Получи случайную криптовалюту за регистрацию!

буря и натиск

Логотип телеграм канала @sturmdrang — буря и натиск Б
Логотип телеграм канала @sturmdrang — буря и натиск
Адрес канала: @sturmdrang
Категории: Без категории
Язык: Русский
Количество подписчиков: 725
Описание канала:

Вена, австрийцы, разное немецкое и около. Чаще – Гитлер и Vergangenheitsbewältigung. Для связи @vasilchenko.

Рейтинги и Отзывы

2.00

3 отзыва

Оценить канал sturmdrang и оставить отзыв — могут только зарегестрированные пользователи. Все отзывы проходят модерацию.

5 звезд

0

4 звезд

0

3 звезд

1

2 звезд

1

1 звезд

1


Последние сообщения

2017-04-24 15:22:29 Кажется, все уже заметили – канал существует (по вынужденным) причинам в спящем режиме. Впрочем, чем меньше обновлений и информационного шума – тем лучше.

На прошлой неделе «Горький» опубликовал мой текст о том, что читать о межвоенной Германии и Веймарской республике. Я постарался избежать самоочевидных вещей (за что уже получил отчасти справедливый нагоняй) и сосредоточился на наиболее любопытных, на мой взгляд, примерах научных исследований, классического нон-фикшна, публицистики и прочих свидетельств. Выбор очень субъективный, но именно эти пять основных книг рекомендую очень.

Понятное дело, литературные списки — в некотором смысле вредный жанр, который заставляет разочароваться в самом себе (ведь сколько еще осталось непрочитанных книг, я уже давно перестал считать), чем мотивирует что-нибудь в самом деле прочесть. Надеюсь, кому-нибудь подборка все-таки будет полезна.

Если есть время только на что-то одно – читайте эссе Томаса Манна или Рингера про немецкую интеллектуальную элиту.

Mit freundlichen Grüßen

https://gorky.media/context/chto-chitat-o-germanii-mezhdu-mirovymi-vojnami/
5.2K views12:22
Открыть/Комментировать
2017-04-11 13:00:32 Полк Листа становится для молодого Гитлера своеобразной новой родиной: после смерти любимой матери, бегства из Вены, годов бесцельных скитаний и нищеты он, пожалуй, впервые в жизни чувствует себя на своем месте. Наконец-то удовлетворена его в сущности детская тяга к приключениям, а казарменная дисциплина и четкая система армейской иерархии видится ему чуть ли не идеальным образцом человеческого общежития. Когда Гитлер говорит, что война его перевернула, он действительно не лукавит.

Важную роль здесь сыграла и его репутация среди однополчан: хотя и Гитлер считается по меньшей мере чудаковатым, его хладнокровие перед огнем и чувство собственного долга, доведенное до нездоровой экзальтации, не остаются незамеченными. Товарищи по полку шепчутся за спиной: если Гитлер рядом на поле боя – то ничего не случится, и все останутся живы. Эта иррациональная вера в его «особость» помогает Гитлеру, с одной стороны, наконец-то хоть немного социализироваться. С другой стороны – только сильнее укрепляет в нём уверенность в собственной исключительности, которую он настойчиво сохранял все предыдущие годы унижений и неудач.

Гитлер становится свидетелем критических размышлений других солдат – сам он способен только воспроизводить усвоенную в венский период оптику пангерманизма. Впрочем, это не мешает ему вслед за товарищами по казармам впитывать убежденность, что руководство Германской империи поражено бессилием, а государственный строй, за который большинство из них выступило с оружием в руках, одряхлел. Видимо, в этот самый момент Гитлер впервые начинает по-настоящему интересоваться политикой и вопросом о будущем порядке – и это целиком захватывает его мысли. Надо сказать, фронт оказывает Гитлеру неоценимую услугу: война даст провинциальному австрийцу моральное право считать своей настоящей родиной Германию. Без этого факта невозможно представить его будущую карьеру – именно фронт сделает голос Гитлера как политика легитимным.

