Отдыхая в санатории Кавминвод заметила, что большинство отдыха | Smart.gossip канал Татьяны Смыслиной

Отдыхая в санатории Кавминвод заметила, что большинство отдыхающих весьма нервозны. Виной тому минералка, принимаемая трижды в день. Она гонит желчь и вместе с послаблением стула этот процесс вызывает у курортников побочку в виде приступов неконтролируемого раздражения, а местами злобы.
Однажды в столовой я ощутила толчок в спину чем-то твёрдым и горячим одновременно. Это оказалась тарелка с тефтелями. Одна из них при столкновении со спиной получила травмы, не совместимы с жизнью, и упала к моим ногам. Я развернулась к тефтельному тарану с готовностью принять извинения. Ведь на спине нет глаз, а шоколадный чисто метафора. Я не тормозила, а значит вина за столкновение за мной точно не значилась.
На меня зло смотрела женщина, судорожно сжимающую тарелку обеими руками. На тарелке, напоминающий натюрморт в соавторстве Мунка и Гогена, расположился весь шведский стол разом. С одного бока свисала мертвая капуста. Салат «Мимоза» ютился рядом с лоснящимися кусками скумбрии и сырокопченой колбасы. По центру кролик в сметане, похожий на обдроченный некрофилами голубиной остов. Кролик отвечал на тарелке за готику, как-будто его изверг из себя не доработав Пизанелло или Босх. Рис, картошка, зелень для виду – санаторий все таки. А сбоку горка тефтелей, на случай если кроличьи кости окажутся недостаточно сытными.
Эти тефтели в меня и вошли. Но вместо извинений я услышала:
«Женщина-й, смотреть надо, когда идёте». Слово «женщина-й» было произнесено с особым надрывом и раскатистым эхом прокатилось по зале.

Я тут же простила ей тефтели и сосредоточилась на слове «женщина». Формально мы обе были они. А по факту у моей оппонентки удивительным образом совпали когда-то менопауза и пубертат. Пубертат закончился, а менопауза осталась – на всю жизнь.

Мы обе были «женщины» и обе были слепы. Я – потому что у меня нет глаз на жопе. Она – потому что ее глаза были застланы тефтельной пеленой. Сработал эффект тоннельного зрения – женщина с тарелкой видела только свой стол. Считанные секунды отделяли ее от величайшего плотского удовольствия: переработать скумбрию с вкраплениями «Мимозы». Желчь нестерпимо давила на стенки тонкого кишечника и подавала сигналы неокортексу. «Порви эту тощую суку, что встала между тобой и сложными белками и углеводами, – шептали они. – У тебя Шарко через 15 минут, а потом орошение влагалища».
Мне не хотелось пререкаться. Хотелось поднять с пола тефтель и положить ее обратно в тарелку. Что-что, а извиняться я умею.