Невменяемость власти становится очевидной. Вопрос не в том, см | Кагарлицкий letters

Невменяемость власти становится очевидной. Вопрос не в том, сможет ли режим справиться с нарастающей волной протеста, а в том, что Кремль собирается делать, если ему это удастся. Мало того, что никаких конструктивных рецептов выхода из кризиса не предлагается, власть делает всё возможное, чтобы не допустить даже возможности дискуссии о переменах — в ситуации, когда даже человеку совершенно чуждому политики и не сведущему в экономике очевидно, что перемены назрели. И назрели объективно, независимо от воли правительства или оппозиции.

Затягивать кризис с помощью полицейских дубинок можно в Белоруссии, поскольку у Лукашенко есть ресурс внешней поддержки. В Минске позволительно надеяться на бункерного сидельца в России, который поможет так или иначе разрулить ситуацию. Но всё равно ситуацию придется разруливать, только позже, когда уличная активность перестанет определять развитие политического процесса. А на кого может опираться Путин? Когда Ельцин стрелял по парламенту в 1993 году, западные правители его поддержали (позор, о котором сейчас предпочитают не вспоминать). У нынешней российской власти такой поддержки нет.

Нет у неё и экономических ресурсов в условиях слабого рыночного спроса на сырье, нет и сценария политического решения. Остается только бить протестующих, сажать за решетку инакомыслящих и мечтать, что всё само кончится.

Не кончится.

Протест будет нарастать, причем регионы уже созрели для массового сопротивления, которое неминуемо станет более массовым по мере того, как на востоке России будет теплеть (сибирские морозы не слишком благоприятствуют уличным акциям). Впервые за многие годы настроения в столицах и регионах синхронизируются. И это основание для надежды не только в плане борьбы против нынешнего режима, но и в плане формирования гражданского общества.

Разумеется, активное сопротивление — дело меньшинства. Но власть уже оказалась в вакууме. Далеко не все выступают против неё, но не осталось почти никого, кто бы сознательно и активно её поддерживал. Пассивное большинство сейчас готово принять любые перемены и поддержать их, особенно, если самим не придется ничего для этого делать. Активное меньшинство готово бороться за перемены. И не только политические (освобождение политзаключенных и демократизация), но и социальные. Требования отмены пенсионной реформы и экспроприации собственности олигархов становятся неотъемлемой частью стихийно формирующейся народной программы.