Литературный

2022-08-24 20:00:04 ​​Подавлять в себе голос совести – очень опасное дело. Если ты привыкнешь не обращать внимания на что-нибудь одно, ты вскоре не будешь обращать внимания ни на что. Не иди на компромисс со своей совестью – только так можно выковать характер.

Запиши в свою записную книжку вот эти слова из «Мертвых душ»: «Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге, не подымете потом!»

Самое страшное для человека – это превратиться в спящего с открытыми глазами: смотреть и не видеть, видеть и не думать о том, что видишь, добру и злу внимать равнодушно, проходить спокойно мимо зла и неправды. Опасайся этого, сын, больше смерти, больше любой самой страшной опасности.

Человек без убеждений – тряпка, ничтожество. Раз ты убежден, что на твоих глазах творится зло, пусть сердце твое кричит об этом, борись против зла, добивайся торжества правды. Помнишь мои рассказы о Сергее Лазо? Он писал в своем дневнике: «Убеждения нужно выстрадать, нужно проверить их жизнеспособность, нужно обтереть их о чужие убеждения... Человек должен скорее пойти на гибель, нежели отказаться от своих убеждений…» Вот как поступают настоящие люди: лучше умереть, чем отказаться от убеждений.

…

Против зла надо бороться. Зло нетерпимо. Примириться со злом — значит самому стать, безнравственным человеком.

Василий Сухомлинский. Письма к сыну. Открыть/Комментировать

2022-08-22 20:00:03 ​​“Жуйте, как следует”, — говорил отец. И жевали хорошо, и гуляли по два часа в сутки, и умывались холодной водой, и всё же вышли несчастные, бездарные люди.

Антон Чехов Открыть/Комментировать

2022-08-22 13:00:04 ​​В начале апреля 1959 года, всего через три месяца после победы Кубинской революции, по личной инициативе Фиделя, первой книгой только что созданного государственного издательства Импрента Насиональ стал четырёхтомник «Хитроумного идальго Дон-Кихота Ламанчского», который вышел невероятным для острова тиражом в 100 тысяч экземпляров и по символической цене в 25 песо за том. После этого вся классика мировой литературы выходила для всех кубинцев этим же тиражом и по этой же цене.

Через 46 лет, в апреле 2005 г, президент Уго Чавес издал в Венесуэле миллион бесплатных экземпляров «Дон-Кихота» для массового распространения книги среди граждан.

Одни говорят, что он скопировал идею Фиделя, а другие, что Фидель сам подсказал это.

Есть литература, объясняющая великие общественные проекты лучше любых партийных или правительственных программ.

Думаю, важно вспомнить об этом во времена всеобщей люмпенизации человеческого общества, огульной критики на Западе и не только багажа знаний предыдущих поколений и деградации всей вчерашней культуры, элементов, не овладев которыми невозможно создать ничего ни нового и ни достойного.

Олег Ясинский Открыть/Комментировать

2022-08-21 13:02:51 ​​Он — не то что успокоился, а махнул рукой и даже слегка пристыдил себя: «Делать нечего: бегаю, как ду­рак, волнуюсь — Чичикова везут или не Чичикова?» И опять — как проклятие навалилось — подумал: «Везут-то Чичикова, какой же вопрос?»
— Тьфу! — Роман бросил окурок и полез опять за пачкой. — Вот наказание-то! Это ж надо так... забуксо­вать. Вот же зараза-то еще — прилипла. Надо же!.. Открыть/Комментировать

