«Значит, ураган» Максима Семеляка — необходимая, но недостаточ | я просто текст
«Значит, ураган» Максима Семеляка — необходимая, но недостаточная книга про Егора Летова и «Гражданскую оборону»
Когда в прошлом году самое массовое издательство в России выпустило под видом биографии Егора Летова некий поверхностный фотоальбом, было довольно гадкое ощущение — книга такая безусловно нужна, а тут, как принято говорить в таких случаях, получилось, что поляну засрали, и сподобится ли теперь кто-то это сделать грамотно, бог весть. И вот теперь вдруг (ну не совсем вдруг, но будем считать, что вдруг) выходит книжка про «Оборону», которую написал Максим Семеляк — человек, который, прямо скажем, должен был написать книжку про «Оборону» настолько давно, что не верилось, что это случится. В каком-то смысле события развиваются вполне по-летовски — в самой сумеречной ситуации только и оказывается возможен настоящий прорыв к свету.
Семеляк, конечно, пишет не жизнеописание Летова — если «Значит, ураган» и следует биографической канве, то это биография самого автора (для протокола отмечу авторское определение жанра из подзаголовка — «Опыт лирического исследования»). И это, на самом деле, страшно важно и, кажется, для разговоров о музыке на русском языке ново. Если вдуматься, есть ведь что-то странное в том, что книги про музыкантов обычно прилежно рассказывают только и исключительно о жизни этих самых музыкантов — в конце концов, для нас-то их песни важны прежде всего, потому что они про нас, а не про них; потому что чужое сочинение каким-то удивительным образом начинает вмещать в себя твою собственную жизнь. Собственно, «Значит, ураган» как раз и разбирается с тем, каким конкретно образом это делают песни Летова — с жизнью Максима Семеляка и с жизнями читателей: персональное здесь всегда перемигивается с общечеловеческим; при этом персональное особенно ценно, поскольку автор с героем дружили.
С Летовым есть известная закавыка, которая сводится к набившему оскомину выражению «если надо объяснять, то не надо объяснять». Те из нас, кто сроднился с этими песнями, чуют друг друга своими — обратной стороной такой сектантской, чего уж там, любви становится оборонительная стратегия обращения с чужими. Руками не потрогать, словами не назвать — вот и весь обычный не-ответ на просьбу объяснить, чем тебе дороги эти песни: дурно записанные, с матом, с грязью, с кишками наружу, с «коричневой пропагандой», в конце концов. При всем обилии текстов про Летова они, как правило, ведут рассуждения либо из точки общего понимания, либо из точки фатального непонимания. Удачных попыток объяснить, что в этой музыке, собственно, ТАКОГО, я почти и не припомню — ну разве что в хрестоматийных «контркультурных» текстах Гурьева, да и то для их целей важнее отстроиться от остального советского рока, чем растолковать про новый завет.
