репост из ФБ, пост 2016 г. #дарья_кутузова_архивы_ФБ #нарратив | Восстановление авторства жизни
репост из ФБ, пост 2016 г. #дарья_кутузова_архивы_ФБ #нарративная_терапия
Anyway, решила я догнать все же ушедший от меня в последние пять лет изрядно далеко вперед, по моему перфекционистскому мнению (не подтвержденному фактами), поезд нарративной практики, и стала слушать Викки Рейнольдс. Это канадская активистка, которая работает клиническим супервизором для практиков, помогающих пострадавшим от насилия, в первую очередь, представителям различных маргинализованных групп (беженцам, потребителям наркотиков, бездомным, транс-людям, заключенным и т.п. и т.д.). Очень интересный человек, и столько жизни и страстности в отношении к своей работе. Очень вдохновляет.
Послушала я три выступления: интервью о супервизии, которое проводила с Викки Шона Рассел в преддверии "коллаб-салона" у Пегги Сакс, беседу о выгорании активистов феминистского толка, и лекцию о ризоме этической направленности, справедливости и солидарности, которую Викки читала в Далвич-центре. Некоторые фразы меня настолько затрагивали, что мне приходилось ставить запись на паузу и их записывать. Особенно про выгорание, потому что я же про него писала диссер десять лет тому назад, а тут взгляд, бросающий вызов привычному его пониманию.
Вот что говорит Викки Рейнольдс про выгорание:
"Выгорание - это индивидуалистический, медикализированный термин. Он задает представление о работниках как об отдельных, не сообщающихся сосудах, в которых есть определенный объем топлива; и специфика работы, которую они выполняют, такова, что рано или поздно топливо может закончиться." Она отказывается принимать притязания такого описания на истинность. Дело, - говорит она, - не в том, что мы недостаточно "крепки" для этой работы, не в том, что у нас "заканчивается ресурс" или "энергия". Термин "вторичная травматизация" создает впечатление, что клиенты заражают нас своей травмированностью, повреждают нас своими историями. Но они не повреждают нас, они бросают нам вызов, они заставляют нас взглянуть нас что-то, их истории могут разбить нам сердце - но и с разбитым сердцем мы можем работать. Термин "выгорание" побуждает нас воспринимать это состояние как индивидуальную проблему, решение которой - такая же индивидуальная ответственность. Но тем самым мы теряем из виду социальный контекст, в котором порождается это страдание. Если мое сердце разбито историей об изнасиловании, которую мне рассказала пострадавшая, то это не она заставила меня страдать, мы обе страдаем под воздействием патриархатной культуры, культуры изнасилования. Индивидуалистический ответ на выгорание - больше заботы о себе (занимайся йогой, пей больше воды и т.п.). Но станет ли в обществе меньше изнасилований непосредственно от того, что женщина-терапевт занимается йогой и пьет больше воды? Очевидно, нет. Забота о себе нужна, чтобы чувствовать себя физически и эмоционально достаточно хорошо, чтобы мочь нести надежду своей работой (и вносить ее в свою работу).
Вместо "выгорания" Викки Рейнольдс предпочитает говорить о "духовном страдании", имеющем место, когда человек действует вразрез с собственными этическими стандартами. Например, когда мы работаем в структурах, не позволяющих нам действовать в полной мере в соответствии с тем, во что мы верим и что хотели бы отстаивать. И вот этот разрыв между личным этическим стандартом и де факто поступками вызывает эмоциональное онемение, отвращение к работе, желание бросить это все.
Еще один фактор, подкрепляющий цинизм, обесценивание и отчаяние (их Викки считает заразными болезнями, союзниками духовного страдания) - это вознесение активистов и специалистов, работающих с травмой, на пьедестал, представление о том, что для того, чтобы заниматься этой работой, нужно быть супергероем. Если только кто-то особенный может заниматься этой работой, то тем, кто "обыкновенный", это как бы дает моральное право ничего не делать, снимает с них ответственность за противодействие структурному и иному насилию, порождающему страдание. Хотя на самом деле хотя бы что-то сделать может каждый.
