В Пермь вернулся – засел думать. А потом думаю – чё тут думать | С пролетарским приветом

В Пермь вернулся – засел думать. А потом думаю – чё тут думать? Приехать, предъявить, да и стакнуться один на один. Там уж как бог даст. Только на машине надо ехать. До Гамово пока "скорая" доедет – два раза помрёшь. Подкову вот достал. Я ей старшака в пятнадцать лет на эспланаде ухайдакал. Первомай был. Тогда пивалдер ещё везде продавали. Киряли в дым. Я подпивший стоял, а ко мне двое старшаков подошли. Пока я одного слушал, второй в глаз щёлкнул. Сотку хотели отжать. Не дал. Они свалили уже, когда я подкову в заднем кармане джинсов нащупал. Забыл совсем про неё. Нашёл своих, побежали старшаков искать. Кругом палатки, шашлыком торгуют, фонтан, детишки сладкую вату едят, тёлки нарядные ходят. Ментов не видно. Смотрю – стоит мой обидчик, "Красный Восток" из горла сосёт. Достал подкову. С разбегу прямо в башку ему въехал. Кровищи – мама родная!
Старшака как поездом сбило. А я озверел – давай на башке двумя ногами прыгать. Мужики скрутили. Убьёшь, орут, ты чё? А я им по наитию – он меня при девушке ударил! Про девушку мужики поняли. Тут сирены ментовские. Пацаны в ахуе стоят. А мужики меня отпустили и говорят – беги! Побежал. Все наши побежали. Мишаня об рельсу споткнулся и мордой по щебню пробороздил. Ушли. Я ветровку тёмную в урну скинул. В белой футболке остался. На набережную выбежали и шагом двинули. С Перми Первой домой уехали. Потом стрелка со старшаками была. Мой терпила с Водников оказался. Наши старшаки их старшаков на базаре вывезли. Фартовая подкова. Много раз меня выручала. Я её у приятеля в деревне нашёл. Там и лошадей никаких нет, а подкова завалялась.
Короче, позвонил я отцу. В гости, говорю, хочу. Попроведать. На воскресенье забились. Банька, шашлычок, по-семейному. Андрюха, приятель мой, согласился свозить.
– Чё будет-то?
– Кеч будет. Я с места начну, а ты не лезь. Там быстро всё пойдёт. Если не справлюсь, в травму на Никулина отвезёшь.
– А если справишься?
– Тогда отца повезём.
Андрюха усмехнулся.
– А если ничья?
– Если ничья, обоих и отвезёшь.
– Знал бы, хрен бы согласился.
– Чё так?
– А нахрена мне ваши семейные разборки?
– Поздно.
В воскресенье утром поехали в Гамово. За полчаса долетели по пустынной трассе. Подкову всю дорогу в руках вертел. Из заднего кармана сразу не достать. Из внутреннего тоже. А в боковой не лезет. Не лезет и всё, сука такая! Хоть выбрасывай. Не выбросил, конечно. Так за сестру отрихтую, через трубочку будет жрать. Папа – ума палата. Накручивал себя. Хотел вспомнить всё дерьмо, которое он мне сделал. А вспомнил ятаган и чайку отпущенную. Хороший был ятаган. Головы у подсолнухов так и летели. Вжих-вжих!
Приехали. У калитки, говорю, Андрюха, постой. Я щас отца наберу, он во двор встречать выйдет. Там и зарубимся. Позвонил. Подъехал, говорю. Выходи на свежий воздух. А вокруг красиво – березы не до конца опали, небо синее. Зашёл во двор. Огляделся. Встал спиной к сортиру. Андрюха у калитки к бревну прислонился. Отец вышел. Смотрю – без усов и с прической модельной. Я офигел. Он за расчёску-то не знает с какого конца браться. Подошёл.
– Привет, сын.
– Привет. Ты чё усы сбрил?
– Сбрил вот.
– А чё сбрил-то?
– Закодировался, вот и сбрил.
– А стрижка? В Думу собираешься?
– Никуда я не собираюсь, не мороси. Просто решил новую жизнь начать.
– Когда кодирнулся?
– 18 июня. Бельгийцы Панаму 3-0 раскатали.
– Помню-помню. Это через три дня после того, как испанцы с португалами 3:3 зарубились?
– Я не смотрел.
– Как это?
– Так это. Бухой был. Тебе сестра ничего не рассказывала? Она ко мне приезжала.
Я "завис". Смотрел на усы, которых нет, на стрижку эту. Чё тут скажешь? Руку в карман сунул. Подкова. Или делай или не делай.
– Язык проглотил?
– Не, вспоминал. Ничё не рассказывала.
Я вытащил подкову. Отец удивился.
– Нахрена тебе подкова?
– Мне-то...
Я посмотрел на Андрюху. Березы ещё эти! Небо, блядь, синее. Солнышко.
– А я тебе её привёз. На счастье. Над дверью щас приколотим. Есть у тебя молоток?
– Есть. Ты с кентом приехал. Зазнакомь хоть.
– Андрюха это. Успеется. Иди за молотком. И гвозди возьми. Иди-иди!