– Ещё раз... Хоть кто... Сразу... на воздух. Такого в трудовой | С пролетарским приветом

– Ещё раз... Хоть кто... Сразу... на воздух. Такого в трудовой понапишу, в дворники не возьмут. Ясно?!
Тимоха, Вано, дядя Гриша, Самвел, Чупа и Самокат страстно закивали. Кентавр был безутешен. Он был действительно немного ребёнком. Такой характер часто случается у людей огромных и физически сильных. Кентавр закрыл глаза ладонью и заплакал со всхлипами. Он как бы трясся, отчего тряслась его грудь под чёрной футболкой и безмерное пузо. Он поверил Светлане Аркадьевне и в одну секунду пережил страшную потерю. Девятнадцать лет по годочку, люстра из пола, каждая плиточка, со вкусом подобранные обои, всё на свете, все усилия, сладость крепостных стен решительно пошли прахом. Мужики на него не смотрели.
А Кентавр расплакался и забубнил:
– Я искуплю... У меня ковролин... Цветочки, это самое... Лоджию покрыл... Не лишайте... Мне некуда... Батя "бабонькой" обзывает... Я нечаянно... У меня по болезни... Помутилось от весны...
Светлана Аркадьевна улыбнулась.
– Знаю, что больной. И помутиться могло. Ладно. Иди работай и думай над своим поведением. Завтра зайдёшь, ещё поговорим.
Заводоуправление Кентавр покинул в состоянии грогги. Весь день у него все валилось из рук. Даже баллоны с кислородом, которые надо было везти на заправку в Закамск, и те как следует перевязать не смог. Один чуть из кузова не выпал, так они там вихлялись. К вечеру Кентавр вполне уверился в могуществе Светланы Аркадьевны.
А после трёх бутылок пива он и вовсе положил дело решённым и проникся такой злобой на себя самого и все свои усилия, что буквально сокрушил квартиру. Сломал люстру из пола, распинал аптекарский столик, соскрёб обои ножом. А когда выпил водки, разломал молотком плитку в ванной и посёк топором кухонный гарнитур, потому как нет в нём никакого смысла без квартиры. А утром пошёл на работу. Тут любопытный психологический момент. Спустил человек пар и дальше зажил привычным образом, как бы заново покоряясь инерции. Это как смертельно больные люди, узнав диагноз, продолжают жить точно так же, хоть и знают сроки отбытия.
К Светлане Аркадьевне Кентавр заходить не хотел, потому что и так все ясно, однако зашёл. Не то чтобы в его сердце теплилась надежда, просто ему стало наплевать, а когда наплевать, куда угодно можно зайти, не то что к Светлане Аркадьевне, а вообще – далеко. Светлана Аркадьевна была в кабинете одна и выглядела грустной.
– Садись, Михаил. Я вот чего... Ты про квартиру не думай, не заберу. Я вот чего...
Кентавр удивлённо воззрился.
– Вы это серьёзно?
– Что?
– Квартиру не заберёте?
– Не заберу. Метр кабеля, кто за такое забирает?
– А зачем же вы...
– Для порядка. Сверху наклевали, вот я и... погорячилась.
Светлана Аркадьевна тыкнула в потолок.
Кентавр задохнулся. Как же ему теперь все чинить? Да что же это...
– Погорячились?
– Погорячилась. У меня дело к тебе. Я тебе квартиру, а ты мне... дело.
– Какое еще дело?
– У тебя ведь экзема?
– Экзема.
– А у меня... Понимаешь, записалась к дерматологу, а приём только через месяц. И в интернете как-то все туманно. Ты не мог бы...
– Чего?
– Грудь мне посмотреть. Там сыпь какая-то. Вдруг экзема? Или псориаз? Или...
Светлана Аркадьевна сглотнула и докончила очень тихо:
– Рак. У меня у мамы был.
Кентавр, конечно, изумился, но согласие дал, больно уж жалкой и измученной вдруг показалась ему Светлана Аркадьевна.
– Хорошо. Я посмотрю.
– Только никому. Вообще никому, понял? А то на улицу выгоню.
– Да, понял-понял. Расчехляйтесь.
– Что?!
– В смысле, показывайте грудь.
– Дверь закрой.
Пока Кентавр закрывал дверь, Светлана Аркадьевна повернула жалюзи. Её глаза лихорадочно блестели. В кабинете воцарился лёгкий полумрак.
Светлана Аркадьевна расстегнула блузку и сняла лифчик. Кентавр включил настольную лампу, посветил и тут же поставил её на место.
– У вас розовый лишай. Ангиной болели?
– Болела. Месяц назад.
– Ну, вот и высыпало. Через месяц само пройдет. Или шампунь купите. От лишая специальные продаются, в аптеке подскажут. Недельку им помоетесь и всё пройдет.
– Точно? Ты это наверняка знаешь?
– Я им по весне частенько...
– А не рак?
– Да какой рак! Рак – это шишки. А у вас никаких шишек.