Посмотри на меня». В нем Аня рассказывает историю своей беременности, когда на 16-й неделе она узнала, что ее ребенок умрет сразу после родов. Читая эту историю, невозможно не сопереживать, особенно если ты когда-нибудь была беременна. Жесткие медицинские физиологические и психологические описания пронзают тебя насквозь, и ты ненадолго, но чувствуешь все то, что она описывает, как бы внутри себя. И это тоже эмпатия, при этом такая, которую уже не переведешь в волевое действие. И кажется, что в такой эмпатии нет смысла и лучше вообще такое не читать никому и никогда. Только вот почему-то мне, наоборот, захотелось, чтобы эту книгу прочел каждый. Потому что, несмотря на весь ужас этих переживаний, я во время и после прочтения этой книги чувствовала какой-то невероятный свет. Свет от того, что ты можешь посмотреть на чужую боль, почувствовать ее почти как свою и не убежать или отмахнуться от нее как от чего-то страшного и ужасного, а позволить ей быть и болеть, даже если никак не можешь ее унять. И от этого почему-то светло на душе. И особенно светло от того, что сама Аня смогла так поступить со своей болью.
Я агностик, как и Аня, поэтому условно называю эту штуку светом, а Джон Леннон вслед за Исааком Сириным, кажется, это же самое называл Богом (God is a concept / By which we measure our pain). А еще кажется, об этом же говорил наш с мистиками любимый поэт Григорий Дашевский, без которого теперь, по-моему, не обходится ни один наш выпуск, но я все равно приведу здесь его стихи:
Счастлив говорящий своему горю,
раскрывая издалека объятья:
подойди ко мне, мы с тобою братья,
радостно рыданью твоему вторю.
Сторонится мое и глаза прячет,
а в мои не смотрит, будто их нету.
Чем тебя я вижу? И нет ответа,
только тех и слышит, кто и сам плачет.
Кажется, в этом выпуске я пришла к идеальному согласию с Джоном Ленноном, Григорием Дашевским и Исааком Сириным, которые как будто продолжают друг друга: Бог — это то, чем мы можем измерять нашу боль, посмотри и прими свою и чужую боль, чтобы пережить свою целостность и прийти к чувству единства с Богом и со всеми живыми существами. Но это только моя интерпретация — интересно, как сложится это у вас.
1.6K views18:00
A
