ЧТО ВАЖНО ЗНАТЬ О ТОЛСТОМ, ЧТОБЫ ВЗГЛЯНУТЬ НА ЕГО КНИГИ ИНАЧЕ | Листок РХГА
ЧТО ВАЖНО ЗНАТЬ О ТОЛСТОМ, ЧТОБЫ ВЗГЛЯНУТЬ НА ЕГО КНИГИ ИНАЧЕ
У Толстого было много противоречий с эпохой, в которой он жил — и с самим собой. О перипетиях его мысли рассказал профессор, специалист по русской философии Константин Исупов. Мы записали главные тезисы и дополнили их списком литературы.
• Это фрагменты доклада, прочитанного на семинаре РХГА «Русская мысль». Если хотите почитать целиком: vk.cc/c0mwAF
СТРАХ СМЕРТИ
Толстой остро переживал проблему смерти и бессмертия. Он много пишет об этом в своём дневнике: «Считать свою одну жизнь жизнью есть безумие, сумасшествие»; «Когда я думаю о смерти, мне радостно думать о том, как я проснусь к той жизни так же точно, как я просыпался к этой в раннем детстве»; «Смерть есть только перемена должности».
При этом, как писал Бахтин, у Толстого смерть человека завершает, и завершает целиком. Есть слово «покойник», а есть слово «мертвец». Вот «мертвец» — он совсем мертвый, всё, привет уже полный ему. А «покойник» — он покоится, он в состоянии «успения». Дева Мария взята живой на небо потому, что это Успение, а не смерть и не кончина в обыденном понимании. В художественных произведениях Толстого смерть завершает человека окончательным и бесповоротным образом. Часто – ещё при жизни, как в повести «Смерть Ивана Ильича», где герой сгнил заживо, т.е. перед тем, как душа его отлетела.
У Толстого нет пневматологии, нет метафизики души. Всё свершается здесь, прижизненно, по эту сторону бытия. Поэтому ему так понравился один сектант, вся философия которого заключалась в одной фразе. Этот сектант пришел к Толстому и сказал: «Всё в табé!». И это «Всё в табé!» у Толстого сублимировалось в любимую им цитату из Евангелия от Луки, «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк., 17:21). Из этой евангельской цитаты и вырастает вся «духовная проза» Толстого. Видимо, он и в бессмертие-то не верил никакое.
Что читать: «Три смерти», «Смерть Ивана Ильича», «Хозяин и работник», «Записки сумасшедшего».
СМЫСЛ ИСТОРИИ
Обычно философию истории Толстого понимают через так называемый «трактат», помещенный им в эпилог «Войны и мира». Там развивается абсурдистская философия истории, до всякого экзистенциализма. Нет никакой причинной связи, никакой каузальности. Если мы будем допытываться до первой причины такого-то события, мы уйдем в бесконечную событийную канву, и ни конца, ни края этому нету.
Однако для углубления понимания философии истории Толстого нам пригодится следующая антиномия. Толстой различает два термина — факт и событие. Факт — это простейшая наличность бытия, то, о чем написано в «Евгении Онегине» — «фламандской школы пёстрый сор». Когда факт уличен в смысле, когда в нем зажигается какой-то смыслоозаренный эйдос, тогда он возвышается до статуса события, которое мы уже можем акцентировать с другим ударением — со-бытиé. Вот на этой антиномии факта и события строится первичная монада толстовской философии истории.
Подлинная философия истории Толстого открывается в реплике Андрея Болконского: «События постепенно стали вырезаться в своё значение». Это исчерпывающе. Значение — то, что превращает факт в событие, некая улика значимости и означаемости. Но есть и событие самого этого значения. Вот, что такое история для Льва Николаевича! Это событие значения, чистые эйдосы, ментальные структуры, а никакая не конкретика. При всем его реалистическом письме и «здравом смысле».
Что читать: «Война и мир», «Два гусара», Дневники Л.Н. Толстого
ЮРОДСТВО КАК ГОРДЫНЯ
Один из парадоксов Льва Николаевича – образованнейший человек эпохи был культуроборцем, сторонником «здравого смысла». Прав всегда ребенок и мужик, и никогда не прав человек культуры.
Разрыв между этой проповедью «здравого смысла» и собственным поведением доводил Толстого в прямом смысле до истерики. К нему пришел Гольденвейзер, знаменитый пианист, и принес на свой свой концерт два билета. А Толстой ведь отрицал всё «институциональное», концертные залы и прочее. И вот у него прямо на пороге случилась истерика. Он и Гольденвейзера любит, и пойти не может, потому что он культуроборец.
