Черный Ящик

2018-10-17 10:42:18 В нашей рубрике вышел новый текст [1] – за авторством Владимира Гельмана – рассматривающий существующие версии того, в каких направлениях и почему развиваются страны бывшего СССР. Текст основан на материалах последнего выпуска журнала Post-Soviet Affairs [2], одного из самых влиятельных журналов политической науки о постсоветском пространстве.

Между политологами не прекращаются споры о факторах развития режимов бывшего СССР. Эта дискуссия, многие годы развившаяся среди исследователей режимов, особенно актуальна для стран, находящихся в процессе политических трансформаций.

Что же определяет, станет ли страна демократией или централизует власть, превратившись в автаркию? На этот вопрос есть два типа ответов – через структурные или институциональные объяснения, и через анализ решений конкретных политиков и людей, принимающих решения. Другими словами, вопрос звучит так: что важнее – люди или институты?

Именно поэтому исследования постсоветского пространства представляют такой интерес – консолидированные авторитарные режимы вроде Узбекистана или Беларуси почти 30 лет назад находились в составе одной страны с Латвией или Эстонией. По истечению лет, их режимные траектории разошлись в противоположные стороны.

Аргументы сторонников структурного или институционального подхода звучат так: там, где возник антисоветский национализм и/или существовали возможности войти в состав ЕС – происходила демократизация [3]. Кроме того, конституционные ограничения президента также играли принципиальную роль для демократизации стран. Наконец, стандартные объяснения вроде уровня экономического развития также влияют на возможности стать устойчивой демократией.

С другой стороны, все подобные аргументы подвергаются критике сторонниками изучения агентов. Так, например, часть исследований показывает, что режимные характеристики нередко определяются интересами политиков или столкновениями разных групп интересов [4]. Другое объяснение лежит в активности или, напротив, пассивной позиции граждан – готовы ли они участвовать в протестной мобилизации или предпочтут решить все «по-тихому».

Однозначную победу не одержал ни один из подходов. Последние же исследования режимных транзитов предлагают совместить оба подхода и взять сильные объяснительные стороны каждого из них.

[1] - https://republic.ru/posts/92283
[2] - https://tandfonline.com/toc/rpsa20/34/5?nav=tocList
[3] - https://tandfonline.com/doi/abs/10.1080/1060586X.2018.1494959?journalCode=rpsa20
[4] - https://tandfonline.com/doi/abs/10.1080/1060586X.2018.1493785?journalCode=rpsa20 Открыть/Комментировать

2018-10-14 19:50:42 ​После небольшого тайм-аута, Черный ящик возобновил свою работу, и на этот раз мы разбирались с причинами антиамериканизма в России и ряде других постсоветских государств.

Борис Соколов и Эдуард Понарин написали для нас текст [1] по мотивам своего большого исследования, опубликованного совсе недавно в очень престижном журнале International Studies Quarterly [2]. Они попробовали посмотреть на то, в какие моменты времени и почему у россиян - как среди элит, так и среди обычных жителей - резко возрастал антиамериканизм.

Оказалось, что помимо очевидных причин его роста - внешнеполитической напряженности (от эпизодов с разворотом Примакова над Атлантикой до последних событий в Крыму и санкционных войн) - есть еще более глубокая причина, называемая учеными ресентиментом. Ресентимент – это идеологический феномен, который характерен для обществ, развивающихся по сценарию так называемой догоняющей модернизации. Он проявляется сначала в массовом увлечении образованных кругов – интеллектуалов и реформистски ориентированной части бюрократии – социально-политическими установлениями страны, являющейся в данный момент гегемоном на международной арене. Эти установления рассматриваются как своего рода философский камень, обладание которым является ключом к внутри- и внешнеполитическим успехам. Потом, когда становится ясно, что напрямую скопировать эффективные зарубежные институты и практики нельзя, а политическая и экономическая отсталость сохраняются, изначальное обожание проходит, и в обществе становится нормой неприязненное отношение (и даже открытая ненависть) к стране, еще недавно бывшей моделью для развития.

