Но это все — личное отношение. От того, как я воспринимаю Фр | Sobolev//Music
Но это все — личное отношение. От того, как я воспринимаю Фризелла, он не нальет себе алкоголя, не важно — чтобы дать душе запеть в полный голос или чтобы заглушить печаль. Предполагаю, что и мнения куда более умных, тонких, статусных и близких к его среде обитания меломанов, критиков и прочих прохиндеев ему похую.
Фризелл когда-то явно хотел нравится публике. Он выпускался на лейбле Nonesuch, который продавал среднему классу США в 90-х и 00-х «высококультурную» музыку. Фризелл активно дружил с все тем же Костелло, который в ту эпоху тоже заходил в большое буржуазное искусство. Был у него период «музыканта лейбла ECM», был — «музыканта обоймы Зорна», а потом, в клинтоновскую эпоху, период сытого белого американского музыканта.
Но Фризелл, к счастью, переоценил мир, себя, свою музыку. Регалии по-прежнему в действии, лейбл — правда другой — по-прежнему с претензиями, но в целом от деятельности Фризелла последних пятнадцати лет ноль ощущения, что он в принципе занимается хоть какой-то конъюнктурой. Даже пресловутый альбом с песнями Леннона сделан максимально камерно и слишком неуважительно к популистской прыти оригинального материала. Но в принципе Фризелл играет где хочет, с кем хочет. Подается в дикие дебри, которые по сути не исследовал с молодости, — как на записи Эндрю Сайрилла «The Declaration of Musical Independence».
Понятно, что вряд ли без активной работы в 90-е годы на свой собственный бренд он обеспечил бы себе такую свободу. Но вот сейчас, при всех моих личных несогласиях, я радуюсь, когда вижу его и частью ужасного рекламного спецпроекта The New York Times, и когда вижу, как он фигачит где-то непонятно где в Бруклине, а выглядит это все, как будто дед решил вынести мусор с гитарой наперевес и встретил внезапно контрабас и барабаны.
Есть такая кричалка у фанатов лондонского футбольного клуба «Миллуолл»: «No one likes us, we don’t care».
Почти про Фризелла. Ему тоже все равно. Но его, наоборот, любят все.
