Почему сегодня нужно читать «Невыносимую легость бытия» И не | Зачем я это написал?
Почему сегодня нужно читать «Невыносимую легость бытия»
И не-сегодня тоже нужно
Причина 1. Чтобы убедиться, что всё уже было
«Невыносимая лёгкость бытия» происходит в Чехословакии 60-80х годов. И за эти два десятилетия жизнь страны успевает проехаться по драматичной кривой. Сначала вверх: свободно и бесстрашно дышащей пражской весной. Затем перелом: советскими танками в 1968, которые подминают под себя ключевые точки страны — потому что нельзя быть слишком уж демократичной, либеральной и заглядываться на суверенность. А затем вниз: в реперессии, ужесточение режима, закрытие границ.
Несмотря на то, что события по большому счёту развиваются сегодня иначе, Кундера описывает до боли похожую реакцию людей:
> Пожирающую одних коллективную вину: а почему мы/вы ничего не сделали? Почему не помешали, не вышли с оружием, почему?
> Массовую эммиграцию несогласной интеллигенции.
> Жестокость и радикальность, которую до переломного момента в людях не было видно, и которая вдруг повылезала на поверхность неконтролиоуемо, как борщевик на окраинах.
> Фантастическую способность забывать о трагедии спустя неделю. Главная героиня Тереза — фотограф из пражской газеты — приехала в Женеву с фотографиями трупов и солдат, а в местом издании ей с некоторой неловкостью сообщили, что фотографии танков уже не интересны и предложили снимать суккуленты для рубрики «Дом и сад». И в этот момент она решила перестать снимать.
Всё уже было, а значит, оно заканчивается.
Причина 2. Чтобы узнать, что иногда дело не в войне
При том, что действие романа туго завязано на эпоху, она здесь — только фон, на котором происходит невыносимая жизнь несчастных людей, которые пытаются делать вид, что они счастлтивы. И знаете — в этой невыносимости не виноваты никакие танки и никакие репрессии.
После оккупации жизнь главных героев объективно покатилась под откос. На главного героя Томаша — талантливого хирурга и интеллектуала — начинаются гонения из-за антикоммунистической статьи, которую он опубликовал в небольшом литературном журнале. Он отказывается отрекаться от своих слов и его лишают работы. Сначала ему приходится идти в мойщики окон, а потом — уехать в глухую деревню.
Но эта только обнажают, что дело не в них: не в работе и социальном статусе. Томаш легко и даже с каким-то удовольствием отказывается от своей привычной жизни. Невыносимым его бытие делает само его внутреннее устройство: неудовлетворимое желание ухватить Идеальную женщину [аниму — как сказал бы Юнг], выливающееся в бесконечные интрижки. И соседствующее с ним желание удержать рядом страдающую от этих интрижек жену — и бесконечно чувство вины перед ней.
Причина 3. Потому что это просто красиво
У « Невыносимой лёгкости бытия» потрясающая организация времени: оно двигается не линейно, а как бы набегает волнами. Посреди главы мы можем невзначай узнать, что через три года главные герои умрут, но время тут же откатится обратно в настоящее — и придётся ждать ещё полсотни страниц, чтобы узнать, как и почему это произойдёт.
И ещё у романа очень красивая колладжая композиция из судеб главных героев, размышлений автора и вкраплений метатекста — где Кундера рассказывает, из чего родились его персонажи. Из-за этого ты на время «выныриваешь» и перестаешь воспринимать их как людей — и представляешь как концепцию и набор слов — а потом ныряешь обратно в сопереживание.
И ещё сами персонажи собраны практически ювелирно из ситуаций, которые а) очень цепляют, б) потрясно конструируют характеры в) настолько необычные местами — что наглухо запечатываются в памяти.
…Тереза гуляла с собакой по парку и увидела наполовину закопанную в землю ещё живую ворону, в которую дети кидали камни. Она отогнала детей, выкопала птицу и понесла её сочащуюся чем-то желты домой, замотав в тряпки. Не для того, чтобы спасти — а чтобы она умерла не в одиночестве.
…Спустя несколько десятков страниц мы видим эту Терезу с полумертвой вороной глазами Томаша и слышим, как она говорит «Я рада, что ты никогда не хотел детей». И знаем, что в этот момент он снова влюбляется в неё спустя десяток лет.