На основе большого массива эмпирических данных Соколов и Понарин убедительно показывают, что начавшийся еще в 1990-ых годах ресентимент среди элит, вызванный осознанием невозможности полноценного вхождения России в клуб великих держав, а затем и пониманием недостижимости западного уровня жизни и качества работы институтов в кратко- и среднесрочных перспективах, со временем распространился и на массовый уровень, став чрезвычайно устойчивым. Любовь к США, как ориентиру для развития сменилась резким неприятием, подгореваемым дальнейшим соперничеством во внешней политике и прямыми столкновениями интересов.

Но помимо такого устойчивого антиамериканизма, ресентимент для России породил еще одну важную проблему - ограниченность внедрения демократических инстиутов. Из-за неудачной попытки демократизации в 1990-ых гг., и элиты, и значительная часть населения разочаровались в демократическом идеале и в стране, этот идеал воплощающей - США. И такое разочарование, очевидно, может осложнить смену режима в будущем: бессмысленно строить демократию там, где ввиду пережитого негативного опыта этот тип режима не приемлют на ценностном уровне.

[1] https://republic.ru/posts/92270
[2] https://academic.oup.com/isq/article-abstract/62/3/534/5045351?redirectedFrom=fulltext Открыть/Комментировать

2018-10-01 08:12:12 Регулирование интернета – головная боль не только авторитарных, но и демократических режимов. По данным исследования Андреаса Буша, Патрика Тейнера и Яны Брейндль [1] уже к 2012 году не было ни одного демократического государства, которое не ограничивало бы интернет-контент, совмещая разные виды регулирования:
– Саморегулирование, т.е. нормы поведения, с помощью которых самоцензура работает без прямого участия государства
– Со-регулирование, при котором государство задает направление, а частный сектор исполняет его на практике
– Правовое регулирование, где государство единолично определяет правила игры

Исследователи показали, что разные политические условия могут влиять на то, какой вид регулирования предпочтут в стране. Так, государства с одной сильной партией и мажоритарной системой чаще выбирают правовое регулирование и со-регулирование, в то время как федерализм и сильный конституционный суд, наоборот, снижают вероятность того, что будет выбран правовой путь.

Что касается разницы между режимами – демократиями и автократиями, – в нашем последнем тексте [2] политолог из Высшей школы экономики Юрий Кабанов отмечает, что к 2018 году различия между демократическим интернетом и интернетом авторитарным почти перестали быть значимыми. Современные государства не только повсеместно усиливают регулирование интернета, но и сталкиваются с одним и тем же противоречием: они вынуждены, с одной стороны, все больше развивать интернет-технологии, а с другой, – все больше регулировать интернет-пространство.

В своей статье для «Черного ящика» Юрий рассказывает, как связаны интернет и демократичность, почему суверенизация сети ведет к авторитарному сценарию развития и что опыт других стран может рассказать о будущем российского интернета.

[1] https://link.springer.com/content/pdf/10.1007%2F978-3-319-61708-4_2.pdf
[2] https://republic.ru/posts/92184 Открыть/Комментировать

2018-09-28 11:51:00 Тема губернаторских выборов не отпускает. Решили чуть подробнее рассказать об исследовании, которое автор нашего текста о регионах [1] Татьяна Ткачева сделала вместе с одним из самых цитируемых академических политологов России Григорием Голосовым.

Их исследование [2] охватывает период с 2013 по 2015 год и 59 губернаторских кампаний. Главное, что старались объяснить политологи - почему Кремль вообще решился на возврат губернаторских выборов в 2012 году и какие механизмы предусмотрел для минимизации собственных рисков.