Осенью 1916 года Гитлер получает легкое ранение в бедро – и на лечение его доставляют в лазарет под Берлином, где он проведет почти полгода. До этого два года кряду Гитлер отказывается от положенного отпуска, предпочитая оставаться в своем во многом вымышленном и идеализированном мире. Но столкновение с жизнью за пределами фронта его шокирует – августовские дни 1914 года врезались в память Гитлера как момент безусловного внутреннего единства немецкой нации перед лицом врага, но теперь он видит, что всеобщий энтузиазм давно и безвозвратно прошел. Не окончив предписанный курс лечения, Гитлер покидает Берлин, полный гнева на «тыловых крыс», политиков и журналистов. Хорошо усвоенный в Вене пангерманизм быстро помогает ему найти виновных в раздробленности общества – «иудейских губителей народа».

C этой идеей Гитлер возвращается на фронт весной 1917 года и как никогда раньше ощущает, насколько весь штатский мир – к которому он и до этого никак не смог приспособиться – чужд и непонятен ему. Гитлер участвует в позиционных боях во французской Фландрии и кровавой весенней битве при Аррасе, потому что желает только одного – победы. Примерно в этот период Гитлер обсуждает со своим сослуживцем (к слову, тоже художником) Эрнстом Шмидтом их будущее после войны. По свидетельствам последнего, будущий фюрер не расстается с мечтой о карьере художника и архитектора. Однако именно в этих беседах у Гитлера впервые начинает проскальзывать пока нечеткая, весьма туманная и плохо оформленная мысль – а не попробовать ли свои силы в политике?
7.1K viewsedited  10:00
Открыть/Комментировать
2017-03-13 15:12:52 Последние пару недель по просьбе «Горького» сидел над книгой профессора Лондонского университета Никлауса Вахсманна «История нацистских концлагерей», которая совсем недавно вышла на русском. Текст давался мне не очень просто, но кажется, результат получился занятным. Попытался в одном месте рассказать об эволюции лагерной системы Третьего рейха – от мест принудительного заключения левой оппозиции до полноценных фабрик смерти. Вокруг холокоста и концентрационных лагерей, которые чаще всего ошибочно считают синонимами, до сих пор ведутся политические и научные споры. И как показывают сегодняшние исследования, всё действительно намного сложнее.

В качестве тизера небольшая история про мировую культуру.
Веймар – один из главных центров немецкого Просвещения. Именно в этом небольшом городе большую часть своей жизни проживает Гёте: здесь он работает при дворе герцога Саксен-Веймар-Эйзенахского и заканчивает писать «Фауста». В 36-м году Гиммлер решает соорудить новый концентрационный лагерь в Тюрингии и его выбор падает северный склон горы Эттерсберг, неподалеку от Веймара. Лагерь получает неуместное пасторальное название Бухенвальд (Buchenwald – «буковый лес»). В разгаре строительства выясняется, что на территорию лагеря попал большой дуб, под которым Гёте, согласно преданию, встретился со своей музой. Место считалось памятником культуры и охранялось государством, поэтому участок с дубом остается нетронутым. Только представьте себе: первое, что видят прибывшие в концентрационный лагерь узники – это знаменитый дуб, под которым некогда писал Гете. С 1937 по 1945 в Бухенвальде погибает 56 000 человек. После прихода советских войск НКВД организовывает здесь же лагерь для интернированных, в котором затем погибнет еще около 5 тысяч заключенных.

https://gorky.media/reviews/istoriya-fabrik-smerti/
3.6K views12:12
Открыть/Комментировать
2017-02-24 21:15:34
В Вене сегодня встретилось такое: Вилли Бранд и его варшавское коленопреклонение.
3.3K views18:15
Открыть/Комментировать
2017-02-15 19:24:14 В Габсбургской монархии корни антисемитизма в его современном понимании закладывает либеральная конституция 1867 года, которая предоставляет всем народам Австро-Венгрии равенство перед законом. О корнях антисемитизма я сейчас расскажу немного подробнее.

Если для чехов, поляков, хорватов и русин конституция становится отправной точкой нового и достаточно мощного этапа борьбы за национальную автономию, собственную культуру и язык, то евреи чуть ли не впервые в истории получают неограниченные гражданские свободы, в которых им прежде отказывали. Один из результатов такой эмансипации – приток еврейского населения в большие города империи. Например, спустя всего 20 лет после принятия либеральной конституции, еврейское население Вены увеличивается (по подсчетам Бригитты Хаманн) с 6 200 до 72 600 человек.

