2022-04-12 21:25:13
2/2
«Обращалась женщина, эвакуированная из Ворзеля. В ее доме жили русские солдаты. И ей прислали видео ее раскуроченной квартиры, из которой унесены все ценные вещи, разбросаны ее фотографии, на них плевки, ребята в упор расстреляли ее запароленный айфон.
Шоковая травма есть почти у всех, кто увидел попадание снаряда в свой дом или соседний. Даже больше — она есть и у тех, кто потом увидел на фотографии свой разрушенный дом или мертвым человека, которого знал.
Второй случай оттуда же про женщину, чьй дом от снаряда спасла большая ель. Эту ель посадили ее родители много лет назад, и она очень плакала за эту ель. Русские солдаты стреляли из градов, прячась за их дом. А потом вывели под дулами автоматов из дома, сказали уходить и что если их не расстреляют проезжающие мимо БТРы — это будет успех. И моя клиентка, как она сама выразилась, оказалась везучей, потому что БТРы расстреляли людей, которые стояли в очереди за хлебом, но они не успели в эту очередь.
Еще одна женщина 35 дней находилась в оккупации в Ирпене. Они жили 7 в одном подвале. Семеро пенсионеров, она единственная женщина. Эти мужчины — это те, кто не пригоден для службы в армии, несколько из них абсолютно слепые. В подвале не было электричества, они закрывали на ночь дверь в подвал, чтобы было теплее. И она описывает полную сенсорную депривацию, когда нет никаких стимулов органов чувств, только холод чувствуешь и больше ничего. Нет звуков, пока не начинается обстрел, нет запахов, не чувствуешь тактильных ощущений, потому что конечности замерзшие и полная полная темнота. Она обратилась к своему соседу по матрасу и сказала, что здесь очень темно. Он говорит “нет, здесь обычно”, я могу тебя провести. Оказалось, что он слепой. Она уехала на 35 день оккупации
(через шесть дней после разговора с психологом город был освобожден) Еще одна из девочек была эвакуирована в Польшу, и она рассказала, что у них в шелтере есть беременная девушка, а в Польше нельзя делать аборты.
Насколько я знаю, с ней работают кризисные психологи и там они работают грамотно в ту точку, что даже если тот человек, который сотворил с тобой насилие, абсолютное зло и не способен ни на что хорошее в принципе, если бы он завел ребенка у себя на родине, то он бы вырастил полное зло, а у тебя есть шанс взрастить что-то доброе, что-то светлое. Это все-таки достаточно далеко от традиционной психологии, это какое-то религиозное взаимодействие, но, пожалуй, это взаимодействие лучше, чем оставлять человека наедине с этой бедой.
Надо понимать, что если психолог умеет работать с насилием, которое было двадцать лет назад, это не значит, что он может работать с насилием, которое происходит в военном положении, потому что такой клиент не всегда способен даже говорить.
Если говорить о том, как разговаривать [с пережившими насилие], то как минимум не торопить события. Не пытаться успокаивать, когда человек плачет, не пытаться его переключить, не пытаться его развеселить, по возможности быть рядом. Очень важно, если подходишь к человеку, говорить "я подхожу", предупреждать о своих действиях, избегать резких движений, резкого приближения, избегать громких звуков, избегать прикосновений, о которых ты не предупреждаешь, даже если ты никогда не составлял для человека угрозу — все равно очень важно говорить "я сейчас к тебе притронусь, "я сейчас подойду ближе", "мне сейчас нужно у тебя за спиной в шкафчике взять банку масла", "я возьму", "я взял", "я отхожу".»
1.1K views18:25
Б