Ответ на первый вопрос довольно предсказуем: возврат к прямым губернаторским выборам было не прихотью, но необходимостью. Назначенцы не всегда и не везде могли обеспечить необходимые голоса для партии власти (что и показал выборный цикл 2011-2012 гг.), при этом были непопулярны и не всегда вписывались в региональную элиту, что порождало внутри региональные конфликты. Вернув прямые выборы, Кремль отказался от прямого ручного контроля из центра в пользу легитимности и наработки губернаторами навыков, которые необходимы для поставки голосов провластным кандидатам в будущем.

При этом центр подготовил себе “спасательный жилет” – те рычаги, которые почти наверняка могли обеспечить победу нужного кандидата. “Жилет” состоял из трех частей: муниципальный фильтр, допуск только партийных кандидатов и возможность проведения досрочных выборов. При этом наиболее важным инструментом поддержки губернатора со стороны Кремля стали именно досрочные выборы, которые связывали кандидата с популярностью Путина и не давали другим кандидатам времени подготовить электоральную базу. Решения о проведении досрочных выборов принимались либо с согласия, либо с инициативой от центра.

В этот момент возникает вопрос: в каких случаях Кремль разрешал губернатору досрочно сложить полномочия и переизбраться на новый полноценный срок, а в каких – не вмешивался и позволял досидеть все отведенное время?

Исследователи предположили, что существует три варианта ответа на этот вопрос, т.е. три разных стратегии, почему центр мог использовать механизм досрочных выборов.
1. Центр таким образом мог вознаграждать губернаторов за успешные для «Единой России» электоральные результаты,
2. Центр мог поощрить губернатора за успешное руководство экономикой региона, тем самым облегчив его переизбрание.
3. Через этот механизм Кремль «спасал» близких к проигрышу губернаторов, тем самым, стремясь обезопасить себя от прихода к ресурсам и власти оппозиционных кандидатов.

С 2013-го по 2015-й год в регионах прошло 59 выборов губернаторов: 32 по досрочным правилам и 27 по обычным. С опорой на эти данные политологи показали, что Кремлю не интересно поддерживать «сильных» губернаторов, которые показывают высокие результаты в экономике или электоральной мобилизации на выборы (первый и второй сценарий). Наоборот, поддержку получают именно «слабые» игроки.

Так, в регионах, где «Единая Россия» и Владимир Путин получали высокие результаты, губернаторы реже складывали полномочия и устраивали досрочные выборы. Более того, в субъектах с высоким уровнем безработицы губернаторы чаще участвовали в досрочных выборах, что явно противоречит стратегии вознаграждать глав за экономические успехи.

Напротив, Кремль стремился назначать досрочные выборы в регионах либо, где до этого часто сменялись губернаторы, либо в субъектах с относительно высокими показателями ВВП на душу населения. Это связано с повышенными рисками дестабилизации в такого типа регионах: в случае нарушения статус-кво в них волна потерь может нанести ущерб всей политической системе.

Таким образом, с возвращением губернаторских выборов в 2012-м году Кремль отошел от стратегии «нулевых», когда губернаторов вознаграждали за лояльность и «хорошие» результаты. В 2010-х центру пришлось учитывать снижение популярности и поддерживать уже тех, кто близок к проигрышу, особенно если это приведет к серьезным последствиям для Кремля и правящей партии.

[1] https://republic.ru/posts/92155
[2] https://www.tandfonline.com/doi/abs/10.1080/10758216.2017.1351305?journalCode=mppc20 Открыть/Комментировать

2018-09-26 23:52:56 Сегодня стало известно о возобновлении ротаций в губернаторском корпусе [1]. Свои посты покинули губернатор Астраханской области Александр Жилкин, руководивший регионом бессменно 14 лет, и глава Кабардино-Балкарии Юрий Коков, бывший во главе республики 4 года. СМИ уверенно пророчат также отставку и губернатору-долгожителю из Курской области Александру Михайлову [2].

Большинство этих замен укладываются в уже ставшую привычной новую схему управления регионами со ставкой на омоложение и технократизм приходящих губернаторов. В нашем утреннем тексте на сайте Татьяна Ткачева [3] объясняет, что эту схему Кремль может дополнить еще одним компонентом, перевернув в свою пользу провалы провластных кандидатов во вторых турах выборов.

