Из книги К. Чуковского 'От двух до пяти': Когда Ляле было два | Мир Светланы Ткачёвой

Из книги К. Чуковского "От двух до пяти":

Когда Ляле было два с половиной года, какой-то незнакомый спросил её в шутку:
— Ты хотела бы быть моей дочкой?
Она ответила ему величаво:
— Я мамина и больше никовойная.

Однажды мы гуляли с ней по взморью, и она впервые в жизни увидела вдали пароход.
— Мама, мама, паровоз купается! — пылко закричала она.

Милая детская речь! Никогда не устану ей радоваться. С большим удовольствием подслушал я такой диалог:
— Мне сам папа сказал…
— Мне сама мама сказала…
— Но ведь папа самее мамы… Папа гораздо самее.

Было приятно узнавать от детей, что у лысого голова босиком, что от мятных лепёшек во рту сквознячок, что гусеница — жена гуся, а муж стрекозы — стрекозёл.

И весело мне было услышать, как трёхлетняя спящая девочка внезапно пробормотала во сне:
— Мама, закрой мою заднюю ногу!

И очень забавляли меня такие, например, детские речения и возгласы, подслушанные в разное время:
— Папа, смотри, как твои брюки нахмурились!
— Бабушка! Ты моя лучшая любовница!
— Ой, мама, какие у тебя толстопузые ноги!
— Наша бабуля зарезала зимою гусей, чтоб они не простудились.
— Мама, как мне жалко лошадок, что они не могут в носу ковырять.
— Бабушка, ты умрешь?
— Умру.
— Тебя в яму закопают?
— Закопают.
— Глубоко?
— Глубоко.
— Вот когда я буду твою швейную машину вертеть!

Жорж разрезал лопаткой дождевого червя пополам.
— Зачем ты это сделал?
— Червячку было скучно. Теперь их два. Им стало веселее.

Старуха рассказала четырехлетнему внуку о страданиях Иисуса Христа:
прибили боженьку гвоздями к кресту, а боженька, несмотря на гвозди, воскрес и вознёсся.
— Надо было винтиками! — посочувствовал внук.

Дедушка признался, что не умеет пеленать новорождённых.
— А как же ты пеленал бабушку, когда она была маленькая?

Девочке четырёх с половиною лет прочли «Сказку о рыбаке и рыбке».
— Вот глупый старик, — возмутилась она, — просил у рыбки то новый дом, то новое корыто. Попросил бы сразу новую старуху.

— Как ты смеешь драться?
— Ах, мамочка, что же мне делать, если драка так и лезет из меня!

— Няня, что это за рай за такой?
— А это где яблоки, груши, апельсины, черешни…
— Понимаю: рай — это компот.

— Тётя, вы за тысячу рублей съели бы дохлую кошку?

Басом:
— Баба мылом морду моет!
— У бабы не морда, у бабы лицо.
Пошла поглядела опять.
— Нет, всё-таки немножечко морда.

— Мама, я такая распутница!
И показала верёвочку, которую удалось ей распутать.

— Жил-был пастух, его звали Макар. И была у него дочь Макарона.

— Ой, мама, какая прелестная гадость!

— Ну, Нюра, довольно, не плачь!
— Я плачу не тебе, а тёте Симе.

— Вы и шишку польёте?
— Да.
— Чтобы выросли шишенята?

Окончание «ята» мы, взрослые, присваиваем только живым существам: ягнята, поросята и проч. Но так как для детей и неживое живо, они пользуются этим окончанием чаще, чем мы, и от них всегда можно слышать:
— Папа, смотри, какие вагонята хорошенькие!

Серёжа двух с половиною лет впервые увидел костёр, прыщущий яркими искрами, захлопал в ладоши и крикнул:
— Огонь и огонята! Огонь и огонята!

— Ой, дедуля, киска чихнула!
— Почему же ты, Леночка, не сказала кошке: на здоровье?
— А кто мне скажет спасибо?

Философия искусства:
— Я так много пою, что комната делается большая, красивая…

— В Анапе жарко, как сесть на примус.

— Ты же видишь: я вся босая!

— Я встану так рано, что ещё поздно будет.

— Не туши огонь, а то спать не видать!

Мурка:
— Послушай, папа, фантазительный рассказ: жила-была лошадь, её звали лягавая… Но потом её переназвали, потому что она никого не лягала…

Рисует цветы, а вокруг три десятка точек.
— Что это? Мухи?
— Нет, запах от цветов.