2022-08-21 13:00:07 Николай Степаныч был дома, возился в сарае с ка­ким-то хламом. Они с Романом были хорошо знакомы, учитель частенько, просил механика насчет машины съездить куда-нибудь.
— Здравствуйте, Николай Степаныч.
— Здравствуйте, Роман Константиныч! — Учитель отряхнул пыльные руки, вышел к двери сарая, к свету. — Потерял одну штуку... извозился весь.
— Николай Степаныч, — сразу приступил Роман к делу, — слушал я счас сынишку... «Русь-тройку» учит...
— Так.
— И чего-то я подумал: вот летит тройка, все удивля­ются, любуются, можно сказать, дорогу дают — Русь- тройка! Там прямо сравнивается. Другие державы дорогу дают...
— Так...
— А кто в тройке-то? — Роман пытливо уставился в глаза учителю. — Кто едет-то? Кому дорогу-то?..
Николай Степаныч пожал плечами.
— Чичиков едет...
— Так это Русь-то — Чичикова мчит? Это перед Чи­чиковым шапки все снимают?
Николай Степаныч засмеялся. Но Роман все смотрел ему в глаза — пытливо и требовательно.
— Да нет, — сказал учитель, — при чем тут Чичи­ков?
— Ну а как же? Тройке все дают дорогу, все рассту­паются...
— Русь сравнивается с тройкой, а не с Чичиковым.
Здесь имеется... Здесь — движение, скорость, удалая езда — вот что Гоголь подчеркивает. При чем тут Чи­ чиков?
— Так он же едет-то, Чичиков!
— Ну и что?
— Да как же? Я тогда не понимаю: Русь- тройка, так же, мол... А в тройке — шулер. Какая же тут гордость?
Николай Степаныч, в свою очередь, посмотрел на Ро­мана... Усмехнулся.
— Как-то вы... не с того конца зашли.
— Да с какого ни зайди, — в тройке-то Чичиков. Ехай там, например... Стенька Разин, — все понятно. А тут — ездил по краю...
— По губернии.
— Ну, по губернии. А может, Гоголь так и имел в виду: подсуроплю, мол: пока догадаются — меня уж живого не будет. А?
Николай Степаныч опять засмеялся.
— Как-то... неожиданно вы все это поняли. Странный какой-то настрой... Чего вы?
— Да вот влетело в башку!..
— Все просто, повторяю: Гоголь был захвачен дви­жением, и пришла мысль о Руси, о ее судьбе...
— Да это-то я понимаю.
— Ну, а что тогда? Лирическое отступление, конец первого тома... Он собирался второй писать. Чичикова он уже оставил — до второго тома...
— В тройке оставил-то, вот что меня... это... и заскребло-то. Как же так, едет мошенник, а... Нет, я пони­маю, что тут можно объяснить: движение, скорость, уда­лая езда... Черт его знает, вообще-то! Ведь и так тоже можно подумать, как я.
— Да подумали уже... чего еще? Можно, конечно. Но это уже будет — за Гоголя. Он-то так не думал.
— Ну, его теперь не спросишь: думал он так или не думал? Да нет, даже не в этом дело: может, не думал. Но вот влетело же мне в голову!
— Надо сказать, что за всю мою педагогическую дея­тельность, сколько я ни сталкивался с этим отрывком, ни разу вот так вот не подумал. И ни от кого не слы­шал. — Николай Степаныч улыбнулся. — Вот ведь!.. И так можно, оказывается, понять. Нет, в этом, пожалуй, ничего странного нет... Вы сынишке-то сказа­ли об этом?
— Нет. Ну, зачем я буду?..
— Не надо. А то... Не надо.
Роман достал папиросы, угостил учителя. Закурили.
— Чего потеряли-то? — спросил Роман.
— Да потерял одну штукенцию... штатив от фотоап­парата. Хочу закат на цвет попробовать снять... Не за­каты, а прямо пожары какие-то. И вот — потерял, забро­сил куда-то.
— Закаты теперь дивные, — сказал Роман. — А для чего штатив-то?
— А выдержку-то нужно большую давать. На руках же я не смогу.
— А-а, да. Весной почему-то закаты всегда кра­сивые.
— Да. — Учитель посмотрел на Романа и опять не­вольно рассмеялся. — Чичиков, да?.. Странно, честное слово. Надо же додуматься!
Роман тоже усмехнулся, хотел было опять восклик­нуть: «Ну а кто едет-то?! Кто?» Но не стал. Несерьезно все это в самом деле. Ребячество какое-то.
— А ведь сами небось учили?
— Учил! Помню прекрасно, как зубрил тоже... А че­рез тридцать лет только дошло. — Роман покачал голо­вой. Пожал руку учителю и пошел домой. Открыть/Комментировать

2022-08-21 13:00:07 Василий Шукшин. Забуксовал.