На фоне падения рейтингов власти из-за неудачной пенсионной реформы Кремль может вернуть выборам в регионах фасадную соревновательность, которая была им присуща в начале 2000-ых гг. Как показывает полит.наука [4], конкуренция на уровне регионов может решать 3 задачи.
1.Выпускать населению пар и получать более точную обратную связь центру по ситуации на местах
2.Сохранять в рабочем состоянии т.н. “политические машины” - механизмы по приведению на выборы контролируемой части электората и обеспечению лояльности избирательных комиссий
3.Вовремя реагировать на недовольство региональных элит и кооптировать во власть набравших наибольшую силу.

После проигрыша провластных кандидатов в прошлое воскресенье Кремлю целесообразно скорректировать стратегию, дополнив ставку на молодых технократов, кооптацией части региональных или партийных (прежде всего, КПРФ и ЛДПР) элит в губернаторский корпус через повышение соревновательности и отказ от поддержки из центра засидевшихся на своих местах старожилов.

При этом, как пишет Татьяна Ткачева, такая тактика позволит своевременно выявлять и те угрозы, которые можно и нужно подправить к следующему электоральному циклу - дальнейшую реакцию населения на проведение пенсионной реформы и рассеивание эффекта “патриотической мобилизации” [5] Да, и с учетом опыта менеджмента региональных компаний начала нулевых, такая политика ограниченной конкуренции будет вполне преемственна и понятна Кремлю.

[1] https://www.rbc.ru/politics/26/09/2018/5bab95869a7947419e10b91a
[2] https://www.rbc.ru/politics/26/09/2018/5baba6019a794746c55a100b?from=main
[3] https://republic.ru/posts/92155
[4] http://www.sscnet.ucla.edu/polisci/cpworkshop/papers/Magaloni.pdf
[5] https://republic.ru/posts/92069 Открыть/Комментировать

2018-09-24 10:06:48 В рубрике-собрате нашего “Черного Ящика” - “The Monkey Cage” от Washington Post - на днях вышел текст [1] с попыткой объяснить, почему в России так много конфликтов с соседними странами. Материал написан по мотивам нового сборника под редакцией политологов Анны Оханян и Ричарда Финнегана [2].

Основной вывод коллективной работы - Россия создает конфликты стратегически, не давая соседям сгруппироваться в территориальные союзы и объединения. Этот подход во внешней политике авторы назвали стратегией “региональных трещин”. Его смысл в том, чтобы смешивать две роли - регулятора конфликтов и воинственного защитника своих интересов.

Последние десятилетия Россия последовательно придерживалась политики “разделяй и властвуй” в отношении своих соседей. Однако речь далеко не всегда идет о военных конфликтах и прямой агрессии. Авторы проанализировали торговые союзы, создаваемые Россией со странами-соседями, и пришли к выводу, что многим странам средней Азии было бы куда более экономически выгодно заниматься торговлей, например, с Китаем, однако они уже находятся в экономическом союзе с Россией, который требует от них эксклюзивности. У России, к тому же, остаются рычаги давления - через энергетическую, транспортную и коммуникационную инфраструктуру, сохранившуюся с Советского периода. Эти рычаги - те самые “leverage”, про которые мы рассказывали в нашем тексте на прошлой неделе.

Результаты исследований также показывают, что подобные искусственные региональные трещины не дают развиваться инфраструктуре в более эффективном направлении - города и страны связаны между собой не по принципу экономической эффективности, а из-за политических интересов и решений. Процветание олигархии и стопор демократического транзита на постсоветском пространстве ряд авторов также связывают с “разделяющей” политикой России в отношении своих соседей, которая создает позитивные стимулы для стабильной и коррумпированной политической и экономической элиты.