Как обычно это и бывает, получившие полную свободу к накоплению капитала (как в денежном, так и символическом выражении) евреи активно стремятся занять место в обществе – они активно получают образование, складывают сенсационные карьеры в торговле, сближаются с интеллектуалами и деятелями искусства. Конкуренции в этих полях у них практически нет: прежде задающие тон консервативные аристократы и крупные буржуа презрительно относятся ко всем этим видам деятельности и за кораблем современности уже не поспевают. Начиная с 70-х годов XIX века, именно самые динамичные группы – придворные, студенты, мелкая буржуазия, художники, пролетариат и евреи определяют образ той же Вены. Единственное, что мешает евреям полностью ассимилироваться – это запрет на смешанные браки между иудеями и христианами (Нужно помнить, что Католическая церковь в Австро-Венгрии всегда стояла на сильных позициях). Но евреи быстро находят выход: для разрешения на брак им нужно лишь формально оформить переход из одной веры в другую или вовсе же объявить себя атеистом.

Конечно, евреи сталкиваются в это время с проявлением бытового антисемитизма, но именно в переходе к его расовому оттенку и гораздо более агрессивному распространению не обошлось без русского следа. А дело вот в чем: весной 1881 года члены «Народной воли» убивают императора Александра II, и на юге Российской империи начинаются мощные еврейские погромы («жиды-революционеры убили царя»), которые затем то и дело вспыхивают по всей стране вплоть до Революции. Русские евреи через Галисию бегут в Австро-Венгрию, скитаются по стране и стремятся попасть в большие города, где есть большая вероятность найти работу и закрепиться при помощи местных еврейских общин. Кроме того, в Вене, Праге или Будапеште им легче получить доступ к правовым механизмам по защите своих прав. К 1914 году, по взвешенной оценке австрийских историков (потому что российскую науку эта проблема, по всей видимости, не особо интересует), в Австро-Венгрию мигрирует около двух миллионов евреев из одной только России. Миграция же в большие города после эмансипации евреев с окраин не прекращается и с каждым годом только нарастает.

Реакция не заставляет себя долго ждать: консервативные политики начинают требовать отмены эмансипации евреев, а их антисемитские лозунги находят широкую поддержку среди немцев Габсбургской монархии. В 80-90-е годы расцветает пангеманизм, а также карьеры Шёнерера и Люгера (о нём я уже рассказывал тут – https://t.me/sturmdrang/28). Немецко-националистический и подчеркнуто клерикальный антисемитизм постепенно становится в эти годы мейнстримом среди немцев Австро-Венгрии, ориентированных вправо. Именно поэтому политические противники социал-демократов называют их уже в те годы «еврейской» партией. Евреи действительно, как правило, поддерживают либералов и социал-демократов, но это только потому что главный оппонент этих партий – Христианская социальная партия – отказывается признавать евреев полноценными людьми, хотя на позиции расового антисемитизма встанет только в начале XX века. О том, как дальше развивается антисемитизм и пангерманизм в Австро-Венгрии, я расскажу немного позднее.
3.9K views16:24
Открыть/Комментировать
2017-02-15 11:54:32 Забыл вчера добавить вот что. Может показаться, Зебальд действительно немного преувеличивает, когда говорит про существующую и во многом неизбывную связь каждого из нас с трагическими событиями прошлого, коллективной памятью и историей. Впрочем, лично на меня любые контраргументы перестали действовать, когда год назад я узнал, что знаком с Гитлером всего через четыре рукопожатия.
2.7K views08:54
Открыть/Комментировать
2017-02-14 15:58:22 Цитируя издателя Александра Иванова, «Зебальд — абсолютно канонизированный современный классик. Если ты не знаешь Зебальда, ты просто suсk — иными словами, сосешь». Поэтому оставлю еще несколько ссылок.