Совхозный механик Роман Звягин любил после рабо­ты полежать на самодельном диване, послушать, как сын Валерка учит уроки. Роман заставлял сына учить вслух, даже задачки Валерка решал вслух.
— Давай, давай раскачивай барабанные перепонки — дольше влезет, — говорил отец.
Особенно любил Роман уроки родной литературы. Тут мыслям было раздольно, вольно... Вспоминалась невоз­вратная молодость. Грустно становилось.
Однажды Роман лежал так на диване, курил и слу­шал. Валерка зубрил «Русь-тройку» из «Мертвых душ». — «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка, несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гре­мят мосты, все отстает и остается позади. Остановился...» Нет, это не надо, — сказал сам себе Валерка. И даль­ше. — «Эх, кони, кони, — что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню — друж­но и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится, вся вдохновенная богом!.. Русь, куда же несешься ты? Дай ответ!.. Не дает ответа. Чудным звоном заливается...»
— Не торопись, — посоветовал отец. — Чешешь, как... Вдумывайся! Слова-то вон какие хорошие.
Роман вспомнил, как сам он учил эту самую «Русь- тройку», таким же дуроломом валил, без всякого поня­тия, — лишь бы отбарабанить.
— Потом жалеть будешь...
— Кого жалеть?
— Что вот так учился — наплевательски. Пожале­ешь, да поздно будет.
— Я же учу! Чего ты?
— С толком надо учить, а у тебя одна улица на уме. Куда она денется, твоя улица? Никуда она не денется. А время пропустишь...
— Хо-о, ты чего?
— Ничего, не хокай — учи.
— А я что делаю?
— Повнимательней, говорю, надо, а не так!., лишь бы отбрехаться.
Валерка подстегнул дальше свою «тройку», а Ро­ман — опять за думы. И сладкие это думы, и в то же время какие-то... нерадостные. Половину жизни отшагал — и что? Так, глядишь, и вторую протопаешь — и ничегошеньки не случится. Роман даже взволновался — так вдруг ясно представилось, как он дотопает до конца ровной дорожки и... ляжет. Роман сел на диване. И очень даже просто — ляжешь и вытянешь ноги, как недавно вытянул Егор Звягин, двоюродный брат... Да-а.
А в уши сыпалось Валеркино:
— «...Дружно и разом напрягли медные груди и, поч­ ти не тронув копытами земли, превратились...»
Вдруг — с досады, что ли, со злости ли — Роман подумал: «А кого везут-то? Кони-то? Этого... Чичикова?» Роман даже привстал в изумлении... Прошелся по горни­це. Точно, Чичикова везут. Этого хмыря везут, который мертвые души скупал, ездил по краю. Елкина мать!., вот
так троечка!
— Валерк! — позвал он. — А кто на тройке-то едет?
— Селифан.
— Селифан-то Селифан! То ж — кучер. А кого он везет-то, Селифан-то?
— Чичикова.
— Так... Ну? А тут — Русь-тройка... А?
— Ну. И что?
— Как что? Как что?! Русь-тройка, все гремит, все заливается, а в тройке — прохиндей, шулер...
До Валерки все никак не доходило — и что?
— Да как же?! — по-настоящему заволновался Ро­ман, но спохватился, махнул рукой. — Учи. Задали, зна­чит, учи. — И чтоб не мешать сыну, вышел из горницы. А изумление все нарастало. Вот так номер! Мчится, вдох­новенная богом! — а везет шулера. Это что же выхо­дит? — не так ли и ты, Русь?.. Тьфу!..
Роман походил по прихожей комнате, покурил... По­делиться своей неожиданной странной догадкой не с кем. А очень захотелось поделиться с кем-нибудь. Тут же яв­ный недосмотр! Мчимся-то мчимся, елки зеленые, а кого мчим? Можно же не так все понять. Можно понять... Ну и ну! Роману прямо невтерпеж сделалось. Он вспо­мнил про школьного учителя Николая Степановича. Схо­дить?..
— Валерк! — заглянул Роман в горницу. — Николай Степаныч дома?
— Не знаю. А что? — испугался Валерка.
— Да ничего, учи. Сразу струсил... Чего боишься-то? Набедокурил опять чего-нибудь?
— Никого не набедокурил. Чего ты?
— Он в район не собирался ехать?
— Не знаю.
Роман пошел к учителю. Открыть/Комментировать

2022-08-20 21:35:04 ​​Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный Божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства.

Николай Гоголь. Мертвые души. Открыть/Комментировать

2022-08-17 14:43:12 Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!

7
И опять идут двенадцать, За плечами — ружьеца. Лишь у бедного убийцы Не видать совсем лица…
Всё быстрее и быстрее Уторапливает шаг. Замотал платок на шее — Не оправится никак…
— Что, товарищ, ты не весел? — Что, дружок, оторопел? — Что, Петруха, нос повесил, Или Катьку пожалел?
— Ох, товарищи, родные, Эту девку я любил… Ночки черные, хмельные С этой девкой проводил…
— Из-за удали бедовой В огневых её очах, Из-за родинки пунцовой Возле правого плеча, Загубил я, бестолковый, Загубил я сгоряча… ах!
— Ишь, стервец, завел шарманку, Что ты, Петька, баба, что ль? — Верно душу наизнанку Вздумал вывернуть? Изволь! — Поддержи свою осанку! — Над собой держи контроль!
— Не такое нынче время, Чтобы нянчиться с тобой! Потяжеле будет бремя Нам, товарищ дорогой!
И Петруха замедляет Торопливые шаги…
Он головку вскидавает, Он опять повеселел…
Эх, эх! Позабавиться не грех!
Запирайти етажи, Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба — Гуляет нынче голытьба!