[1] https://www.washingtonpost.com/news/monkey-cage/wp/2018/09/12/russia-has-a-lot-of-conflicts-along-its-borders-thats-by-design/?utm_term=.0b34885bd427
[2] http://press.georgetown.edu/book/georgetown/russia-abroad
[3] https://republic.ru/posts/92110 Открыть/Комментировать

2018-09-21 15:41:09 ​На днях у нас вышел текст [1] о более мягких, чем санкции инструментах международного влияния на политические режимы.

Самым подробным исследованием факторов такого влияния до сих пор остается книжка американских политологов Лукана Уэя и Стивена Левицки «Competitive Authoritarianism. Hybrid Regimes after the Cold War» [2], опубликованная в 2010 году. Кстати, в ней же дано наиболее подробное описание термина «гибридный режим», который с недавнего времени [3] стал очень популярным в российской политической публицистике.

Но вернемся к инструментам международного влияния. По сути, Левицки и Уэй – хотя и исследовали 35 кейсов трансформации режимов с 1980 по 2008 гг. – главным образом, обобщили опыт демократизация ряда стран Центральной и Восточной Европы и бывших колоний западных стран в Африке, переживших после своей независимости череду авторитарных правлений. На основе этих кейсов Левицки и Уэй выделяют два главных инструмента:
- linkage или «взаимосвязи»
- leverage или «рычаги»

«Взаимосвязи» – это всевозможные формы сотрудничества, в прямом смысле связывающие государство с развитыми демократиями – договоры, конвенции, членства в союзах и международных организациях (например, НАТО, НАФТО, ЕС, Совет Европы). Причем роль здесь играет как реальное членство, так и его обещание, потенциальная возможность.

«Рычаги» - это более конкретные механизмы, позволяющие впрямую воздействовать на какие-то области внутри другого государства. Чаще всего они принимают характер денежных трансфертов – кредитов, программ помощи, скидок на газ. Хотя иногда реализуются и в виде безвизового въезда, программ мобильности, обучения членов НКО, бизнеса или чиновников каким-то новым знаниям и навыкам.

К слову, оба механизма научились прекрасно использовать не только развитые демократии, но и вполне себе крепкие авторитарные режимы. Китайской политике инвестиций в Африке посвящен ни один десяток исследований [4], впрочем, как и попыткам России укрепить свое влияние в Евразии через ЕАЭС.

Исследование Левицки и Уэя показало, что главным фактором демократизации в рассмотренный ими период стали именно «взаимосвязи», и это как раз хорошо видно по нескольким волнам расширения ЕС и НАТО на восток – на бывшие страны соцлагеря. Хотя сегодня все больше возникает вопросов о степени демократичности современной Польши и Венгрии, по поводу большинства – все же таких сомнений не возникает.

С другой стороны, остается необъясненным, почему «взаимосвязи» и «рычаги» перестали работать в отношении других стран – например Армении, Белоруссии, Азербайджана, Молдовы. На этот вопрос автор нашего текста [1] и попробовал ответить.


[1] https://republic.ru/posts/92110
[2] http://admin.cambridge.org/fk/academic/subjects/politics-international-relations/comparative-politics/competitive-authoritarianism-hybrid-regimes-after-cold-war
[3] https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2014/08/15/carstvo-imitacii
[4] https://www.researchgate.net/profile/Ivo_De_Sousa/post/Could_fellows_here_recommend_articles_on_the_impact_of_Chinese_aid_in_Zimbabwe/attachment/59d62b9579197b8077989f3b/AS%3A343546214273027%401458919209056/download/The_Dragons_Gift__The_Real_Story_of_China_in_Africa.pdf Открыть/Комментировать

2018-09-17 08:25:10 ​Недавно мы брали интервью у американского политолога, специалиста по Russian studies Дэниэла Трейсмана [1], в котором он рассказал о своем исследовании, анализирующем тенденции развития авторитарных режимов в мире [2].