Замечательное эссе Марии Степановой о Зебальде. http://kommersant.ru/doc/2265899
Программное (и небольшое) эссе Сьюзан Зонтаг на русском. http://magazines.russ.ru/km/2006/2/zo13.html
Самый убедительный и человеческий профайл на Зебальда в The New York Times, который вышел буквально за несколько дней до его смерти. http://www.nytimes.com/2001/12/11/books/arts-abroad-preoccupied-with-death-but-still-funny.html
На BBC можно послушать аудиоэссе близких к очередной годовщине смерти писателя. Самое тонкое – от коллеги и бывшей ученицы. http://www.bbc.co.uk/programmes/b0180hh4/episodes/player
Одно из последних публичных выступлений Зебальда, здесь можно послушать его трогательный акцент.



(P.S. Еще у меня есть пиратская версия документального фильма про «Кольца Сатурна» Patience: After Sebald, но за ссылкой все-таки лучше писать лично на @vasilchenko)
2.9K views12:58
Открыть/Комментировать
2017-02-14 15:58:11
2.1K views12:58
Открыть/Комментировать
2017-02-14 15:58:03 Когда сегодня говорят о Зебальде, то почему-то в первую очередь обращают внимание на новаторскую форму, жанровые особенности метода documentary fiction, синтаксис и плотность текста. Действительно, его книги мало чем похожи на конвенциональные романы. (Это особенно заметно в нашу эпоху повсеместных курсов creative writing). С очень большой натяжкой таким можно назвать «Аустерлиц». Например, сюжетно в «Кольцах Сатурна» не происходит практически ничего – это отчет о пешей прогулке по соседнему графству, а одно из самых сильных мест повествования происходит, когда рассказчик едва не наступает на зайца. Но мне кажется более любопытным обратить внимание вот на что.

В своих «Цюрихских лекциях» Зебальд немного проговаривается на тему поэта и поэзии и признается, что хочет «хотя бы отчасти понять, каким образом индивидуальная, коллективная и культурная память обращаются с опытом, превышающую предельную нагрузку». Хотим мы того или нет, но биография каждого из нас и практически любого окружающего предмета – всё имеет некоторые точки пересечения с прошлым, подчас трагическим. Провинциальная мостовая может быть причудливым образом одновременно связана с колониальной политикой в Конго и расстрелом членов Ирландской республиканской армии; а парк, в котором много лет соседи выгуливают собак, – с бомбардировкой немецких городов. Границы между живыми и мертвыми не запечатаны герметично – и отсюда рождается следующая важная установка Зебальда: писатели (а не историки или социальные ученые) несут ответственность за сохранение коллективной памяти, потому что именно литература способна дать голос мертвым и поместить их в культурный фон.

Кстати, именно поэтому Зебальд и критикует «группу 47», которая во многом сформировала послевоенную немецкую литературу. В сборнике эссе «Естественная история разрушения» он убедительно доказывает, что вся послевоенная немецкая культура скорби и воспоминаний основывается на национальном нежелании помнить и признавать вину за поддержку режима Гитлера. Ответственность за это Зебальд возлагает на немецкую литературу, которая, вместо описаний военных ужасов, принялась обелять себя и корректировать собственную биографию. Даже Бёлль для Зебальда – конформист. В результате умолчания и политкорректности возникает ситуация, когда внеконсенсусные эпизоды трагического прошлого считаются нездоровым вуайеризмом. С другой стороны, Зебальд подчеркивает, что Холокост – это предельный опыт, выходящий за границы человеческого существования, для которого невозможно подобрать адекватного языка. Поэтому писать о нём имеет право лишь тот, кто пережил его: например, Жан Амери, Виктор Франкл, Примо Леви. (На самом деле, мемуарная литература на тему Холокоста на удивление обширна, но совершенно забыта сегодня). Остальное – это «индустрия Холокоста», которая поддерживает консенсус вокруг всеобщего нежелания помнить. Литература должна и способна дать голоса всем: как жертвам концлагерей, так и жертвам ковровых бомбардировок. Такие нарративы не взаимоисключают друг друга, а сосуществуют параллельно. Когда Зебальд высказал эту простую мысль в 1997 году, случился бешеный скандал.
2.0K viewsedited  12:58
Открыть/Комментировать
2017-02-14 15:57:50
1.8K views12:57
Открыть/Комментировать