8
Ох ты горе-горькое! Скука скучная, Смертная!
Ужь я времячко Проведу, проведу…
Ужь я темячко Почешу, почешу…
Ужь я семячки Полущу, полущу…
Ужь я ножичком Полосну, полосну!..
Ты лети, буржуй, воронышком! Выпью кровушку За зазнобушку, Чернобровушку…
Упокойся, господи, душу рабы твоея…
Скучно!

9
Не слышно шуму городского, Над невской башней тишина, И больше нет городового — Гуляй, ребята, без вина!
Стоит буржуй на перекрестке И в воротник упрятал нос. А рядом жмется шерстью жесткой Поджавший хвост паршивый пес.
Стоит буржуй, как пес голодный, Стоит безмолвный, как вопрос. И старый мир, как пес безродный, Стоит за ним, поджавши хвост.

10
Разыгралась чтой-то вьюга, Ой, вьюга, ой, вьюга! Не видать совсем друг друга За четыре за шага!
Снег воронкой завился, Снег столбушкой поднялся…
— Ох, пурга какая, спасе! — Петька! Эй, не завирайся! От чего тебя упас Золотой иконостас? Бессознательный ты, право, Рассуди, подумай здраво — Али руки не в крови Из-за Катькиной любви? — Шаг держи революционный! Близок враг неугомонный!
Вперед, вперед, вперед, Рабочий народ!

11
…И идут без имени святого Все двенадцать — вдаль. Ко всему готовы, Ничего не жаль…
Их винтовочки стальные На незримого врага… В переулочки глухие, Где одна пылит пурга… Да в сугробы пуховые — Не утянешь сапога…
В очи бьется Красный флаг.
Раздается Мерный шаг.
Вот — проснётся Лютый враг…
И вьюга пылит им в очи Дни и ночи Напролет!..
Вперёд, вперёд, Рабочий народ!

12
…Вдаль идут державным шагом… — Кто ещё там? Выходи! Это — ветер с красным флагом Разыгрался впереди…
Впереди — сугроб холодный. — Кто в сугробе — выходи! Только нищий пёс голодный Ковыляет позади…
— Отвяжись ты, шелудивый, Я штыком пощекочу! Старый мир, как пёс паршивый, Провались — поколочу!
…Скалит зубы — волк голодный — Хвост поджал — не отстаёт — Пёс холодный — пёс безродный… — Эй, откликнись, кто идет?
— Кто там машет красным флагом? — Приглядись-ка, эка тьма! — Кто там ходит беглым шагом, Хоронясь за все дома?
— Всё равно, тебя добуду, Лучше сдайся мне живьем! — Эй, товарищ, будет худо, Выходи, стрелять начнем!
Трах-тах-тах! — И только эхо Откликается в домах… Только вьюга долгим смехом Заливается в снегах…
Трах-тах-тах! Трах-тах-тах!
…Так идут державным шагом — Позади — голодный пёс. Впереди — с кровавым флагом, И за вьюгой неведим, И от пули невредим, Нежной поступью надвьюжной, Снежной россыпью жемчужной, В белом венчике из роз — Впереди — Исус Христос.

