МОЙ ГАГАРИН Он случился в моей жизни, ворвался в неё – уже | Ирзабеков Фазиль

МОЙ ГАГАРИН

Он случился в моей жизни, ворвался в неё – уже по-настоящему тёплым бакинским апрельским утром – через широко растворённые окна радостными возгласами домашних и соседей, торжественными интонациями диктора в радиоприёмнике, нарастающим гулом возбуждённых голосов в нашем, колодцем, дворе, перекатываясь по внутреннему кольцевому балкону и застеклённым верандам.
И эта радость, и эта гордость – что наш, наш, снова наш! А снова потому, что – сегодня как-то подзабыли – но ведь был ещё спутник, первый искусственный спутник Земли, и тоже наш.
Помню, как выхватывали у счастливчиков газету, чтобы самим увидеть это красивое лицо, эти улыбающиеся глаза, чтобы самим вслух прочитать, да что там прочитать – прокричать, прижать к губам это фото, это дорогое имя: «Гагарин»! Только и слышалось со всех сторон: «Вай-вай-вай, какой красивый!» А кто-то из молодых женщин уже интересовался: «Интересно, а он женатый?»
И даже дед мой, немногословный аскет, ставший волею судьбы участником трёх войн и двух революций, репрессированный и ожидавший в течение долгого времени приведения в исполнение вынесенного ему смертного приговора и чудом помилованный, был необычайно разговорчив в то утро.
«Да, – качал он седой, коротко стриженой головой, – когда я поступил в гимназию, ещё в нулевой класс, один из преподавателей во всеуслышание заявил, что человек никогда не полетит, и все разговоры и публикации в печати о летательных аппаратах – это сплошное шарлатанство. А вот – надо же – дожил…»
Правда, были иные старики (восточные женщины всё больше хлопотали по хозяйству и в публичных дискуссиях, как правило, не участвовали), которые, подмигивая друг другу, словно обладатели им одним известной заветной тайны, перешёптывались по поводу того, что, дескать, всё это наверняка игры, как может человек туда полететь? Это, усмехались они, теребя в руках янтарные чётки, россказни для простаков.
Но их всё же было мало. Правда, позже, как только неожиданно портилась погода, они же, ничуть не смущаясь, кивали загадочно куда-то в вышние сферы и полушёпотом, как некую, им одним доверенную государственную тайну, степенно произносили, неспешно проводя правой рукой сверху вниз по усам и бороде: «Что я вам говорил? Как только этот полетел, всё в природе поменялось…»
Возможно, у нынешних читателей может сложиться впечатление, что употребление этими солидными людьми местоимения вместо имени прославленного героя-космонавта есть некое проявление пренебрежения к его личности. Что вы?! Этого не могло быть и в помине, просто таковая форма называния наверняка казалось им куда более загадочной, более соответствующей сугубой таинственности самого предмета разговора. Не будем забывать, что в ту пору суровые времена пусть и отдалились несколько, но не скрылись ещё за высокими горами (всё ведь может случиться!) и такая вот, кажущаяся нам сегодня чрезмерной, осторожность была лишь проявлением разумной мудрости, всенепременного атрибута истинного аксакала. А как же, подлинное украшение джигита – осторожность!
Удивительно, но почти то же самое эти почтенные старики говорили и после полёта первого искусственного спутника Земли, и после космических собачек Белки и Стрелки, и Лайки, чья симпатичная мордочка даже красовалось на мягкой пачке душистых «московских» сигарет.

Гагарин… Когда бы ни услышал это летящее слово, а оно словно выпорхнуло из названия северной птицы, да иначе и быть не могло у человека, первым на земле поднявшегося выше и дальше всех, когда бы ни услышал – радость. Не проходящая с годами, да и не могущая пройти, как никогда не сотрутся из памяти самые радостные даты, самые запоминающиеся миги скоротечной жизни...
Ещё запомнился рассказ о генеральном конструкторе наших первых космических кораблей Сергее Павловиче Королёве, изо всех лётчиков отряда будущих космонавтов выбравшем именно Гагарина ещё и потому, что, входя в макет модуля – как в дом – Юра снял обувь…
Как-то пригласили почитать лекцию о русском языке в подмосковный город Люберцы, в то самое учебное заведение, где когда-то учился