3420 (1). Мало-помалу память о событиях в кабинете настоятеля | Записки технотеолога в миру

3420 (1). Мало-помалу память о событиях в кабинете настоятеля стала возвращаться ко мне. Первым, ещё дремотным объяснением моего состояния было то, что поведение настоятеля как-то связано с его контрабандистской деятельностью, о которой мне было известно давно — с тех пор, как он решил отпустить бороду. Настоятель мог испугаться, что я начну задавать вопросы о незаконных поставках богов в Метароссию, о судье Шребере (восстановленном) и его подозрительной лаборатории теотранспорта, о закладках богов, которые находили то тут, то там мои коллеги, сотрудники института... Вторая версия была более трудно проверяемой: незамысловатые текстовые игры, которые настоятель пописывал на ассемблере, могли оказаться новым видом летального текстового оружия, также предназначавшимся для реализации на межгалактических рынках в нарушение мазхаба. Однако, то, что мне удалось вспомнить далее, меня удивило.

— ...Сердце у меня больше болит за Россию, а не за Христа.
— Какая Россия? России ведь давно нет.
— Ну вот, а у меня до сих пор болит... Что, в сущности, ищет человек? Не Бога же, а друзей...
Вслед за этим в кабинет вошли четыре человеческие фигуры. От их одежды исходил яркий белый свет, не дававший разглядеть их лица.
— Я ждал вас, — улыбнулся настоятель и сделал приглашающий жест.
Фигуры молча поклонились и, обойдя меня со спины, полукругом встали позади настоятеля.
— Мне сообщили, что ты ведёшь какие-то записи, касающиеся жизни института, — сказал настоятель, поворачиваясь ко мне.
— Допустим, — ответил я («исламский комиссар всё-таки рассказал ему...»).
— Скажи, ты не думал о том, что произойдёт, если эти записи будут обнародованы? — спросил настоятель. — Рано или поздно до них ведь всё равно доберутся роботы-биографы...
— Это ведомо одному Аллаху, также именуемому «всемогущий», аль-Муктадир, — чувствуя подвох, ответил я («уж не из Богонадзора ли эти в белом?..»).
— Нет, я говорю даже не о тех сомнительных, скажем так, моментах нашей жизни, которые могли быть отражены в твоих записях, — продолжил настоятель. — При необходимости Богонадзор во всём разберётся — я чист перед Аллахом, также именуемом «всевидящий», аль-Басир... Я спрашиваю, не думал ли ты, что твои записи могут вдохновить на создание подобных текстоформаций по всей галактике? И что начнётся тогда?.. Мы должны отчитываться перед нашими спонсорами, нам не нужны такие репутационные риски…
Мне едва удалось сдержать приступ гнева.
— Вам мало корпоративной шиитской цензуры и метарусской полиции образов, вы хотите ещё, чтобы...
Настоятель будто не слышал меня.
— Но наш главный интерес не в этом. Главное, чтобы ты поскорее пошёл на поправку.
— На поправку? — удивлённо переспросил я.
— Вы всегда так работаете, Леонид Дормидонтович? — вдруг спросила одна из фигур неприятным мужским голосом.
— У меня через десять минут другой консилиум, — скрипучим женским голосом сказала вторая фигура и посмотрела на кисть левой руки. — Через восемь.
Настоятель сделал жест «рэга» (пальцы, сложенные в щёпоть) и снова обратился ко мне.
— Сам понимаешь, все эти истории про синтез богов и прочее — это просто сказки для заскучавших и растерянных... Таких, как ты. Настоящей задачей института всегда являлось создание новых метаструктур, которые потом можно будет экспортировать в метабудущее, в Метароссию.
— К чему эти... — начал я.