В конце декабря Вадим стоял на коленях и выскребал урну. Мимо | С пролетарским приветом

В конце декабря Вадим стоял на коленях и выскребал урну. Мимо прошла Таня. Она мазнула взглядом сгорбленную фигуру, прошла вперёд, остановилась и вернулась назад. Таня училась с Вадимом в одном классе, была первой красавицей и даже встречалась с ним недолгое время. Парень часто вспоминал девушку в Чусовской колонии. Ощутив, что на него смотрят, дворник выпрямился и бросил взгляд. В Таниных глазах плескались удивление и брезгливость. Дворник снова склонился к урне. Таня немного постояла и ушла к "Ауди", припаркованной неподалеку. Следующим утром сцена повторилась. Таня опять замерла возле Вадима. Вадим опять посмотрел в упор. На этот раз в глазах девушки царила жалость. Вадим разозлился и стал выгребать мусор с остервенением. Таня постояла и ушла. Ей казалось, что она подглядела постыдное и поэтому не решалась заговорить. То есть, у неё не поворачивался язык, а почему он не поворачивался, она и сама не знала. Вадим молчал по схожим соображениям. То есть, зачем с ней разговаривать? Дальше-то что? Парень жил настолько бедно, что не ел мяса. Растягивал пачку сигарет на неделю. Из развлечений он мог позволить себе только библиотечные книги. А тут Таня в норковой шубе на иномарке. Румяная от мороза. С блестящими глазами. И тонкий запах духов вползает в ноздри, диссонируя с ароматом обоссанной урны. Когда Таня пришла и на третий день, Вадим молча встал и ушёл в салон. В салоне у него была подсобка с креслом. Вадим сел в кресло и прокусил губу. Из губы потекла тонкая струйка. Он почти смирился с работой дворника, почти забыл свою власть в страшной Чусовской колонии, почти отошёл от образа лихого кэмээса по боксу. У Вадима был план – устроиться на вторую работу и пойти учиться на электрика. Теперь этот план трещал по швам. Если он завтра снова выйдет на работу, а возле него опять остановится Таня, то он просто закричит. Не на неё, а в пустоту, как бы отапливая своей яростью холодный декабрьский воздух.
Вытащив из кармана покоцанную "Нокию", Вадим переставил симку и позвонил Кенту. Его обычно чистая речь, отмытая Шукшиным, разительно изменилась.
– Кентуха-братуха, как сам?
– Нормалёк. Излагай, братан. Я тут занят слегка.
– Лавэ хочу. Много лавэ.
– А поебаться не завернуть?
– Заверни. Я кроме той проститутки, которую ты мне подогнал, и не мял никого.
– Дрочишь что ли?
– Не. Сублимирую.
– Чё?
– Не бери в голову. Будет тема – звони. Я в деле.
– Есть тема. Вечером подъеду. Перетрём.
В тот же день Вадим уволился. Кент приехал в семь вечера. С папочкой и пакетом продуктов. В папочке лежал чертёж. Подельники склонились над столом. Кент тыкал пальцем и пояснял.
– Это коттеджный посёлок. Тут, на окраине, наш коттедж. Его недавно построили и не успели везде поставить стеклопакеты. Даже гаража и парковки нет. Цокольные окна деревянные. Стеклорезом их подрежем и проникнем внутрь.
– А дальше?
– Дальше идём на третий этаж. Там сейф. В сейфе десять "лямов". Если промедлим – коммерс выведет их в офшор. Ну, или воткнет стеклопакет.
– А сейф-то мы как вскроем?
– Никак. В коттедже будет сын коммерса Ярослав. Он знает комбинацию. Пацану двенадцать лет. От первого брака. Щас коммерс с какой-то молодой тёлкой живет.
– Откуда инфа?
– У Ярослава есть друг Вася. Этот Вася видел, как приятель открыл сейф и спиздил оттуда пять тысяч. Типа – там десять миллионов, папа не заметит. Естественно, Вася разболтал об этом всей улице. А у меня ушки на макушке, сам знаешь.
– Знаю. Если пацан откажется говорить комбинацию, что тогда?
– Ну, закошмарим малость. Мы в масках войдем, со стволами. Вряд ли он будет артачиться.
– Вряд ли, да... Ты понимаешь, что это 162-я?
– Понимаю. А ты понимаешь, что это десять лямов?
– Понимаю. Когда?
– Завтра в девять утра. Твоя доля – три ляма. Зайдем со стороны леса. Стволы и маски у меня есть. Заеду за тобой полдевятого. Лады?
– Лады.