#28 о языке богослужения Сергей: Скажи, как ты относишься | Письма из двух концов света

#28 о языке богослужения

Сергей:

Скажи, как ты относишься к переводам богослужений с церковнославянского на русский. Вопрос связан не с тем, что у меня есть некое сомнение по этому поводу. Больше связан с тем, что я с недоумением наблюдаю, как для многих вопрос языка стал чем-то глубоко сакральным, более важным прочих вещей в христианстве. Люди готовы выходить врукопашную, стенка на стенку, против тех кто собирается переводить со священного на русский. И когда я вижу такое не самое адекватное, и тем более, не самое христианское отношение к чему-либо внешнему, то хочется вроде бы встать на сторону тех, против кого начинаются такие фарисейские гонения.

Но, с другой стороны, я понимаю, что перевести богослужение на русский невозможно. И не потому, что оно потеряет какой-то сакральный смысл и тем более не потому, что Бог понимает только церковно-славянский, греческий и латынь, и перестанет слышать людей на русском. Но мне кажется, что потеряется какая-то мощная поэтическая составляющая. Мы ведь любим Пушкина за то, что его стихи написаны именно так. Да, современному человеку там уже треть слов непонятны. Но если их перевести на русский (если есть вообще современные аналоги тем понятиям), то окажется, что мы обокрали красоту и часто смысл. Пушкин на современном русском будет понятным, ясным большинству. Но только это будет уже не Пушкин.

Есть еще одна сторона вопроса. У церковно-славянского языка есть корни и слова, похожие на какие-то наши современные слова. Ну, например, «село». В нашем языке село - это маленькая деревня, в церковнославянском это поле. «Странный» для нас значит чудаковатый, а в церковнославянском это странник, путешественник, иностранец. Ну или совсем известный пример со словом «живот». Для нас это смешная часть тела, а в церковнославянском это «жизнь». Таких примеров масса. Еще больше совсем сложного - крылатых фраз и метафор, которые имеют один смысл в прочтении на русском и совершенно иной - в плоскости древнего церковно-славянского.

Таким образом, получается, что если перевести на русский - то потеряется глубина, красота, великая поэтика. Но эту глубину способны понимать далеко не все, ведь нужно учить другой язык. Да, действительно, и Шекспира лучше всего читать в оригинале. И вообще любое поэтическое произведение лучше читать в оригинале, если это возможность. Но ведь это удел совсем небольшой доли человечества, профессиональных филологов. Но и если не переводить на русский - то смысл богослужения, как обращения общины к Богу, тоже теряется. Ведь нельзя же общине молиться о чем-то, что большинство не понимает, или понимает не так. Тогда остаются некие сакральные слова, слова ради слов, красивые, но с непонятным большинству значением.

о. Афанасий:

Как и со всеми вопросами, касающимися жизни Церкви, этот вопрос не имеет такого уж простого решения, как порой нам может казаться. Просто сказать, что нужно все переводить на русский, или категорически этого делать нельзя, даже если добавить к этому некоторую аргументацию - недостаточно. Это слишком упрощает саму суть проблемы.

Прежде чем перейти к рассуждениям о собственно переводе, я бы хотел сделать несколько замечаний общего характера. Есть проблема, о которой, как мне кажется, мало кто из нас задумывается. Когда мы, носители русского языка, слышим текст на церковно-славянском, мы не воспринимаем его как иностранный, но воспринимаем как некую форму своего родного языка. Потому у нас возникает ощущение, что нам очень легко его понять, стоит лишь привыкнуть к его особому звучанию, подобно тому, как мы можем привыкнуть к необычному звучанию речи людей из других русскоязычных регионов. Однако, это-то и представляется мне очень опасной ошибкой.