(2/2) — ...Не знаю, сумею ли объяснить это, — голос его звучит | Диванный Читатель

(2/2)
— ...Не знаю, сумею ли объяснить это, — голос его звучит глухо, почти невнятно. Затем — все отчетливей. Но это уже не его голос — Пестеля... Или Пестелю только так кажется? Но всю насмешливость его как рукой сняло.
— ...Я ехал в Петербург. К друзьям, которых долго не видел. К единомышленникам. В коих мнил найти новых друзей. Оказалось же, за эти годы я ушел от них слишком далеко. И приняли меня как чужестранца. И встретил я вражду. Недоверие. И — нежелание понимать... Кому нужна твоя правда? У нас есть своя. И она нам важнее твоей. Потому что она — наша. О, как заскучал, как тосковал я по югу в те сумеречные дни. Какими родными казались мне оттуда здешние мои товарищи! А вернулся... Боже мой! Какие отчужденные лица... Зачем ты приехал? Без тебя всё, к чему ты вёл нас, стало казаться лишь страшным сном. А теперь ты снова потащишь нас на свою проклятую Голгофу? Без которой, тебя послушаешь, и Россия стоять не может. А другие — иное: явился! Опять пойдет твоя скучная арифметика. А у нас — порыв, пламень, нетерпение юной отваги! Так неужели и это, мною же выпестованное южное содружество для меня теперь — тоже чужбина? — Раевский договаривает шепотом. Быстро подошел к окну. Стоит, отвернувшись, вытирая украдкой глаза...
Тяжелый, мрачный взгляд Пестеля, недобрая усмешка. Рассеянно, сам того не замечая, берет по одному разбросанные по роялю исписанные листы и рвет. С ожесточением. Дрожащими руками.
— Ты словно в ожидании обыска, — говорит Раевский, не оборачиваясь. — Но ведь ненаписанные письма не изорвешь.
— О чем же теперь задумался мой демон? — спрашивает Пестель.
— Кажется, именно сейчас я потерял друга. Какого больше у меня уже не будет никогда. Так? — резко повернулся он к Пестелю.