Вопрос о том, когда наступит “конец демократического мира”, и установится повсеместная диктатура давное обсуждается к медиа. Впервые подобные разговоры начались с ростом авторитарных тенденций в казалось бы навсегда демократизировавшихся странах бывшего соц. лагеря - Венгрии, Польши, России - а также на фоне устойчивости и консолидации автократий постсоветского пространства. Последний всплеск таких панических настроений наступил на фоне Брекзита, избрания Дональда Трампа, и постепенного роста популярности правых политиков и партий в Европе [3].

Казалось бы, у сомневающихся в будущем демократического мира есть все основания - политические системы наиболее стабильных демократических государств, таких как США, действительно столкнулись с очень серьезными вызовами. Однако, согласно статистическому анализу Дэнила Трейсмана, колебания в количестве демократических стран в пропорции к авторитарным остается в пределах нормы и не демонстрируют значимых изменений. Автор проанализировал основные крупнейшие индексы, замеряющие степень демократичности режимов - Polityт IV, Freedom House, V-Dem, Democracy Rising и продемонстрировал, что за последние 50 лет всплеск демократии был настолько сильным, что коррекция на пару процентов вниз теряется на фоне общей положительной тенденции.

Кроме того, исследование также предлагает модель, с помощью которой можно рассчитать шансы, что страна станет автократией. В эту модель включены два фактора - уровень экономического развития и длительность демократического опыта. Так, по расчетам Трейсмана, шансы, что США станет автократией близки к нулю. В качестве сравнения он предлагает Веймарскую Германию перед приходом Гитлера к власти (в 70 раз больше шансов становления автократией, чем в США сегодня) и Чили перед переворотом Пиночета (в 200 раз больше шансов, чем в США сегодня). А потому, считает автор, алармистские настроения пока слишком преждевременны.

[1] https://republic.ru/posts/91992
[2] https://static1.squarespace.com/static/5a4d2512a803bb1a5d9aca35/t/5b19d7450e2e727770fa15f5/1528420167336/draft+june+7.pdf
[3] https://www.theguardian.com/us-news/commentisfree/2018/jan/21/this-is-how-democracies-die Открыть/Комментировать

2018-09-15 19:57:45 В конце этой недели в “Черном Ящике” вышел текст [1] социолога Эллы Панеях о т.н. “конфликте холодильника и телевизора”.

Это название - метафора для предмета многих классических исследований в политической науке [2], изучающих степень влияния на человека рациональных (чаще всего экономических) и эмоциональных (чаще всего ценностных, политических) стимулов. К примеру, если у человека осталась последняя тысяча рублей до зарплаты, то его рационализм будет советовать ему купить на эти средства продукты, а иррационализм - подталкивать потратить их на что-то, приносящее быстрое удовольствие здесь и сейчас - например, кино, ресторан, подарок и т.д. Причем, чем менее прозрачным для человека является экономический, рациональный стимул в каком-либо вопросе, тем большую важность приобретает ценностный.

Многие политические вопросы являются абстрактными для населения России, не затрагивающими их интересы напрямую. Как показывают данные Левада-центра [3], меньше 10% россиян чувствуют свою ответственность за принимаемые на уровне всей страны решения, и только 5% считают, что они могут на что-то повлиять. Такое отношение и еще ряд важных факторов повышают чувствительность населения к “ценностным” аргументам. С присоединением Крыма, большинству россиян показалось важнее обретенное ими заново чувство гордости, величия страны, чем последующие экономические проблемы - рецессия, падение уровня жизни, исчезновение из магазинов санкционных товаров. В этот момент “телевизор” одержал убедительную победу над “холодильником”. И эта победа, поддерживаемая дальнейшим ростом внешнеполитической напряженности и эффектом “патриотической мобилизации”, (в политической науке известном как “rally ‘round the flag”, о котором мы расскажем в следующих постах) еще 4 года помогала поддерживать рейтинги власти на высоком уровне.

