Всё достаточно относительно. Гришка сразу родился в кедах. Кра | Резная Свирель

Всё достаточно относительно. Гришка сразу родился в кедах.
Красовался часами в кителе, что достался ему от деда. Дед загадки любил загадывать, презирал болтунов и хамов. Гришка — облако перекатное, вольный ветер, бродяга Дхармы. И рюкзак, вон, неразбираемый по причине — кого волнует? В детстве, спрятавшись за сараями, представлял себе жизнь иную. Жизнь, наполненную рассказами о богах, молодых и старых. Никогда не считал их "массами". И "ресурсами" не считал их. Он друзьям объяснял, но сбивчиво, увлекаясь, перевирая :
люди — боги, они забывчивы, потому и не помнят рая. Мишка слушал, и Сашка-Олово. Скорчил рожу Сергей Казанцев: ты, короче, больной на голову, ты скажи ещё — боги зайцы. Оцените масштабы бедствия. Гришка строго сказал Серёге: нет, они на луне, естественно, ну которые зайцы-боги.

Вырос Гришка, уже не требовал ни заботы, ни слов, ни пыла. Ощущения дома не было. Ощущение дороги — было. Что ему, дураку горбатому, тут, естественно, не про внешность. Жил, бездельничал, подрабатывал. Приходилось пахать, конечно.

Грусть почти ничего не весила, страх практически был низложен. Это было бы даже весело, но и дома хотелось тоже. Своего, чтобы как положено, чтобы книги и чтобы лампа. Чтобы Бродского и Волошина.
Чтобы лапа, собачья лапа. Чтобы в кресле и в драном свитере
Чтобы прямо за дверью — волны.
Чтобы кто-то звонил спросить его: ты в порядке, Григорий? В полном. Скоро еду. Вы там без паники.
Стал похожим на кроманьонца,
ночевал в разноцветном спальнике, по утрам принимая солнце как лекарство от выгорания. Но однажды дошел до моря. Обнимало его бескрайнее: ты в порядке? Не ври, Григорий. Соль осела на пыльных лацканах, плыли звуки от колоколен. И Григорий, волной обласканный, вдруг подумал, что да, спокоен. Море бурное, как овации. Море шумное, как таверна.
Дом — где хочется оставаться и значит, дом его здесь, наверно.

У Григория дом на пристани, хаски, книги, жена-красотка. Друг, по самое горло в истине, иногда занимает сотку и Гришаню зовёт по отчеству. И Григорием. И пиратом. А бежать никуда не хочется, потому что уже не надо.
У домов существует правило: нет хозяина — дому плохо. Дед к нему приезжал. Понравилось. Правда, китель забрал, пройдоха.
Бушевали ростки цикория. Только вот ведь какая штука.
Море шастало до Григория. Каждый вечер. В окно. Без стука. У забора цвела магнолия. Море жаловалось на чаек. Обещало свалить в Монголию, но, естественно, после чая.
И в Китай, вероятно, выгорит. Поторчать на стене в Китае. Или просто в дремучий пригород. Приносило с собой минтая, говорило: построю хижину, может, юрту, шалаш из веток. Задолбалась супруга Гришина собирать по углам креветок и других посторонних жителей. Непридуманных, нота бене. Гриша ангелом-утешителем гладил море по белой пене, беспризорное и бездомное. Эх, ни дна тебе, ни покрышки.
Правда, если б не ты, бездонное, ни жены бы, ни дома Гришке. Засыпали у моря ялики, и киты, и русалки следом. Крабы дрыхли в пододеяльнике. Гриша в баре болтал с соседом. А пока он сидел за столиком, третье пиво в ладонях грея, звали лунные зайцы-кролики: море, море, вернись быстрее. Ох, какие у нас здесь таинства, хоть бери и вставляй в абзацы.
Море с Гришей ещё останется, море помнит про богозайцев.

Принесет им коры осиновой, и фрегат, и его старпома. И, естественно, скажет синее: наконец-то я, зайцы, дома.

Арт: Элеонора Смурова

#svirel_poetry