1918 г. Открыть/Комментировать

2022-08-17 14:43:12 Александр Блок

Двенадцать

1
Черный вечер. Белый снег. Ветер, ветер! На ногах не стоит человек. Ветер, ветер — На всем божьем свете!
Завивает ветер Белый снежок. Под снежком — ледок. Скользко, тяжко, Всякий ходок Скользит — ах, бедняжка!
От здания к зданию Протянут канат. На канате — плакат: «Вся власть Учредительному Собранию!» Старушка убивается — плачет, Никак не поймет, что значит, На что такой плакат, Такой огромный лоскут? Сколько бы вышло портянок для ребят, А всякий — раздет, разут…
Старушка, как курица, Кой-как перемотнулась через сугроб. — Ох, Матушка-Заступница! — Ох, большевики загонят в гроб!
Ветер хлесткий! Не отстает и мороз! И буржуй на перекрестке В воротник упрятал нос.
А это кто? — Длинные волосы И говорит в полголоса: — Предатели! — Погибла Россия! Должно быть, писатель — Вития…
А вон и долгополый — Стороночкой и за сугроб… Что нынче не веселый, Товарищ поп?
Помнишь, как бывало Брюхом шел вперед, И крестом сияло Брюхо на народ?
Вон барыня в каракуле К другой подвернулась: — Уж мы плакали, плакали… Поскользнулась И — бац — растянулась!
Ай, ай! Тяни, подымай!
Ветер весёлый. И зол, и рад. Крутит подолы, Прохожих косит. Рвет, мнет и носит Большой плакат: «Вся власть Учредительному Собранию!» И слова доносит:
…И у нас было собрание… …Вот в этом здании… …Обсудили — Постановили: На время — десять, на ночь — двадцать пять… …И меньше ни с кого не брать… …Пойдем спать…
Поздний вечер. Пустеет улица. Один бродяга Сутулится, Да свищет ветер…
Эй, бедняга! Подходи — Поцелуемся…
Хлеба! Что впереди? Проходи!
Черное, черное небо.
Злоба, грустная злоба Кипит в груди… Черная злоба, святая злоба…
Товарищ! Гляди В оба!

2
Гуляет ветер, порхает снег. Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни Кругом — огни, огни, огни…
В зубах цигарка, примят картуз, На спину надо бубновый туз!
Свобода, свобода, Эх, эх, без креста!
Тра-та-та!
Холодно, товарищи, холодно!
— А Ванька с Катькой в кабаке… — У ей керенки есть в чулке!
— Ванюшка сам теперь богат… — Был Ванька наш, а стал солдат!
— Ну, Ванька, сукин сын, буржуй, Мою, попробуй, поцелуй!
Свобода, свобода, Эх, эх, без креста! Катька с Ванькой занята — Чем, чем занята?..
Тра-та-та!
Кругом — огни, огни, огни… Оплечь — ружейные ремни…
Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг! Товарищ, винтовку держи, не трусь! Пальнём-ка пулей в Святую Русь —
В кондовую, В избяную, В толстозадую!
Эх, эх, без креста!

3
Как пошли наши ребята В Красной Армии служить — В Красной Армии служить — Буйну голову сложить!
Эх ты, горе-горькое, Сладкое житьё! Рваное пальтишко, Австрийское ружьё!
Мы на горе всем буржуям Мировой пожар раздуем, Мировой пожар в крови — Господи, благослови!

4
Снег крутит, лихач кричит, Ванька с Катькою летит — Елекстрический фонарик На оглобельках… Ах, ах, пади!
Он в шинелишке солдатской С физиономией дурацкой Крутит, крутит черный ус, Да покручивает, Да пошучивает…
Вот так Ванька — он плечист! Вот так Ванька — он речист! Катьку-дуру обнимает, Заговаривает…
Запрокинулась лицом, Зубки блещут жемчугом… Ах ты, Катя, моя Катя, Толстоморденькая…

5
У тебя на шее, Катя, Шрам не зажил от ножа. У тебя под грудью, Катя, Та царапина свежа!
Эх, эх, попляши! Больно ножки хороши!
В кружевном белье ходила — Походи-ка, походи! С офицерами блудила — Поблуди-ка, поблуди!
Эх, эх, поблуди! Сердце ёкнуло в груди!
Помнишь, Катя, офицера — Не ушел он от ножа… Аль не вспомнила, холера? Али память не свежа?
Эх, эх, освежи, Спать с собою положи!
Гетры серые носила, Шоколад Миньон жрала. С юнкерьем гулять ходила — С солдатьем теперь пошла?
Эх, эх, согреши! Будет легче для души!

6
…Опять навстречу несётся вскач, Летит, вопит, орет лихач…
Стой, стой! Андрюха, помогай! Петруха, сзаду забегай!..
Трах-тарарах-тах-тах-тах-тах! Вскрутился к небу снежный прах!..
Лихач — и с Ванькой — наутёк… Ещё разок! Взводи курок!..
Трах-тарарах! Ты будешь знать, . . . . . . . . . . . . . . . Как с девочкой чужой гулять!..
Утек, подлец! Ужо, постой, Расправлюсь завтра я с тобой!
А Катька где? — Мертва, мертва! Простреленная голова!
Что, Катька, рада? — Ни гу-гу… Лежи ты, падаль, на снегу! Открыть/Комментировать

2022-08-16 13:07:00 Открыть/Комментировать