Прежде чем проследить за тем, как сложились судьбы пассажира и | Клюква в сакуре

Прежде чем проследить за тем, как сложились судьбы пассажира и собравшихся на платформе людей — история о храбрости и готовности пожертвовать всем ради чистой совести, я хочу привести небольшой пример из жизни моей семьи, который поможет лучше понять контекст.

В этом году Девятое ава — день траура в иудейской традиции, выпал на субботу. В такие годы день скорби переносится на следующий день, в случае 2022 года с 6-го августа на 7-е, то есть, со вчера на сегодня. Литургия Девятого ава включает в себя песни-плачи, посвященные бедствиям еврейского народа начиная с разрушения Первого и Второго Храмов и заканчивая Шоа ("Катастрофа", т. е. Холокост).
А еще так вышло, что сегодня еще мой день рождения. Мне показалось, что это довольно символично, поэтому сегодня я хочу поговорить про Холокост через призму одной семьи. Моей.

Мой пра-пра-прадед Бер Райман работал кожевником в Риге. У него было трое братьев — Рубин, Хацкель и Меер, каждый из которых был женат и имел детей. У Бера тоже были дети — аж одиннадцать от двух браков. До взрослого возраста дожили семеро. К началу WWII у большинства уже у самих были взрослые дети, а у некоторых — даже внуки.
Это была огромная семья. Но сейчас от нее осталась одна маленькая ветвь — потомки моей пра-прабабушки. В моем поколении шесть человек. В предыдущем — двое.
Пра-прабабушке повезло: она полюбила не местного рижского парня, а моего пра-прадеда Адольфа Певзнера, который увез ее в свою родную Россию. Встретиться с семьей после WWII ей не было суждено.

Я не знаю, чем занимался дедушка Соломон, как звали кузенов семьи Райман из Польши и были ли у бабушки Шарлотты и ее мужа Давида дети. Я не знаю, как звали жен, детей и внуков Рубина, Хацкеля и Меера. Единственное, что осталась от этой огромной семьи — насупленные лица на паспортных фотографиях с печатями рижской полиции и одна дата смерти на всех.

Я не знаю, зачем объясняю, что Холокост — это ужасная трагедия на всех уровнях, начиная от личностного и заканчивая поколенческим и общечеловеческим. Возможно, потому что это всегда казалось мне очевидной для всех истиной, но количество оторванных от реальности фантазеров-нацидрочеров, которых я повстречала в институте, показало мне всю необоснованность такого оптимизма. Начиная от фриковатого парня, который ставил себе на обои фотографии из концлагерей и любил присесть на ухо рандомной жертве с рассказами о величии Третьего Рейха и заканчивая очень образованной девочкой из очень приличной семьи, отец которой "из любви к истории" скупал у черных археологов медальки СС, а мать — ради "шутки" заклеила разбитые окна свастиками из скотча. Девочка как-то на голубом глазу спросила меня, правда ли что кровь евреев при обработке определенными химическими реагентами приобретает синий окрас, в то время как кровь остального человечества остается неизменной.

Наверное, с тех пор я стараюсь объяснять. Потому что если человек не понимает все горе, которое в мир привели шизотерические убеждения определенной группы, то он никогда не поймет, почему меня бросает в слезы от биографии японского дипломата, который 31-го августа 1940-го года выехал на поезде из Каунаса в Берлин.