People want things to make sense. Рассуждения о природе челов | The Imposter
People want things to make sense.
Рассуждения о природе человеческого зла в русскоязычном интернете снова сверхактуальны, и я вижу, сколько написано отличных текстов, с объяснениями или рассуждениями на эту тему. И много где упоминается банальность зла Арендт и Милгремовский эксперимент о подчинении авторитету, который долгие годы использовался в социальной психологии как одно из объяснений причин холокоста.
Я, наконец, закончила читать подробную статью Артура Миллера What Can The Milgram Experiment Tell Us About The Holocaust?, где приводится важная критика связи между экспериментом и пониманием великой трагедии. Документ 2004 года, где на тот момент были собраны все возможные ЗА и ПРОТИВ.
[Тут еще надо упомянуть, что горячее желание понять откуда ноги растут у зла концентрирует наше внимание на совершающих это зло, в то время как пострадавшие оказываются некой массой без свойств, и рамки анализа не всегда нам сообщают об их действиях; и получается, что они вроде как не сопротивляются, не борются, не защищаются, что, конечно же, не так]
Так вот, критика.
Некоторые скептики считают что вывод Милгрема о легком подчинении авторитету — опасен, так как в какой-то степени оправдывает злодеяние, снимая ответственность с исполнителей. В подтверждение тезису Миллер приводит результаты исследования, где двум группам людей дали почитать два разных обоснования холокоста. Суть первого заключалась в подчинении авторитету, а второго — в антисемитизме. Когда участников попросили дать оценку совершавшим зло, то группа, прочитавшая о подчинении авторитету, вполне ожидаемо поставила им более низкие оценки по шкалам «ответственность», «намерение» и «порицаемость».
Также, результаты эксперимента подлежат трактовке, а трактуем мы их, как ни старайся, чаще всего исходя из своих же ценностей. Однако может происходить обратная связь — трактовки влияют на ценности. Понравилась цитата из Баумейстера: “It is a mistake to let moral condemnation interfere with trying to understand — but it would be a bigger mistake to let that understanding, once it has been attained, interfere with moral condemnation.”
Тут хочется вспомнить и упомянутую Ханну Арендт, великую, с ее оценкой Эйхмана. Она характеризует его как сущую серость, банальность, но одновременно — и будто не видя собственных же описаний — как чуть ли не шута, который паясничал на допросе, и то прикидывался валенком, то выражал удовлетворение тем, что причастен к убийству пяти миллионов евреев. Как часто, увы, позиция (и цель) автора не дают вглядеться в собственный же текст! К тому же, недавние документы показывают, что Эйхман был куда более изощренным злодеем, чем увидела Арендт.
У Милгрема тоже упущены такие факторы как, например, дегуманизация жертвы и садизм злоумышленника. К тому же испытуемые очевидно мучились совестью, хоть и продолжали нажимать на кнопку. Но история о повседневности зла очень впечатляющая, заставляет содрогаться и рефлексировать, поэтому мы продолжаем ее использовать даже там, где она не всегда работает.
Еще любопытный аспект, немного даже аутоироничный в социальной психологии, — желание использовать исследования, лишь приоткрывающие пути к пониманию человеческого зла, для окончательного объяснения больших трагедий + желание, простите, примкнуть к великому через теорию (да, слаб человек, пускай и исследователь).
Выводы? Так как мы слишком сильно хотим понимать происходящее / произошедшее, от амбивалентности нам становится больно. И это не в коем случае не защитное «все сложно» и эскапистское «всей правды мы не знаем» — это как раз та область непознанного и многогранного, где черт ногу сломит, и чтобы хоть что-то понять, нужно помножить сотни и тысячи таких экспериментов друг на друга, учесть все нюансы и перспективы, и, в общем-то, признать тут собственное бессилие. Жаль, как пишет Миллер, многие исследователи, приходя к такому выводу, находят его скучным.