Но, как показывает в нашем тексте Элла Панеях, объявление о пенсионной реформе, воспринимаемой обществом как то, что имеет к ним прямое отношение, сломало действие “телевизора”, пробудив чувствительность к экономическим аргументам. После объявления о повышении пенсионного возраста “ эффект холодильника” обвалил рейтинги власти, нивелировав “патриотический” эффект Крыма. А без него провластные кандидаты на прошедших выборах в регионах получили результаты намного ниже, чем они ожидали.

[1] https://republic.ru/posts/92069
[2] https://www.academia.edu/23899205/The_Theory_of_Political_Culture
[3] https://www.levada.ru/2017/11/13/17013/ Открыть/Комментировать

2018-09-13 19:19:05 ​В политической науке существует тренд к математизации - все более активному использованию количественных методов. Один из примеров этого – создание и применение различных индексов. Индекс эффективного числа партий (ЭЧП), о котором пойдет речь в данном посте, и о котором упоминалось в одном из последних наших текстов о прошедших в России выборах [1], считается одним из самых признанных и популярных в исследованиях партийных систем как на уровне выборов, так и на уровне распределения мест в парламенте.

ЭЧП показывает, какое число партий реально значимо в политической системе, без учета партий-спойлеров, мусорных партий, “системной оппозиции” и прочих прелестей политических технологий.

Первую, и наиболее используемую в современных исследованиях формулу предложили Марк Лааксо и Рейн Таагепера в 1979 году [2]. Она математически проста и интуитивна. При всей ее простоте эта формула приписывает вес только крупным партиям и искажает реальную картину. К примеру, если крупнейшая партия получает две трети голосов, индекс характеризует такую систему как двухпартийную (то есть присваивает значения равные 1,7-1,8), что не совсем верно, ведь речь скорее всего идет системе с доминирующей партией, а то и вовсе однопартийной системе, существующей, например в современном Китае.

Эту проблему многие годы пытался решить мексиканский политолог Хуан Молинаро, выпустивший в 1991 году альтернативную формулу [3]. Решив проблему с оценкой крупных партий, Молинаро не удалось учесть в формуле более мелкие партии в сильно фрагментированных партийных системах.

В начале 2000-х за эту проблему взялись еще одни политологи - Данлеви и Бусек, сформулировавшие “эффект перегиба” [4] - ситуацию, при которой математически разница между двух и трехпартийной системой преувеличивается, присваивая слишком большие значения третьей партии. И хотя им удалось решить эту проблему, их индекс оставался нереалистичным для сильно фрагментированных систем с множеством мелких партий - например такой, как Россия.

Эту дилемму удалось решить российского политологу Григорию Голосову в 2010 году [5]. Он придумал способ, который одинаково хорошо подходит для отражения обеих крайностей. Его индекс дает более корректные, близкие к единице значения для систем с доминирующей партией и хорошо “ловит” сильно фрагментированные, молодые партийные системы. Таким образом, он решает проблему индекса Лааксо-Таагеперы, нечувствительность индекса Молинаро, и “эффект перегиба” Данлеви и Бусека.

Введение этого и других индексов в политологию позволяет науке быть более точной: создавать базы данных, сравнивать страны между собой и делать статистические исследования. С другой стороны следует помнить, что это всего лишь математические методы - это не панацея, и цифры - далеко не всегда идеально отображают реальную картину мира.

Рассчитать индекс ЭЧП для любой страны и посмотреть детальную инструкцию, как это сделать, можно на сайте Григория Голосова [6].

___

[1] https://republic.ru/posts/92039
[2] https://cloudfront.escholarship.org/dist/prd/content/qt703827nv/qt703827nv.pdf
[3]https://www.cambridge.org/core/journals/american-political-science-review/article/counting-the-number-of-parties-an-alternative-index/A68A644C22888BDD9FA5AA49E31734CD
[4] http://journals.sagepub.com/doi/abs/10.1177/1354068803009003002
[5] http://journals.sagepub.com/doi/abs/10.1177/1354068809339538
[6] clck.ru/ELrcV Открыть/Комментировать