…Территория лагеря начиналась за дорогой. Огороженная. Он мне | На камне и на песке

…Территория лагеря начиналась за дорогой. Огороженная. Он мне кричит:
- Мама!
А я не узнаю.
- Да это ж Анатолий! – говорит Щербанька.
А он одежду сменил – вместо военного костюм у кого-то выменял – и я его не узнаю.
- Пройдите, - говорит, - вокруг лагеря на другую сторону. И там бросите мне чего-нибудь, немножко.
Нашли мы это место. Кинула, вижу, вроде бы он подобрал, а вроде и не он. Темнело уже.
В сверток положила несколько яичек, пирожочки… А кто-то рядом и говорит:
- Зачем вы бросаете? Его же розгами будут бить!
За ними, оказывается, следили полицаи. И если кому-то из пленных перебрасывали еду, их, бедных, хватали и били розгами. Я от этого еще больше заболела… Потом, когда уж он домой вернулся, я спрашивала: били тебя? Нет, говорит.
А в тот раз он успел сказать, чтоб я подошла к колонне, когда их утром будут гнать на работу.
- Подальше от лагеря пройдите, там охранники не так лютуют. Вы сможете поближе ко мне подойти и снова передадите. Немножко.
И после этого быстро-быстро так пошел к баракам - бараки стояли на зерновых ссыпках.
Так я и приловчилась: утром поджидала его подальше от лагеря, быстро передавала ему поесть. А потом целый день караулила, когда их будут вести обратно. Чтоб хоть парой слов перекинуться, да еще чуть-чуть подкормить.
Как-то ко мне подошла женщина из местных – видит, что я целыми днями стою да прохаживаюсь у ее огорода.
- У вас тут кто-то есть? – спрашивает.
- Сын.
- Ну, заходите в дом, отдохните.
Так я, бывало, прилягу на лавочке и даже подремлю, потом поблагодарю хозяйку, выйду, да и еще раз повидаюсь с Анатолием на обратном пути. И уже вечером иду на квартиру.
И так дней пять хожу. Разделю все, что принесла, на небольшие порции, передам за несколько дней, и потом возвращаюсь домой на хутор.
Четыре раза ходила я в Краснодар. Под конец знала наперечет все хутора и станицы на своем пути. Оклунки с едой [Оклунки - два наполовину заполненные мешка, составлявшие единую ношу. Мешки связывали таким образом, чтобы их можно было надеть на плечо по типу коромысла. Один мешок на груди, второй – на спине] были такими тяжелыми, что поднять их на плечо могла только с чьей-то помощью. Поэтому шла без отдыха от одного хутора к другому. И только там, среди людей, могла опустить мешки на землю и передохнуть.
Пока погода была сухой и теплой, ходила без особого труда. Но потом зашли холода. Анатолий попросил принести фуфайку. Да и самой пришлось одеться потеплее. И ноша тяжелая. А тут дождь, и такой сильный! Вымокла до ниточки.
Бабуня прервала рассказ. Притихла.
- И откуда взялась та женщина – если она жива, дай Бог ей жить и жить! Хоть она меня в дом пустила…
Бабуня достала платочек, промокнула глаза.
- Иду через хуторок Ионовку, и куда ни постучу, везде отказ: у нас уже есть постояльцы, у нас есть, у нас есть… [В старое время существовал неписанный закон: христианин был обязан впустить в дом путника переночевать. Но если в доме уже был постоялец, дверь страннику могли не открыть.] Впереди станица, но до нее еще далеко! А я промокла, холодно. Сумки мои тоже намокли, отяжелели. И ночь надвигается…
Стучу в последний дом на краю хутора. А мне женский голос отвечает:
- Проходите дальше.
- Да куда ж дальше? - говорю. – Дальше – степь. Ну, впусти ты меня. Я хоть у порога примощусь, в закуточке. Не на улице ж мне ночевать. Под дождем.
- Ну, входите, - сжалилась хозяйка. – У меня, правда, сын болеет сильно…