Весь прошлый год (академический, с сентября по май), параллель | Межвременье
Весь прошлый год (академический, с сентября по май), параллельно с докторской, я работала над романом. Эта фраза звучит смешно и почти трогательно в своем пафосе (думаю, дело в слове «роман»), но факт есть факт: за девять месяцев я накатала приблизительно 170 тысяч слов — на английском — и в июне даже распечатала, максимально уменьшив шрифт и поля, чтобы не так стыдно было за перевод бумаги, — чтобы перечитывать и править. Чем больше я читала, тем меньше мне нравилось. Я еще в процессе написания не питала особых иллюзий, понимая, что это типичный образец Первого Большого Текста, в который сливается всё наболевшее, психотерапия в чистом виде. Побаивалась, что будет жалко его отложить в сторону — столько времени и сил! — но жизнь с каждым месяцем вносила коррективы, делая этот текст всё менее адекватным мне-сегодняшней и миру-сегодня. 2021 год его добил.
А дело в том, что этот роман — попытка осмыслить то, что у меня болит года этак с 2017 как минимум: как можно, с этической точки зрения, изучать революции и при этом оставаться опасливым, пассивным бревном в реальной жизни? Как примирить бурлящие-кипящие академические интересы с безопасностью кабинетной работы? Никакого ответа у меня, разумеется, нет, и каждый день — это новый раунд торгов с совестью.
Нет ответа — читай книги, такой мой подход. Это не спасает, но дает смутную надежду на понимание происходящего, а где понимание, там и возможные дорожки к будущему. Hope as a method, the method of hope.
Всю прошлую неделю я читала Сэнди Петри, американского литературоведа, много писавшего о реализме и предлагавшего переосмыслить его не как догматичное, идеологически застывшее направление литературы, но, напротив, как обнажающее социальную и историческую сконструированность того, что текст изображает.
Его последняя книга, In the Court of the Pear King, проводит параллели между тем, как работает реализм, и политической ситуацией Франции, в которой он и начал работать. Июльская монархия, по Петри, заключала в себе противоречие: король, созданный революцией, вечное, рожденное историческим моментом; и это противоречие пыталась разрешить, а точнее — стереть, уничтожить.
В одной из глав Петри анализирует судьбу «Свободы, ведущей народ» Делакруа, первоначально расхваленную правительством, но потом запрятанному куда подальше.
The government was smitten with Liberty Leading the People because its compositional duality corresponded to Orleanism’s strongest ideological desire.
Delacroix’s work combined generic modes no less antithetical than monarchy and revolution. In it, a concrete depiction of street fighting joins an idealized depiction of a divine face. This painting mixes the historical with the eternal, the timeless with the timely, a symbolic, bare-breasted figura with men fighting at a precise moment in French history. Liberty herself is at once a Woman for the Ages with the purest classical profile and a specific Parisian woman with the purest classical profile and a specific Parisian woman with the earthiest underarm hair.
Проблема в том, пишет Петри, что у Делакруа двойственность никуда не уходит, плотское и историческое сосуществует с идеальным и вечным. Орлеанисты же хотели от первого перейти ко второму и притвориться, что так было всегда. Отменить историю. Де-революционизировать революцию.
