Раньше в Ионовке я никогда не ночевала. За день от Славянска у | На камне и на песке

Раньше в Ионовке я никогда не ночевала. За день от Славянска успевала дойти до станицы Мышастовки [для справки: от станицы Славянской до станицы Новомышастовской 40 км] . А тут дождь помешал, пришлось пережидать в дороге. Час, а то и два потеряла. До станицы не дошла, а в маленьком хуторе найти ночлег трудно.
Хозяйка пустила меня в хату. В комнате тепло. Пацанчик больной лежит на лавке. Вижу, над плитою бечёвка натянута. Я вынула из сумок промокшее бельё, спрашиваю:
- Можно повесить просушить? Сыну несу в лагерь.
- Конечно, - говорит, - повесьте, посушите.
Достала ей из оклунка два пластованных шарана [сазана] и пару пирожков. Она так рада была!..
- Спать ложитесь прямо на печку, - говорит.
А печка большая была, плита широкая. Уже остыла, но еще теплая. Так я так хорошо выспалась на той печке. И белье высушила. А как только засерелось на улице, собрала свои оклунки, и быстрей в дорогу!
Вышла во двор, а там уже мороз, ледок образовался. Стала с хозяйкой поднимать оклунки на плечо, да поскользнулась, и так упала, что не знала, поднимусь ли. Но ничего, встала, взвалила мешки, и уже к вечеру была в Краснодаре. В городе жилье у меня было – еще в самый первый приход, когда нас было четверо, приютили нас пожилые люди. С тех пор к ним и ходила на постой.

В последний раз я пришла к Анатолию уже в январе 43-го. Помню, зима в тот год была лютая. Морозы за тридцать.
Хозяева квартиры меня тут же предупредили:
- Поторапливайтесь! Наши уже стоят у Энема [поселок в 15-ти километрах от Краснодара] . Поговаривают, что немцы ваших сынков в Германию отправят.
Начала в лагерь ходить. Вижу, Анатолий совсем худой стал, осунулся, почернел. За неделю подкормила его немного, а когда прощались, сказала:
- Не жди меня больше, сынок. Идти по морозу тяжело, да и нести тебе уже нечего. Беги отсюда, как сможешь. У немцев загинешь обязательно, а так – может, Господь и поможет тебе выбраться…
Бабуня горестно вздохнула и перевела взгляд на мой магнитофон. Работающая кассета издавала едва заметный шум. Бабуня прислушалась, покачала головой, как мне показалось, от недоверия к технике, и продолжила:
- Перед тем, как идти мне в Краснодар в последний раз, я сама скроила и сшила себе постолы из кожи телочки-двухлетки, которую пришлось зарезать перед приходом немцев. И, наверное, кожа оказалась слишком мягкой, потому что я еще и до Краснодара не добралась, а уже заметила дырочки на своей обувке.
Каждый раз, возвращаясь из лагеря на квартиру, я замечала, что дырки становятся все больше и больше. Как же я буду идти домой? Сто пятьдесят километров! Да еще по такому морозу!
В последний вечер перед дорогой я пришла на квартиру поздно. Как всегда, сняла постолы в сенцах и стала собирать свои пожитки, чтобы утром - чуть рассветёт – двинуться в путь. Связала оклунки и тут же легла спать.
В тот день был сильный мороз в Краснодаре. А к ночи придавил так, что хозяйка решила свою собаку, которая жила на привязи во дворе, перевести на ночь из конуры в сени.
Рано утром я встала, быстро оделась и пошла в сени обуваться. Смотрю, а одного постола нет. Один стоит, прислоненный к стенке, а другого нет. Куда он мог деться, думаю? Заглянула во все углы – нет постола! Вижу, собака как-то виновато смотрит на меня со своей подстилки. И тут только я поняла, что не найду я свою обувку… В то время всем уже жилось голодно, и бедное животное не смогло устоять перед кожей, которая была даже не выделана, а только посолена.