Василий Шукшин. Забуксовал. Совхозный механик Роман Звягин лю | Литературный

Василий Шукшин. Забуксовал.

Совхозный механик Роман Звягин любил после рабо­ты полежать на самодельном диване, послушать, как сын Валерка учит уроки. Роман заставлял сына учить вслух, даже задачки Валерка решал вслух.
— Давай, давай раскачивай барабанные перепонки — дольше влезет, — говорил отец.
Особенно любил Роман уроки родной литературы. Тут мыслям было раздольно, вольно... Вспоминалась невоз­вратная молодость. Грустно становилось.
Однажды Роман лежал так на диване, курил и слу­шал. Валерка зубрил «Русь-тройку» из «Мертвых душ». — «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка, несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гре­мят мосты, все отстает и остается позади. Остановился...» Нет, это не надо, — сказал сам себе Валерка. И даль­ше. — «Эх, кони, кони, — что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню — друж­но и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится, вся вдохновенная богом!.. Русь, куда же несешься ты? Дай ответ!.. Не дает ответа. Чудным звоном заливается...»
— Не торопись, — посоветовал отец. — Чешешь, как... Вдумывайся! Слова-то вон какие хорошие.
Роман вспомнил, как сам он учил эту самую «Русь- тройку», таким же дуроломом валил, без всякого поня­тия, — лишь бы отбарабанить.
— Потом жалеть будешь...
— Кого жалеть?
— Что вот так учился — наплевательски. Пожале­ешь, да поздно будет.
— Я же учу! Чего ты?
— С толком надо учить, а у тебя одна улица на уме. Куда она денется, твоя улица? Никуда она не денется. А время пропустишь...
— Хо-о, ты чего?
— Ничего, не хокай — учи.
— А я что делаю?
— Повнимательней, говорю, надо, а не так!., лишь бы отбрехаться.
Валерка подстегнул дальше свою «тройку», а Ро­ман — опять за думы. И сладкие это думы, и в то же время какие-то... нерадостные. Половину жизни отшагал — и что? Так, глядишь, и вторую протопаешь — и ничегошеньки не случится. Роман даже взволновался — так вдруг ясно представилось, как он дотопает до конца ровной дорожки и... ляжет. Роман сел на диване. И очень даже просто — ляжешь и вытянешь ноги, как недавно вытянул Егор Звягин, двоюродный брат... Да-а.
А в уши сыпалось Валеркино:
— «...Дружно и разом напрягли медные груди и, поч­ ти не тронув копытами земли, превратились...»
Вдруг — с досады, что ли, со злости ли — Роман подумал: «А кого везут-то? Кони-то? Этого... Чичикова?» Роман даже привстал в изумлении... Прошелся по горни­це. Точно, Чичикова везут. Этого хмыря везут, который мертвые души скупал, ездил по краю. Елкина мать!., вот
так троечка!
— Валерк! — позвал он. — А кто на тройке-то едет?
— Селифан.
— Селифан-то Селифан! То ж — кучер. А кого он везет-то, Селифан-то?
— Чичикова.
— Так... Ну? А тут — Русь-тройка... А?
— Ну. И что?
— Как что? Как что?! Русь-тройка, все гремит, все заливается, а в тройке — прохиндей, шулер...
До Валерки все никак не доходило — и что?
— Да как же?! — по-настоящему заволновался Ро­ман, но спохватился, махнул рукой. — Учи. Задали, зна­чит, учи. — И чтоб не мешать сыну, вышел из горницы. А изумление все нарастало. Вот так номер! Мчится, вдох­новенная богом! — а везет шулера. Это что же выхо­дит? — не так ли и ты, Русь?.. Тьфу!..
Роман походил по прихожей комнате, покурил... По­делиться своей неожиданной странной догадкой не с кем. А очень захотелось поделиться с кем-нибудь. Тут же яв­ный недосмотр! Мчимся-то мчимся, елки зеленые, а кого мчим? Можно же не так все понять. Можно понять... Ну и ну! Роману прямо невтерпеж сделалось. Он вспо­мнил про школьного учителя Николая Степановича. Схо­дить?..
— Валерк! — заглянул Роман в горницу. — Николай Степаныч дома?
— Не знаю. А что? — испугался Валерка.
— Да ничего, учи. Сразу струсил... Чего боишься-то? Набедокурил опять чего-нибудь?
— Никого не набедокурил. Чего ты?
— Он в район не собирался ехать?
— Не знаю.
Роман пошел к учителю.